Пищевая цепочка - Виктор Ночкин

— Нет, погодите, не смейтесь! А такой знаете? Летит сталкер Петров над Зоной. Рядом пристраивается ворона, некоторое время летит рядом, глядит, не понимает, гадает, кто это такой. Потом осторожно спрашивает: «Полтергейст?» Петров хмуро отвечает: «Нет, «трамплин». Все вокруг смеялись, Слепому было весело, потом почему-то над головой оказалось звездное небо, оно покачивалось, и Слепой пел танцующим звездам: «Там, где кончается путь, там, где стихает пурга, может быть, есть что-нибудь, может быть, нет ни фига…» Потом голос Рожнова произнес:

— Кладите его здесь, пусть до завтра отдыхает. И этого, Очкарика, тоже.

* * *

С утра Курбан снова приступил к поискам. Уверившись, что в руинах ничего нет, он пошел вокруг — шуршал кустами, переворачивал крупные камни, заглядывал в промоины, даже ворошил груды палой листвы. Эфиоп бродил за старшим товарищем и тяжело вздыхал. Он вылизал последнюю консервную банку и пожаловался, что охота жрать. Курбан ничего на жалобы не ответил, протянул пачку галет. «Отмычка», конечно, не взял — знал, что у Курбана больше ничего нет, а последнее брать совесть не позволяла. Но совесть совестью, а в животе бурчало все громче.

В полдень они все-таки разделили галеты, после Курбан побрел в кусты, бросив через плечо:

— Не ной, скоро отправимся дичь искать. Я хочу круг завершить.

Он искал методично, обходил по часовой стрелке развалины и не ленился оставлять отметки, втыкал вешки — так обозначал прочесанную площадь. Эта обстоятельность напарника и удручала Эфиопа особенно сильно. Он-то надеялся, что, когда день поисков закончится безрезультатно, напарник скажет что-то вроде: «Ну, не везет, ладно, уйдем отсюда…» — но Курбану, что называется, вожжа под хвост попала, будто на этом тайнике Слепого свет клином сошелся.

Наконец Эфиоп собрался с духом и завел:

— Может, и нет никакого хабара, а? Может, Слепой просто так сюда забрел? Обошел кругом, поглядел, что ничего нет, да и свалил? Курбан резко обернулся — Эфиоп даже отступил на шаг.

— Нет! Не просто так! Или ты не разглядел, что это за фрукт? Бабок полный карман, покупает что хочет, консервы эти пижонские, комбез классный… Ты знаешь, сколько он за комбез Сорняку выложил? Не-е-ет, ребята с таким баблом в кармане — они просто так не ходят. Да я задницей чую — что-то он здесь заныкал, что-то этакое… такое… Я свой шанс не упущу, может, мне судьба его нарочно подбрасывает, испытывает нас судьба, понял?

— Как это?

— А так, — Курбан уже остыл и заговорил спокойнее, — судьба шанс дает и проверяет — ухватишь его или нет? Если слажаешь, то после удачи не будет, шанс — он только единожды выпадает. И будь спокоен, я своего не упущу. Здесь моя судьба, я чую! Здесь…

— Да я ж ничего… Просто жрать очень уж охота. Я большой, мне много надо.

— Ладно, потерпи до вечера. После этой отповеди «отмычка» заткнулся, но вздыхать ему Курбан не мог запретить, так что Эфиоп вздыхал — так допек этими вздохами напарника, что к болоту, обозначенному на карте, они пошли задолго до темноты. Пока шагали через лес, Курбан поучал младшего:

— Заметь, идем далеко от лагеря. А почему? Потому что там, где мы расположились, лучше не охотиться. Завалим, к примеру, кабанчика — на тушу собаки набегут, а то еще похуже зверье. Тогда только и думать придется, как бы от них отбиться, это не дело. Лучше отойти подальше, но в лагере отдыхать спокойно, туда зверье со всей округи не набежит. — Понял?

— Понял, — привычно кивал Эфиоп.

— Или вот, скажем, где лучше охотиться? Я тебя к болотцу веду. Почему?

— Ты вчера объяснял.

— Повторение — мать учения. Почему?

— Туда мутанты на водопой сходятся.

— Правильно. И в топком месте их брать легче. Теперь рассмотрим такую ситуацию: отказал у тебя датчик аномалий, а кругом — они самые, аномалии. Как будешь выбираться?

— По кустам, — заученно бубнил Эфиоп, — на аномалии куст не растет. Да знаю я это все, сколько раз твердили.

