Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ) - Ваксберг Аркадий Иосифович

— Меня будут искать! — припугнул сотник.

— Уже ищут, — согласился Ефим, спокойно набивая трубку домашним табаком.

— Ты знаешь, кого я имею в виду!

— Бандитов, — смиренно отвечал пасечник.

На мгновение Сидор потерял дар речи. Потом спросил:

— Зачем же ты укрыл меня?

— Долг наш — помогать ближним. На все остальное — воля божья.

— И красным ты тоже помогал? — удивился сотник.

— И красным, и белым, и зеленым, и желтоблакитным. Каких только цветов и наций не перевидал я на своем веку. И везде человек немощен перед судьбой своей. В любом обличье алычен.

— В чем же тогда вера твоя?

— Только в господа нашего Иисуса Христа.

— Но ведь и мы воюем под знаменами Христа.

— Воевать за Иисуса Христа нельзя. За него надо молиться и с молитвой творить добро. Война — исчадье ада.

— Коммунисты тоже воюют, однако ты не называешь их бандитами.

— Коммунисты — безбожники. Душа их бродит в потемках.

Сидор засмеялся:

— А вот тут ты врешь, дед! Они очень хорошо видят, куда идут. И очень хорошо знают, чем можно поманить за собой народ. Я сам очевидец тому, как нищие отказывались от хлеба насущного, чтобы только жить с надеждой на райские кущи.

Ефим долго молча курил. Потом, покачивая головой, сказал:

— Заблуждение иногда хуже обмана. Но это все-таки заблуждение, а не обман.

— Мудрец! — Сотник откровенно враждебно оглядел сутулую фигурку пасечника. — Дурман твой евангельский вреднее речей коммунистов.

— Не один ты за хлеб-соль грозился убить меня, — угадал Ефим и, может быть, в первый раз внимательно оглядел пригретого человека.

«Чего это я язык распустил? — смикитил Сидор. — Выдаст, старый черт, краснопогонникам. — Но, подумав, успокоился: — Вера не позволит. Однако прикусить удила не мешает».

Через несколько дней поздно вечером Сидор услышал, что к костру пасечника подошел человек. Сотник весь обратился в слух.

— Слышал новость-то? — спрашивал незнакомый голос.

— Кобылица на хвосте принесла нешто? — как всегда, шутковал Ефим.

— Какое! — Мужчина прокашлялся. — Милиционер приезжал к нашему председателю сельсовета. Сказывал: великая сеча была с бандеровцами.

— Опять, значит, — вздохнул пасечник.

— Не опять, — громко и радостно продолжал голос, — а в последний раз! Побили солдаты усих бандитов.

— Неужто?

— Побожиться могу, сам слышал! Нету больше банды в наших лесах!

Сидор ладонями зажал уши и уткнулся лицом в жесткий тюфяк, рыча и кусая его. Свирепость овладела им. Он готов был голыми руками разорвать человека, принесшего жестокую весть. Беззвучно стонал он и плакал. Вдруг разом, будто какая-то жила оборвалась у него внутри, овладела им полная депрессия. И лишь одна мысль светилась в затуманенном сознании: «Я отомщу! Я страшно отомщу!»

* * *

Колонна грузовиков остановилась километров за десять от тридцать второго знака. Дальше в тихие утренние часы шум моторов могли услышать бандеровцы. Ченцов выбрался из своей «эмки» и подал сигнал спешиться. Пожалуй, впервые за последние дни он испытывал жгучее нетерпение. Даже шофер Сашка заметил.

— Товарищ подполковник, каску наденьте, — протянул он через открытое окошко стальной шлем. — Разрешите, я с вами пойду?

— Останешься с полковником, — Ченцов подумал и надел каску.

Две роты из батальона МВД, усиленные пулеметными взводами, строились вдоль обочины песчаной дороги. Офицеры, получившие задачу накануне, действовали без спешки, но быстро. Через несколько минут взводные колонны устремились в лес. Пустые машины, буксуя в песке, задом пятились в придорожный кустарник, и там укрывались ветками. Вскоре на дороге осталась одна эмка начальника районного отдела МГБ. Да напротив нее еще стояли под кронами деревьев офицер связи с радистом и шестью автоматчиками.

— Как на показных занятиях в академии, — не без зависти похвалил Снегирев, все еще не решаясь покинуть заднее сиденье автомашины.

