Витязь Железный Бивень - Федор Чешко

Старец снова отшатнулся, загораживаясь руками. Кажется, последнее Гуфино предложение ужаснуло его сильней ведовства. Пытаясь держаться как можно дальше от Гуфы, он едва не натолкнулся спиной на колени эрц-капитана. Адмиральский предок, до последнего мига не соизволивший встать и наблюдавший за происходящим весьма рассеянно, тем не менее проворно вскочил, едва только его ноги оказались в опасной близости от вонючей накидки полоумного. Уловив резкое движение у себя за спиной, Вечный Старец поспешно обернулся, да так и замер в нелепой и жалкой позе — на коленях, втянув голову в плечи, прикрывая ладонями лицо и затылок, он снизу вверх оцепенело уставился в Фурстово лицо.

Эрц-капитан слегка попятился под этим тяжким, почти осязаемым взглядом. Леф знал, что предок орденского адмирала отнюдь не боязлив, но сейчас парень прекрасно видел: Фурст напуган. Чем? Возможностью прикосновения заскорузлой овчины? Видом кусачей дряни, способной прыгнуть с этой овчины на эрц-капитанские штаны? Ой, вряд ли...

Господин Тантарр подступил ближе, явно примериваясь в случае чего одним прыжком оказаться между своим хозяином и Старцем. Леф тоже примеривался: оголить клинок против полоумного мозгляка было бы стыдно и недостойно ни виртуоза, ни Витязя, а вот пнуть, если кинется, — это другое дело (хоть и мало приятного угодить босой ногой по вонючей, кишащей поганью накидке). Только пинать нужно осторожно, не до смерти и без переломов, потому что Гуфу наверняка озлит порча ее плешивого сокровища.

Да, в случае чего Леф и его Первый Учитель сумели бы оборонить Фурста от ветхого Вечного Старца, Мгла знает для чего приведенного сюда не привыкшей объяснять свои поступки ведуньей. Впрочем, сумели бы? Под силу ли двум воинам — двум таким воинам — справиться с таким колдуном? Трудный вопрос. На памяти людей, живущих по обе стороны Мглы, не случалось подобной битвы — настоящий Повелитель неявных сил против виртуоза стали и Витязя. Не случилось подобного и в тот день.

Старец вдруг запустил пальцы обеих рук в свесившуюся на его лоб путаницу липких волос. Шипя и вскрикивая, он разодрал не пуганные гребнем космы на две толстые пряди, и в образовавшемся просвете открылось нечто вроде сизо-багрового звездоподобного лишая. Зрелище было не из приятных, но высокоученый эрц-капитан так и приклеился взглядом к открывшейся болячке, причем лицо у него стало таким... Ну, словно бы он сквозь крохотную щелку подсматривал за нежащейся в купальне красоткой.

А Старец опять захрипел:

— Ты... Ты — Фурст... Корнеро был отец, ты — сын, Фурст, сын от Корнеро... Смотри, узнай! Ре... Редо... Кувшин, круглый, медяный, горло узкое, кривовидное, протяжное... Реторта! Реторта сорвала... Взорвала себя. Горячий кусок, клочок, капля — сюда, в лоб... Узнай, Фурст, вспомни, узнай!

Он начал бормотать эту невнятицу на языке того Мира, из которого его сюда притащили, и Леф заторопился переводить, но адмиральский предок отмахнулся, как от назойливой бабочки. Да нужды в переводе и не было, потому что Старец перешел на арси. Вот только его арси звучал как-то непривычно. «Сын от Корнеро»... «Медяный»... «Кривовидное»... «Протяженное»... Где-то Леф уже слышал такое. Нет, не слышал — читал. Была у отца одна книжица, написанная задолго до Катастрофы. «Как должно обращаться с нежным созданием, завлекши оное в опочивальню либо иное местечко уютной уединенности, дабы вослед за райским блаженством не снискать на свою голову адовы муки» или что-то вроде того. Эту самую книжицу отец очень уж старательно прятал, а потому его сын (которому тогда еще и восьми лет не исполнилось) улучил-таки возможность стащить ее и перелистать. Маленький Нор в ту пору уже был обучен грамоте, но странное чтиво оказалось ему не по силам (мальчишка только и сумел посмотреть картинки, половину из которых не понял). Прочесть книгу Нор не сумел потому, что в ней оказалось много заковыристых слов. «Дитя от греха»... «Полновидные перси»... «Ножки протяженной высокости»... «Несколько дней спустя неосмотрительный, как правило, обнаруживает сыпь золотяного цвета, коей его кожа испещрила себя»... Сколько раз Нор бесился, проклиная память! Растеряла так много превосходных стихов, а вот этакую чушь, виденную лишь однажды и непонятую, хранит столько лет!

Ну будто бы причаровали Фурста к Старцеву лишаю. Целую вечность смотрел адмиральский дед на это звездообразное пятно порченой кожи, а потом... Потом щеголеватый эрц-капитан рухнул на колени, прижал грязную голову полоумного к своей обтянутой белоснежным полотном груди и заплакал — тихо, почти беззвучно. Сквозь эти негромкие всхлипы Леф явственно расслышал произнесенное шепотом слово:

— Батюшка...

Оба стоящих на коленях человека были невообразимо стары, хриплый сорванный шепот одинаково подходил любому из них, и Лефу потребовалось несколько долгих мгновений, чтобы понять наконец, который же из них распознал в другом своего отца.

* * *

Все-таки можно, нужно было предугадать заранее, что именно Гуфа и адмиральский дед, которым по возрасту и по уму быть бы осмотрительнее и сдержанней прочих, на самом деле в любой миг способны перегрызться хуже одичалых псов. Ум, возраст... А подумал ты, недовиртуоз, каково Гуфе оказаться одной среди чужих, среди напрочь чужих людей, известных ей лишь по твоим невнятным и, конечно же, недопонятым рассказам (и, кстати, тебя-то она теперь тоже вряд ли может считать вполне своим). Каково ей, всю долгую жизнь привыкшей ненавидеть бешеных, оказаться вдруг рядом с господином Тантарром — ты расписал его как превосходнейшего человека, но могла ли старуха не думать, во что превратили бы его несколько десятков шагов сквозь проклятый бездонный туман? Конечно, поссориться с бывшим Первым Учителем Орденской Школы очень трудно, если он сам этого не захочет (а он наверняка бы куда охотнее дал себя погубить, чем ввязался в склоку со старухой — пускай она там и ведунья, и все что угодно). Но когда душа закипает, раскаленное варево выплескивается на того, кто напросится. А напросился нелепо выряженный тонконогий старикашка со своими истеричными воплями, которые Леф и под ножом отказался бы переводить и которые ведунья поняла без всякого перевода.

Хотя и Фурста тоже можно извинить за его склочную выходку, только для этого нужно быть Нором (именно Нором, не Лефом). Или Гуфой.

Очень уж несладко пришлось франтоватому эрц-капитану. Возвращение к карете (ходьбы туда и обратно не менее четырех дней, а о дороге даже молодому и полному сил парню вспоминать жутко); и ожидание в Прорве, гораздой на каверзные подарки; и постепенно крепнущая уверенность в неудаче, которую уже не поправить; и несправедливое самоистязание за то, что погнал на верную гибель доверившегося парня; и стерегущие на обрыве полосатики; и еще многое множество всяких "и".

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});