Магистр Ян - Милош Кратохвил

Рунтингер задумчиво поглядел на стол менялы. В двух шагах от него на таком же столе продавали коренья. Но пять-шесть таких меняльных столиков, расставленных ростовщиками на улицах Констанца, действительно поддерживали круговращение золота в мире. Здесь всё обменивалось и поднималось, как на дрожжах, оказывая влияние на богатство, силу, власть и политику. Это были не простые менялы. Когда они обменивали одни золотые монеты на другие, часть золота не только проходила через руки, но и прилипала к их пальцам. Золото притягивало золото тогда, когда столик менялы незримыми узами связывался с сокровищами подземных кладовых банкиров. Даже Медичи счел необходимым переселиться на время в Констанц! Банкир Козимо…

Рунтингер прищурил глаза. Ему показалось, что между пальцами менялы скользили не кружки монеток, а деревни, дома, дворцы, епископские митры, короны, мечи, воины, мужчины и очаровательные женщины. Здесь всё можно было купить, продать и обменять!

— В наши дела начинают впутываться немцы, — сказал Аммеризи, вернув Рунтингера к действительности. — Из Базеля прибыл сюда Оффенбург; он собирается конкурировать с нами. Если папа привез в Констанц Медичи, то Сигизмунд — Виндэкке. Констанц может гордиться тем, что сюда прибыли сильнейшие мира сего.

Сильнейшие мира сего… Рунтингер отлично понял: говоря так, Аммеризи не имел в виду ни папу, ни римского короля.

В ратуше господину Рунтингеру повезло. Он застал там того, кого искал, — господина Ульриха Рихенталя. Констанцский богач и владелец солидного загородного поместья Рихенталь никогда не сидел без дела. Бойко хозяйничая и торгуя, он заключал сложные сделки для многих немецких князей и герцогов. Рихенталь был близким знакомым графа Эберхарда фон Нелленбурга. Саксонский герцог Рудольф тоже считал его своим другом. Он был на короткой ноге с Людвигом Баварским, имел свободный доступ ко двору тирольского герцога Фридриха. Рихенталь не колеблясь помогал отягощенному заботами городскому совету Констанца и своему личному другу бургомистру Генриху фон Ульму: он сам написал сто приглашений на собор и проехал на коне по всему Тургау, изыскивая провиант и фураж для Констанца.

— Эх, знал бы ты, чем я сегодня занимался! — улыбнувшись, сказал Рихенталь равенсбургскому приятелю, — определял места для проституток. Ты даже не поверишь, что их в городе уже более семи сотен. А сколько еще прибудет, даже трудно представить! Кто-кто, а они наверняка постараются поддержать благочестие резиденции собора! Я дам голову на отсечение, если к концу собора число публичных проституток окажется меньше числа негласных. Проституция — весьма заманчивое и доходное ремесло. Оно не требует ни денежных вложений, ни накладных расходов, — смеялся он. — Мы отвели им Петерсхаузен, целое предместье за Рейнским мостом. Между прочим, такое размещение проституток наводит на игривые мысли: в петерсхаузенском монастыре мы помещаем его величество римского короля, пока не приведем в порядок специально для него предназначенный дом в городе. Я полагаю, что ему нисколько не помешают его веселые соседки. Наоборот, они будут ему по душе. Каждый раз, когда он прибывает в какой-нибудь имперский город, отцы города всегда предоставляют ему и его свите в свободное и бесплатное пользование самое лучшее публичное заведение. Вот и в Констанце проститутки окружат Сигизмунда со всех сторон!

— Ты, наверное, не представляешь себе, — уже серьезно продолжал Рихенталь, — сколько неприятностей пришлось нам пережить с этим собором. Взять хотя бы мороку с устройством гостей. До собора в Констанце проживало около шести тысяч душ. Теперь одни гости заполняют Констанц. Их будет в одиннадцать раз больше, чем его граждан. Мы готовимся к собору уже полгода. Сначала сюда прибыли посредники, секретари и доверенные лица. Ну и возня же была с ними! Они выбрали себе лучшие дома. Каждый хотел занять дом на пару окон больше, чем у другого. Мы старались угодить им, ходили перед ними на задних лапках. Постепенно всё уладилось, и слуги прибили гербы своих господ. Но стоило только прибыть в Констанц трем лишним графам, — каждому со слугами и десятками коней, — и свистопляска возобновилась. К счастью, после большого пожара наши патриции построили себе домища больше прежних. Но я без ýстали болтаю о своих заботах. Как ты поживаешь?

— У меня пока нет никаких важных хлопот; надеюсь, что скоро выдумаю себе какие-нибудь… — скромно ответил негоциант.