— Я нарочно, — признался наконец Курбан, — зубы тебе заговариваю, чтоб меньше жрать хотелось. Твой живот рычит так, что я не услышу, когда мутант подкрадется. Потерпи, скоро уже…

«Скоро» обернулось часом ходьбы по лесу: Вокруг стояла тишина, даже птиц не было слышно, только ветерок шевелил кроны деревьев над головой, заунывно выл в голых ветвях старых дубов и кленов, которые по неведомой причине умерли стоя и теперь торчали из земли, лишенные листвы, черные и страшные. Эфиоп озирался и поеживался, вспоминал старую книгу сказок. В детстве ему нравились сказки о Бабе-яге, там картинки были — точь-в-точь этот самый лес. Тишина и заунывный вой ветра тоже действовали угнетающе, так что парень даже обрадовался, когда расслышал поблизости знакомый треск аномалии — на поляне кружила жухлые листья «воронья карусель», а вокруг трава была забрызгана кровью, валялись кости с багровыми ошметками плоти. Сталкеры обошли опасность стороной, но Эфиоп разглядел часть неуклюжего тела небольшой псевдоплоти. Уродливая башка мутанта пялилась на сталкеров разными глазами с укоризной, из пасти торчала обглоданная кость…

Наконец Курбан потребовал:

— Теперь тихо! Осторожно ступай за мной… — и медленно двинулся в заросли.

Здесь уклон почвы уже был заметен, болотце должно было находиться совсем рядом. Эфиоп втянул воздух — странные ощущения. К обычным для болота запахам сырости, плесени и гниющих растений примешивался сладковато-приторный и в то же время резкий дух. Сталкеры осторожно подошли к опушке и остановились. — Ничего не понимаю, — прошептал Курбан. — Глянь, что там, в воде? Можешь разобрать?

Блондин тихонько раздвинул ветви и выглянул. Он тоже не сообразил, что это ворочается в густо взбитой коричневой жиже в десятке шагов от топкого берега. Груда туш псевдоплотей потеряла очертания, расползлась мягким кольцом вокруг Твари, засевшей в центре горы разлагающегося мяса. Да и Тварь, встань она из воды и покажись пришельцам, не могла бы быть опознана. Она уже утратила сходство с чем бы то ни было, привычным человеческому взгляду. Тварь освоилась с новыми органами и конечностями, она научилась быстро и эффективно присоединять к себе отъятые части чужих тел, наделять их новыми свойствами и заставлять служить себе — все для достижения конечной цели: побеждать и убивать. Хотя густая вонь разложения забивала нюх, Тварь давно почуяла людей. Она не боялась и не спешила — пока эти существа движутся к ней, нет смысла самой что-либо предпринимать. Лишь когда сталкеры замерли у края зарослей, Тварь поднялась. Лапы чернобыльской собаки уперлись в топкое и податливое ложе болотца, ушли в вязкую смесь, так что большая часть тела Твари все еще оставалась под водой. Сложенные конечности псевдоплотей вяло пошевелились — Тварь пока не была готова пускать их в ход. Потом она стала карабкаться на мертвого вожака мутантов, приподниматься над жижей…

Курбан шумно сглотнул, Эфиоп охнул — тело, все больше выступающее над колышущейся поверхностью тины, смешанной с кровью, не походило ни на что, знакомое сталкерам, человеческий разум отказывался принять эту картину, осознать ее и признать реальной.

— Ох… — только и вымолвил Эфиоп. — Курбан, что делать?

— Мне это не нравится.

Тварь выбралась на берег. Теперь она напоминала неуклюжее насекомое, с трудом передвигающееся на слишком коротких лапах. Болотная жижа колыхалась, от боков Твари расходились тяжелые мутные волны…

Сталкеры, словно завороженные, глядели на неведомое чудище. Конечности чернобыльского пса скрывались под бесформенным телом, под сложенными на спине голенастыми лапами псевдоплотей. Головы тоже не было видно, ее прикрывали скрещенные перед грудью когти-копыта. Тварь медленно направилась к сталкерам — она чуяла их и отчетливо ощущала пси-органами. Буро-зеленая грязь медленно стекала по шершавым бокам, на которых чередовались полосы собачьего меха и морщинистая черная короста в тех местах. где шкура разлезлась на разбухших боках и где Твари пришлось генерировать новые покровы.

Курбан аккуратно прицелился в то место, которое посчитал грудью Твари, и дал короткую очередь. Тварь замерла на секунду, изучая новые ощущения. Пули АКМ не смогли пробить прочные когти, которыми она прикрыла голову. Свинец оцарапал бока, вырвал клок мяса, но на такую мелочь Тварь внимания не обратила — ее нервные отростки блокировали болевые ощущения, а участки ткани, ответственные за регенерацию, принялись за работу. Кровотечение мгновенно прекратилось… Тварь встряхнулась, переместила конечности псевдоплотей, когти уперлись в грунт, тело приподнялось на восьми паучьих ногах. Издали ноги псевдоплоти казались тонкими, однако они и прежде носили тяжелые массивные туши мутантов, а теперь Тварь нарастила мышцы — с неожиданной прытью гигантский паук бросился к сталкерам. Две лапы, самые толстые и мощные, покачивались, словно щит, прикрывая переднюю часть корпуса.