Золотые дни - Джуд Деверо

— Нет, — сказал он, приникнув щекой к ее волосам. — Не знаю. Может, ты скажешь мне, почему ты не влюбилась ни в одного из тех франтов, что осаждают этот дом как вражескую крепость?

— Потому что я сравниваю их всех с тобой, и они не выдерживают сравнения.

— Со мной? — улыбнулся он и погладил ее по волосам, затем по щеке. — Они такие же, как ты, их растили, как тебя, они знают то, что знаешь ты. Чего в них нет такого, что есть во мне?

— Что бы сделал любой из них, если бы обнаружил женщину в гробу на задах своей повозки?

Ангус рассмеялся. Она чувствовала, как ходит ходуном его грудь.

— Этого просто не могло бы случиться, потому что ни один из них не взялся бы везти повозку в Глазго.

— Об этом я и говорю, — сказала она. — Ангус, ты не понимаешь, что я тебя люблю.

— Не говори этого. — Он опустил руку. — Ты не знаешь, что говоришь.

— Все я знаю. И не говори, что я не знаю, что такое любовь. Люди рождаются с этим знанием. Даже те, кто никогда не любил, знают, когда в их жизни не хватает любви.

— Ты молода, ты...

— И ты молод. Послушать тебя, так можно подумать, что ты старик. Но ты молод, и вся жизнь у тебя впереди. Я хочу уехать с тобой. Я хочу разделить с тобой жизнь. Я хочу...

Он снял ее руки со своей шеи, и его лицо стало серьезным и печальным.

— Ты не знаешь, что говоришь. Ты влюблена в того, кого придумала. Но он — это не я. Ты воображаешь меня...

— Романтичным героем шотландских легенд? — закончила она.

Эдилин сжала руки в кулаки. Она только что сказала ему о любви, а он пытается ей доказать, что это не так.

— Ты думаешь, я вижу в тебе героя романа, какого-то положительного персонажа без недостатков?

— Я думаю...

Она не дала ему закончить.

— Я знаю, какой ты. Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. Ты невероятно упрям. Даже когда женщина, которая богата и недурна собой, предлагает тебе любовь, твое упрямство не позволяет взять то, что она предлагает. У тебя отвратительный характер, — продолжила она. — Ты злишься на что-нибудь, а срываешь свою злость на мне. Тебе нравится дразнить других, но когда дразнят тебя, твоя непомерная гордость восстает, и все твое тело делается твердым, как гранит, и лицо кричит: «Как ты посмела пошутить над самим вождем Мактернов?!»

— Если во мне столько недостатков, зачем я тебе?

— Вот! — кивнула она. — Посмотри на себя. Ты лезешь на стену, чтобы пробраться в мою спальню, ты ходишь вокруг меня кругами, доводишь до белого каления, но когда я говорю, что люблю тебя, ты отвечаешь, что я еще слишком маленькая, чтобы знать о том, что такое любовь. И после всего этого ты злишься на меня! Ты не просто невежа, ты тупица! Убирайся отсюда! Прыгай в окно! Поезжай в свою Виргинию и...

Она замолчала, потому что он сгреб ее в охапку и прижался губами к ее губам. Эдилин считала, что знает толк в поцелуях, поскольку на каникулах в гостях у подруг ей нравилось целоваться с молодыми людьми. Однако те робкие поцелуи не имели ничего общего с тем, что делал с ней сейчас Ангус.

Его поцелуй не был ни робким, ни нежным. В нем было отчаяние обреченности и страсть, страсть, копившаяся и не находившая выхода с того самого мига, как он увидел ее впервые во дворе старого замка. С тех пор как она выставила его на посмешище. Он едва не погиб от желания за те несколько недель, что они провели в одной каюте. Стоило ему лишь увидеть изгиб ее руки, когда она заправляла за ухо золотистую прядь, и с ним начинало твориться такое, что приходилось уходить из каюты на палубу, чтобы не наделать глупостей.

Когда она теснее прижалась к нему и стала податливой и мягкой, как тряпичная кукла, его язык обвился вокруг ее языка, она тихо застонала, и кровь ударила ему в голову.

Когда ноги под ней подкосились, он поднял Эдилин и понес на кровать. Он много раз видел ее в кровати, и всегда ему хотелось лечь рядом, обнять, прикоснуться к ней. Были ночи, когда он лежал в гамаке без сна и смотрел на нее.

Поцелуй стал глубже, а ее тело стало еще податливее, когда он лег рядом с ней. Она закинула ногу ему на бедро, и его рука скользнула под ее рубашку, вверх по обнаженной ноге, по бедру.

— Эдилин, — прошептал он, целуя ее шею, ее щеки, которые он так давно хотел поцеловать.

— Да, — шепнула она. — Делай со мной все, что хочешь.

Ангус застонал, и она еще теснее прижалась к нему.

— Люби меня, — прошептала она. — Пожалуйста. Я так долго тебя ждала.

— И я, — прошептал он, целуя ее обнажившееся плечо, с которого соскользнула рубашка.

Одна рука погрузилась в ее мягкие ароматные волосы, а другая была под рубашкой, гладила чудную нежную кожу.

Эдилин целовала его лицо, и он стонал от наслаждения. Ее дыхание было таким теплым, таким сладким.

Он снова поцеловал ее в губы, а когда ее руки стали блуждать по его телу, у него перехватило дыхание.

— Люби меня, — повторила она. — А завтра мы поженимся и поедем в Виргинию.

— Мм, — все, что он мог сказать, когда губы ее скользнули ему под рубашку и легли на грудь.

Голова его была откинута, и он не мог мыслить ясно, но каким-то образом одно слово все-таки проникло в его мозг.

— Поженимся? — прошептал он.

— Да, поженимся.

Она снова начала целовать его шею.

— Нет, — сказал он, оттолкнул ее и снова застонал.

Эдилин в гостиной с чашкой чая в руке радовала глаз, но Эдилин с волосами, разметавшимися по постели, по обнаженным плечам, с полузакрытыми глазами, затуманенными страстью, была нестерпимо красива. Она была прекраснее, чем самая смелая мечта.

Но он не мог допустить, чтобы случилось то, что вот- вот должно было случиться. Он знал, что ее любовь не продлится долго. Как жить, когда ее любовь превратится в ненависть? Когда обожание сменится презрением? Он этого не вынесет. Нет, лучше исчезнуть, чтобы она осталась в его памяти такой, какой он видит ее сейчас.

— Я не могу, — сказал он. — Ты не для меня, и я не лишу тебя девственности.

И он спрыгнул с кровати и вылез в окно.

Он исчез так стремительно, что Эдилин не сразу поняла, что произошло. Лишь спустя несколько минут туман страсти рассеялся и она осознала, что мужчина, которого она любила, сбежал от нее. Она предложила ему не только свое тело, но и любовь, и жизнь. И он ее оставил! Он отверг ее, отказался от всего, что она ему предложила.

Но еще до того как Эдилин успела осмыслить произошедшее, дверь в ее спальню открылась и на пороге возникла Харриет в ночном чепце и в халате поверх ночной сорочки. В руках она держала свечу.

— Он ушел, — сказала Харриет, глядя на Эдилин.

Она лежала на кровати, и глаза ее все еще были подернуты дымкой желания, но постепенно выражение глаз менялось. Туман рассеивался, обнажая недоумение, боль и гнев.