— Ты говоришь о хлопотах, а думаешь о деньгах, — ухмыльнулся Рихенталь. — На эту приманку клюнули все крупные щуки, средние, вроде тебя, и даже мелкая рыбешка. С мелюзгой у нас было особенно много возни! — И он снова заговорил о своих делах: — Можешь себе представить, чтó происходило в наших цехах, когда в Констанц нахлынули ремесленники со всех концов света. Но мы справились с ними. На время проведения собора отменены всякие цеховые регламенты; теперь каждый может производить и продавать все, что угодно. Нам только пришлось установить твердые цены. Горожане успокоились, когда увидели, что такое нашествие на Констанц — сущая божья благодать. Нынче здесь каждый прилично заработает.

Рунтингер взглянул на Рихенталя:

— Ты сказал, что вы установили твердые цены. Сколько стóит у вас шафран?

— Один фунт — четыре рейнских гульдена! — с готовностью ответил Рихенталь. — Здесь им хоть пруд пруди! Какой хочешь — с Востока, из Испании, из Австрии или из Южной Германии?

Рунтингер кисло улыбнулся:

— Значит, европейский шафран уже заполонил рынок?

Рихенталь никак не мог расстаться с мыслями, которые целиком овладели им в последние дни.

— Эх, друг, как мне надоели все эти заботы. Но я, пожалуй, не скоро от них избавлюсь!

— Известно тебе, сколько месяцев продлится собор? — спросил Рунтингер.

— Месяцев? — презрительно фыркнул Рихенталь. — Ты, вероятно, хотел сказать — сколько лет?..

— У нас говорят…

— У нас говорят… — насмешливо прервал его Рихенталь. — В империи тоже говорят… Папа говорит… Я уверен, что святые отцы проговорят не меньше, чем полгода. Разве они могут быстрее? По-моему, их дела дьявольски запутались. Эх, если бы ты только знал то, что знаю я!

Рунтингер, собственно, за этим и пришел к Рихенталю.

— Разве собор не в руках папы?.. — осторожно спросил он.

— Что ты! Скоро сам папа окажется в его руках. Папа — пешка. Главные фигуры в этой игре Сигизмунд и кардиналы.

— Постой, постой… Я кое-что вспомнил, — сказал Рунтингер, желая прямым вопросом скрыть суть дела от собеседника. — Ждете вы Фридриха Тирольского?

— Ты имеешь в виду нового гонфалоньера[48] папских войск? Не прикидывайся дурачком. Ты, я вижу, попал прямо в точку. Разумеемся, ждем. Больше других его ждет Иоанн XXIII: он никак не может дождаться, когда прибудут тирольские копейщики. Папа-то знает, зачем они нужны ему. На соборе может вспыхнуть настоящая заваруха. Наверное, ты кое-что уже слышал об этом?

— Да, кое-что… — признался Рунтингер.

— Но этого мало, да? Тебе хочется знать всё. Признавайся, что тебя интересует?

— Меня?.. — засмеялся негоциант. — Меня интересует итальянский перец, который провозят через Тироль.

— Иными словами, тебя волнуют тирольские пошлины. Об этом и спрашивал бы! Ты хочешь знать, что станет с Фридрихом, если папа и Сигизмунд подерутся?

— Да… — кивнул ему Рунтингер.

Рихенталь начал прохаживаться по залу:

— Это предугадать пока трудно. Возможно, Сигизмунд и Иоанн XXIII договорятся между собой. Тогда все останется по-прежнему. Если такая сделка между ними не состоится — то папа проиграет. Бог знает, что придумает он в самую последнюю минуту. Желая спасти свое положение, папа, конечно, попытаемся опереться на этого тирольца. Не за красивые же глаза он заплатил ему шесть тысяч дукатов. Короче, — Рихенталь остановился перед Рунтингером, — если успех торговли перцем зависит от Тироля, то держи ухо востро, следи за папой. Как это сделать — подумай сам.

Рунтингер понимающе кивнул ему. Он хотел было спросить еще кое о чем, но в этот момент вошел писарь и, учтиво поклонившись, стал ждать, искоса поглядывая на гостя. Негоциант понял, что мешает им. Что ж, пора идти… Самое главное он узнал. Гость простился с Рихенталем и вышел.

Рунтингер остался доволен встречей с Рихенталем. Теперь он мог спокойно погулять по городу. Очутившись на улице, купец увидел перед собой пестрое зрелище: на каждом шагу то и дело мелькали люди в необыкновенных накидках и шляпах. Головы женщин были покрыты белыми платками или украшены гордо возвышавшимися модными французскими корноутами, с верхушек которых ниспадали вуали, а головы мужчин — конусообразными итальянскими шляпами, вечно мятыми на вид немецкими беретами, миниатюрными черными еврейскими шапочками, фесками, тюрбанами, шлемами, шишаками, лохматыми бараньими шапками на широкоскулых бородатых гостях Востока, разнообразными шапочками священников и капюшонами монахов.