Не признаваясь себе, полковник испытывал некое отдаленное чувство раскаяния за то, что так опрометчиво согласился участвовать в этой операции. Он никогда не был трусом и не испытывал страха и сейчас. Но ведь война кончилась год назад. За все заплачено без оглядки и сожаления. Чего же еще?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Перегони машину к радисту, — приказал Ченцов водителю. И, дождавшись, пока наконец полковник вылезет наружу, предложил ему: — Основной пункт управления сделаем здесь. Командуй, а я пошел в роты.

— Ну уж нет! — гордость все-таки взяла верх в Снегиреве. — Не бог весть какое сражение, чтобы КП держать за десять километров. Идем вместе. Обстановка подскажет, где кому быть.

— Тогда прошу одеть каску и взять автомат, — повелительно сказал Ченцов.

— Ерунда, — отмахнулся полковник и зашагал к лесу.

По рации разведчики доложили: бандеровцы расположились тремя группами, в каждой человек по пятнадцать-двадцать. В банде восемь ручных пулеметов. Боковое охранение не выставлено, но возможны одиночные посты: больно уж часто кричат в той стороне кулики да выпи.

— Водяной выпью кричит, с лешим перекликается, — вспомнив присказку, ухмыльнулся Снегирев. — Ничего не скажешь, умело подделываются под местность. Там же болота?

— Трясина, но только за железной дорогой. По эту сторону сыровато, но воды нет.

— У нас говаривали: сколько раз выпь пробухает, по стольку кадей хлеба вымолотишь с овина, — к слову вставил свое немолодой сержант.

— Сейчас они тебе намолотят! — урезонил его Сашка.

— Может, предложить им сдаться? — нерешительно спросил Снегирев.

— Предложим, — неопределенно проговорил Ченцов.

— Думаешь, будут сопротивляться до последнего?

— Ты помнишь, как прорывались из окружения эсэсовцы? — не Отвечая на вопрос, в свою очередь спросил подполковник Сашку.

— Их только пуля останавливала, — посуровел солдат.

— И в банде остались такие же. У кого был хоть один шанс, воспользовались амнистией. Этим — терять нечего!

Сблизились с бандитами до двух километров. Ченцов приказал прекратить движение и замаскироваться. До начала операции оставался ровно час.

— Не далековато встали? — засомневался полковник.

— Начнем выдвижение, как только покажется поезд, — и офицеру связи: — Наблюдателей на деревья!

Легли в орешнике. В вершинах деревьев гулял ветер, но внизу, в подлеске, — тишина. Кругом молодая зелень, нетерпеливое шевеление невидимых букашек в траве, теплое треньканье и посвисты в воздухе. Где-то впереди звонко затюкал дятел на сухой лесине, смолк и опять застучал.

— Послушай, Павел, — приподнялся на локте Ченцов. — Ты никогда не жалел, что пошел работать в ЧК?

— О чем ты, паря? — искренне удивился Снегирев. — Только самых преданных партия направила в свои карающие органы. Или ты сомневаешься в себе?

— Самых преданных много во всех институтах государства, — недовольно повысил голос Василий Васильевич и оглянулся на солдат. — Раньше мы никогда не претендовали на исключительность своей роли.

— Мало что было раньше! — Снегиреву явно не нравился разговор. — Теперь-то, надеюсь, всем ясно, кто есть кто? За эти годы столько врагов сметено с лица земли…

— Я не собираюсь усомниться в твоей политической грамотности, — не очень вежливо перебил его Ченцов. — Я спрашиваю тебя, все ли тебе до конца понятно из того, что делается в органах?

— Ну, знаешь! — Еще по инерции кипятился Снегирев, но под пристальным взглядом друга не посмел солгать.

Ченцов, понимая, протянул ему закурить.

— Думаешь, — затягиваясь, говорил тот, — сверху все видно, все понятно? Нет, паря! Шоры посильнее вашего. Иногда мне кажется, что у нас работает два ведомства под одним названием. В первом остались люди Дзержинского и Артузова. В другом — дружки Левки Задова да…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Фамилии можно не называть, — горько усмехнулся Василий Васильевич. — А что, если это не только в нашем министерстве?

Снегирев не ответил.

— Ты прости меня, Павел, — сказал Ченцов, — но мне это очень важно было знать. Я солдат и привык, не рассуждая, подчиняться приказу. Но как простой смертный, я верю, что мы снова вернемся к тем временам, когда в приказах будет больше здравого смысла, нежели желания повелевать.