Застенчивость в квадрате - Сара Хогл

– Держи, спрей от насекомых. Уже пора снова наносить. – Уэсли начинает возиться с «Оффом» от комаров и клещей и какой-то кремообразной зеленой мазью, сильно пахнущей мятой. Сморщившись, мажу руки толстым слоем, но Уэсли этого недостаточно, и он заставляет меня намазаться еще гуще, пока наконец я вся не покрываюсь вязкой зеленью с головы до пят. В жизни не чувствовала себя настолько непривлекательной. Уэсли, отступив, удовлетворенно меня разглядывает.

– Так клещи будут держаться подальше, – хвалит он, раскрашивая и себя под Шрека.

– Пахнет гнилью.

– Лучше так, чем заработать болезнь Лайма. – Он кидает мне фляжку с водой. Уэсли всеми силами сознательно старается избегать использования одноразового пластика, чтобы его не нашли мертвым с бутылкой минералки в руках. – Выпей все, чтобы не было обезвоживания. У нас впереди долгий переход.

– Спасибо, скаут-орел! – Я дружелюбно хлопаю его по плечу. Футболка на нем уже мокрая от пота. – Вы тоже, мистер. Пейте больше.

– Я уже две выпил, пока тебя ждал. Хочешь посидеть немного? Отдохнуть?

– Я готова идти, если ты готов. – Теперь меня ничто не остановит. Мной завладела золотая лихорадка. – Покажешь ту карту?

Он передает мне карту и батончик мюсли.

– Держи, надо восстановить уровень сахара в крови, на ланч мы не скоро остановимся. – Он старается не так явно проверять, съела ли я все до конца, но ноги у него гораздо длиннее, идет он быстрее и всегда чуть впереди, поэтому постоянно оборачивается.

Даже не могу притвориться, что меня это раздражает – просто очень мило, что кому-то не все равно. Раскрываю упаковку и ем, откусывая маленькими кусочками.

До второго крестика мы доходим примерно через два часа, карта приводит нас к давно заброшенной железнодорожной станции. Металлодетектор здесь бесполезен – с таким количеством железа вокруг он бы давно распищался на всю округу.

Мы отодвигаем незакрепленные рельсы, подбираем метизы, выбрасываем в сорняки. Оси. Поршневые штоки. Сплющенный кусок металла, который я называю свистком, хоть это и не он. Мы жалуемся на москитов, на то, что так рано в мае не должно быть настолько жарко. А потом, о чудо из чудес, я нахожу долгожданный трофей в старом фонаре с разбитыми синими стеклами. Еще бы, мы столько камней накидали.

– Не может быть, – удивляюсь я, разглядывая сокровище. Это кассета.

– Получается, так. Она самая.

А на кассете наклейка с нарисованным синей ручкой крестиком.

– Может, это ловушка? – медленно предполагаю я. – Может, кто-то добрался до сокровища до нас и заменил кассетой. – Скептицизм в собственном голосе слышу и я сама. – Зачем-то.

– Может, это неизвестный альбом «Битлз», – загадочно предполагает он.

– Нет! – оживляюсь я, радостно хлопая его по руке. – Что, если это не музыка, а признание в тайном убийстве? – Роюсь в памяти, вспоминая, где жил серийный убийца Зодиак[7]. – Здесь никаких нераскрытых, резонансных убийств не происходило?

– Пошли дальше, – предлагает он, высвобождая кассету из моих пальцев. – Может, в следующем месте найдем что-то получше.

На ланч останавливаемся на вершине пологого холма, вокруг становится все жарче. Наши сэндвичи с арахисовым маслом и желе нагрелись и превратились в кашу, но я так проголодалась, что съедаю свой за три секунды. Воды я взяла недостаточно, так что Уэсли предлагает свою бутылку. И каждый раз, когда моя очередь делать глоток, я не могу подавить трепет при мысли, что мы оба касались губами одного и того же места. Как же жалко я выгляжу.

Снова подниматься, когда ногам только-только дали шанс отдохнуть, – настоящая пытка.

– О-о-ох, – стону я.

Внимательный взгляд Уэсли тут же останавливается на мне:

– Хочешь еще посидеть?

– Не-а, – упрямо возражаю я на его беспокойство. – Разве что ты устал.

– Пф-ф-ф, – усмехается он, и мы отправляемся в путь. Первые несколько минут приходится стискивать зубы, но потом мышцы немного разминаются и снова соглашаются сотрудничать. А вот спина на уступки идти не хочет.

Когда я в десятый раз за столько же минут меняю положение рюкзака, Уэсли, идущий впереди, то есть по идее ничего не замечающий, снимает его у меня с плеч и перекидывает себе на руку, объединяя мою ношу с собственной. Я пытаюсь возражать, но он только качает головой.

В груди теперь бушуют северные ветра. Пронизывающие, серебристые арктические ветра. Физические последствия влюбленности столь же невыносимы, как и эмоциональные.

Третий крестик мы находим в два тридцать пополудни, в колодце, где загадывают желания. Это не настоящий колодец, а декоративное украшение для лужайки с симпатичной деревянной черепицей и очаровательным ведерком, которое можно поднимать и опускать. Сейчас оно опущено, и приходится крутить ворот: достаем его, снимаем пластиковую пленку, служившую защитой, и вытаскиваем две обернутые в тот же пластик фотографии.

На одной из них – дедушка Виктор, еще до болезни, стоит у зеркала, встроенного в белый шкаф в гостиной. Судя по одежде и проседи в волосах, снимок был сделан в восьмидесятых. Он щурится, поднеся полароидный фотоаппарат к глазу, видна полыхнувшая от нажатия кнопки вспышка. Другой рукой он указывает перед собой, вниз, на пол. Вторая фотография в точности повторяет первую, вплоть до призрачного сияния вспышки, вот только теперь Виктор указывает наверх.

Меня пробирает дрожь.

– Как странно. Думаю, Виктор знал обо всей этой легенде с сокровищами куда больше, чем рассказывал, – в недоумении качаю головой я.

Уэсли смотрит не на фотографии. А на меня. Когда я поднимаю голову, он проводит рукой по лицу, ерошит волосы, наконец складывает ладони домиком и тяжело вздыхает.

– Я должен кое в чем признаться.

О нет. В голове тут же мелькает мысль, что все это подстроено, что это Уэсли подложил сюда все эти сокровища. Но потом он показывает мне карточку, которую мы нашли у первого крестика: «Париж всегда будет с нами». На обороте еще что-то напечатано, а я даже не посмотрела.

HOLLYWOOD ICE, ЛУЧШИЕ КОПИИ ДРАГОЦЕННОСТЕЙ ЗНАМЕНИТОСТЕЙ. КОЛЛЕКЦИЯ «КАСАБЛАНКА».

У меня отвисает челюсть.

– Так драгоценности… – Не могу заставить себя даже закончить эту мысль.

– Фальшивые. Да, – удрученно признает он, кусая губы.

– «Касабланка»… Это фильм, оставшийся в видеопроигрывателе Виктора.

– Вайолет смотрела его каждый