Вернадский - Геннадий Аксенов

Поблагодарив коллег за честь, Сергей Николаевич сказал:

— Мы отстоим университет. Чего бояться нам? Университет одержал великую нравственную победу. Мы получили разом то, чего желали. Мы победили силы реакции. Неужели бояться нам общества, нашей молодежи? Ведь не останутся они слепыми к торжеству светлого начала в жизни университета…

Но революция пришла отнюдь не в белых перчатках. Университет в центре бурлящей Москвы. Студенты чувствуют себя борцами за свободу, и иногда их протест принимает странные формы. В одном из писем к П. Струве С. Франк сообщает о разгроме химической лаборатории Вернадского, который, по словам Франка, «пришел в бешенство», хотел писать в газеты, и его еле уговорили не нападать на «нашу славную молодежь».

Тем временем во дворе университета, в аудиториях шныряют типы явно не студенческого вида, подпольщики и агитаторы.

Трубецкой обращается к студентам, доказывая, что академическая свобода — это не свобода митингов и демонстраций, а университет — не народная площадь и никогда ею не будет.

Княжна Ольга Трубецкая вспоминает, что брат предчувствовал: недолгим будет его ректорство. 28 сентября он выехал в Петербург к министру просвещения с резолюцией совета, где говорилось, что нежелательные в стенах университета собрания и митинги лучше всего будут устранены разрешением в стране свободы слова. Тогда прекратятся агитация и возбуждение студенчества посторонними личностями в стенах университета.

Двадцать девятого сентября его принял министр, а после попросил остаться на совещание по выработке нового устава университетов. Трубецкой остался, выступал, вносил поправки. Но примерно в семь вечера он почувствовал себя плохо. Его уложили в кабинете товарища министра на диван. Профессор-медик из Варшавы Щербаков оказал первую помощь. Сергей Николаевич начал бредить и потерял сознание. Карета «скорой помощи» отвезла его в Еленинскую больницу. В 12 часов ночи он, не приходя в сознание, умер от кровоизлияния в мозг.

Все вдруг осиротели. Интеллигенция увидела, что без Трубецкого в общественной жизни разверзлась пропасть.

Провожал его весь Петербург. А встречала гроб с телом вся Москва.

Вернадский узнал о смерти Трубецкого в Тамбове, на земском собрании и немедленно выехал в Москву. Успел прямо к похоронам, где единственный раз в жизни, может быть, расплакался. В старости вспоминал, что смерть смела человека, который мог бы направить в другую сторону весь ход событий. Пройдя через весь последующий трагический опыт, он имел право так сказать.

Грандиозная процессия, какой еще не видела Москва, двигалась от вокзала сначала к университету, где церковь не могла вместить всех венков, а затем к Донскому монастырю. До темноты звучали речи и над семейной усыпальницей Трубецких, и у входа в монастырь, где произносились революционные лозунги, и, к великому смущению обывателей, пели «Вы жертвою пали…».

Царь, вероятно, тоже испытывал чувство потери. Он лично выразил его вдове Трубецкого Прасковье Владимировне по телефону.

Через три года Вернадский выступал на открытии философского кружка в университете с посвященной памяти своего друга речью30. Он нарисовал эскиз картины духовной жизни большой личности.

Вернадский уже тогда считал философию и науку двумя принципиально различными способами познания. Они различны в объектах: философия безгранична, она мыслит обо всем, и прежде всего о человеке, его внутреннем мире и самом мышлении. Ей нет предела. Науке же поставлен предел: реальный мир. Они отличаются в терминах; философ мыслит категориями языка, ученый — фактами природы. Философия индивидуальна, неповторима, иногда близка к поэзии. Самые древние создания человеческой мудрости живут. «Изучая эти философские системы, мы как бы охватываем различные проявления человеческих личностей, каждая из которых бесконечна и бессмертна. Новая философия не заменяет и не поглощает старых, как не поглощают старые создания искусства новые акты творчества»31.

Наука же стремится исключить личностный момент в своих построениях, она, напротив, должна быть повторяема и общезначима. Зато она в каждом своем акте использует сразу весь потенциал человечества, накопленный в определенной научной форме.

В то же время философия и наука неразделимы. Одна без другой не существует. Философия — жизненная атмосфера, питательный бульон для науки.

Более всего мы должны ценить личность, отражающуюся в мышлении, пишет Вернадский. Трубецкой в наибольшей степени именно в мышлении выразил свое «я». Этим «биением своего “я” он своеобразно отражает и оживляет окружающее». Трубецкой — мистик. Часто под мистикой понимают всякие внешние знаки и символы.

«Для того, чтобы дойти до мистики, надо прорвать этот туман мистических наваждений, надо подняться выше всей этой сложной, временами грубой, иногда изящной и красивой символики. Надо понять ее смысл — не даться в руки ее засасывающему и опьяняющему влиянию.

Трубецкой стоял выше этой символики. Он переживал слияние с Сущим, он исходил из мистического мировосприятия.

Он всегда оставался самим собой, всюду проявлял себя. Будучи мистиком, он в философии оказался критическим идеалистом, в науке — строгим и точным исследователем, в общественной жизни — сознательным деятелем»32.

Главное сочинение Трубецкого — «Учение о Логосе», одновременно метафизическое и историко-философское. И он сам не отделял себя от мирового разума — Логоса, был как бы его чувствилищем.

Может быть, в этой совершенно особняком стоящей, написанной в память о близком человеке статье Вернадский впервые оценил в печати значение внутреннего мира человека, его равновеликость и подобие внешнему космосу.

Вернадский по-своему выразил тот трепет, который чувствовали многие при встрече с Трубецким — прикосновение к другому порядку бытия. И может быть, следует упомянуть слова сестры, которая записала, что Сергей Николаевич видел два вещих сна. Однажды в 1903 году ему приснилась гибель всего русского военного флота в Японском море, другой раз — незадолго до смерти — исход всей русской интеллигенции из страны33.

* * *

Итак, лето 1905 года проходит в водовороте событий. Одна за другой выходят публицистические статьи Вернадского на злобу дня.

В старости он вспоминал, что стал кадетом незаметно через дружескую земскую среду и через братство, как бы по инерции молодости и политической борьбы. Но все же это суждение уже со смещенной перспективой. Его решение вполне сознательно исходило из общественных взглядов, идеалов и гражданских чувств.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});