Пик - Роланд Смит

— но я в порядке.

— Как ребра?

— Болят, но в целом жить можно. Ты сердишься на меня?

— Я тебя убить готова.

Вот это похоже на маму. Только, кажется, она на самом деле не сердится.

— Джош сказал, ты болел.

— Я уже выздоровел, теперь болеют другие. — (Включая Джоша, но об этом я умолчал.)

— Я знаю, — сказала она. — Как получила твой блокнот, облазила все веб-сайты про Эверест. Похоже, почти все уходят с горы. Знаю я и про погибших в Шестом лагере.

— Я спустился с теми, кто выжил, помогал лидеру группы, его зовут Дитрих.

— И как он?

— Не знаю... рвет на себе волосы, наверное.

— А ты?

— Ты о чем?

— Ну как о чем? Четверо человек погибли примерно в миле от того места, где сидел ты, — сказала она, все больше походя на ту маму, которую я знал. — Что скажешь? Что ты чувствуешь?

Я не знал, что и сказать.

— Плохо это, — сказал я. Мама в ответ начала разводить пары:

— На горе откинулись четыре человека, Пик. У них есть мамы, папы, братья, сестры, дети, жены, мужья. Все они сидели дома, беспокоились о них. Сейчас до них уже, наверное, дозвонились, может, мейл послали. «С прискорбием сообщаем вам, что ваш муж/сын/брат не вернется больше домой. Сожалеем, но тело мы забрать не сможем. Выше Четвертого лагеря спасоперации не проводятся — слишком опасно...»

Я дошел до палатки и влез внутрь.

— Дай-ка я задам тебе вопрос, — сказала она.

— Валяй.

— Как ты думаешь, ты лучший скалолаз, чем те четверо, что погибли?

— Нет.

— Ты думаешь, ты удачливее их?

— Наверное, — сказал я. — Я же жив.

— Я не об этом.

— Ты хочешь сказать, со мной может случиться то же самое.

— Пик, понимаешь, какая штука: ты сейчас не на стене на заднем дворе нашей хибары, не в скалолазном лагере. Ты на чертовом Эвересте! Там люди дохнут как мухи, Пик. И ты можешь сдохнуть вместе с ними!

— Эти не прошли как следует акклиматизацию, — стал возражать я. — Надо было ждать, а они увидели, что развиднелось, и им приспичило полезть на вершину. Просчет, стоивший им жизни.

— Как ты думаешь, все эти объяснения как-то утешат тех, кто ждал их дома?

Я посмотрел на картинки, что мне прислали крошки-горошки.

— Ну? — не отставала мама.

На одной картинке была нарисована фигурка, висящая на небоскребе, а над ней парил вертолет. А над фигуркой красовалась маленькая синяя гора.

— Я иду на вершину, — сказал я. — Я слишком много в это вложил, чтобы поворачивать назад.

Мама снова надолго замолчала.

— Я бы хотела, чтобы ты поступил иначе, Пик, но не удивлена твоему решению. Я знаю, что сказала бы своей маме то же самое, будь я на Эвересте и готовься к главному восхождению в жизни.

Она редко говорила про своих родителей. Они жили в Небраске, откуда она родом; я их видел всего дважды. Оба раза было, скажем так, не очень весело. Им не нравились ни мама, ни я, ни Джош, ни Рольф, ни даже крошки-горошки. Мама уехала от них, как только окончила школу, и никогда не возвращалась.

— Я буду очень осторожен, — сказал я.

— Ха-ха. Не знаю ни одного восходителя, который бы лез на гору без твердой уверенности, что вернется живым.

— Как горошки? — спросил я.

— Ты хочешь сменить тему.

— Еще бы.

Мама тяжело вздохнула:

— Погоди минутку.

Через полминуты в трубке раздались вопли и хихиканье двух шестилеток.

— Ты где?

— Когда ты вернешься?

— Я по тебе соскучилась!

— Нет, это я по тебе соскучилась!

— Ты получил наши письма?

— Мама очень на тебя сердится.

— Ты успеешь домой на наши дни рождения?

Так длилось некоторое время, и я с идиотской улыбкой слушал все это. До этой минуты я не понимал, как сам по ним соскучился.

Мама наконец отобрала у девочек телефон.

— Так, так, спокойно, — сказала она. — Дайте же Пику ответить на ваши вопросы. Я включу динамик, и вы обе сидите тихо. Единый звук — и я кладу трубку.

Я услышал щелчок.

— Я тоже по вам соскучился, — сказал я. — Я сижу на горе под названием Эверест. Это в стране, которая называется Тибет. Ваши картинки висят у меня в палатке, я вот прямо сейчас на них смотрю. Не знаю, успею ли я на ваши дни рождения. Мне сначала надо залезть на вершину этой горы...

— Можно я спрошу, мама? — сказала Патрисия.

— Да, но только один вопрос. А потом один вопрос может задать Паула. А потом вам обеим надо идти на кухню, дозавтракать и бежать в школу, а то опоздаете.

-Но...

— Никаких «но», — оборвала ее мама. — По одному вопросу на нос — и завтракать. Ясно?

Близнецы вздохнули и согласились.

— Ты получил другое письмо от нас? — спросила Патрисия. — Такое большое и толстое?

— Еще нет, — сказал я. — Но я уверен, оно скоро придет. У нас тут почта не очень хорошо работает.

— А теперь моя очередь, — сказала Паула. — Мама отдала твой черный блокнот мистеру Винсенту.

— Надеюсь, он ему понравится, — сказал я.

— Он смешной, — сказала Паула.

— Так, всё, — сказала мама.

— Но я не задала вопроса, — закапризничала Паула.

— Мы договорились. А теперь марш на кухню! Снова вздохи и возмущения, но в итоге горошки ушли.

— Сколько у вас времени?

— Начало девятого утра.

Я даже не подумал, сколько у них времени! А мама, наверное, ждала моего звонка всю ночь напролет.

— Как Рольф?

— Он не в городе, уехал по делам, вернется сегодня вечером. Расстроится, что пропустил твой звонок.

Мама вздохнула:

— Пик, я попыталась отговорить тебя, но раз ты решил идти, тебе нужно обо всем забыть и думать только об этом. Не обо мне, не о Пауле, не о Патрисии, не о Рольфе, не