Кингчесс (СИ) - Птица Алексей

Многие, насладившись чудесной погодой и компанией, уже ушли внутрь здания, чтобы в прекрасно освещённых и богато убранных залах продолжить этот неповторимый вечер.

Драган приехал за три часа до начала оперы, страшась, что пропустит мимо себя эрцгерцога и теперь тоже ждал его, делая вид, что он наслаждается вечером и вот-вот зайдёт в здание оперы. На нем был отличный строгий костюм, поверх которого был накинут серый плащ.

Стояла середина осени, и по вечерам в воздухе ощущалась прохлада, намекая о близкой зиме, поэтому накинутому на плечи плащу никто не удивился. Недалеко от него прохаживался патруль полиции, да на углу перекрёстка стояло ещё двое полицейских. Они вяло посматривали на гуляющую публику, ни во что не вмешиваясь.

В это время Вествуд сидел в кафе большого здания, с правой стороны оперы, откуда отчётливо просматривался главный вход, и было хорошо видно всё, что там происходит. Здесь было дороговато, но подавали неплохой кофе, и была свежая выпечка.

Вествуд не любил сладкое и мучное. В интернате его приучили к простой пище, вроде пресловутой овсянки, пудингам и крекерам. Но выпечку любили французы, а потому он съел уже три круассана, всерьёз опасаясь, что они могут выйти ему боком, или просто выйти, но не вовремя.

Наконец, за час до начала оперы, показался автомобиль, на котором приехал Франц Фердинанд с женой Софией. Выйдя, он галантно отворил дверцу автомобиля. Склонившись, он любезно подал руку нежно любимой им супруге. И в этот момент раздались выстрелы.

Драган Жуткович чуть не пропустил момент, когда подъехал эрцгерцог, отвлёкшись на полицейских, которые стали присматриваться к нему. Но они не успели. Заметив, как из автомобиля вышел Франц Фердинанд и подал супруге руку, он, нисколько не сомневаясь в правильности своего поступка, бросился к ним, на ходу вынимая из — под плаща тяжёлый маузер.

Тот, как назло, запутался в плаще, из-за чего пришлось им резко рвануть, доставая из внутреннего кармана, разорвав, при этом, тонкую ткань. Эрцгерцог с удивлением смотрел на путавшегося в плаще молодого человека, не сразу увидев у него пистолет, а когда заметил его и осознал, что сейчас произойдёт, было уже поздно.

Раздались первые выстрелы, и эрцгерцог машинально шагнул в сторону, закрывая собой самое дорогое, что у него было. Маузер, бездушный продукт немецких оружейников, рявкал, не переставая, выпуская одну за другой пули в эрцгерцога, пока тот не упал.

— Франц! — кинулась к нему супруга, и две последние пули достались уже ей.

Через пару минут они оба, истекая кровью на пороге Венской оперы, скончались.

Драган мстительно нажимал на спусковой крючок маузера, расстреливая в упор наследника Габсбургов, выкрикивая, при этом, нечленораздельные патриотические лозунги. Через несколько мгновений всё было кончено. Толпа разбегалась в разные стороны от него, а патруль полицейских был уже совсем рядом. Их глаза, вытаращенные в испуге и ярости, Драган видел почти рядом.

Бросив маузер, он выхватил бомбу и швырнул в них, а сам бросился бежать. Сзади громыхнул взрыв, но полицейских на том месте уже не было, они бросились догонять убийцу. Один из них, достав на ходу револьвер, прицелился в ногу Драгана, выстрелил и попал.

Пуля сбила Жутковича с ног, и он упал, болезненно корчась и вереща, как раненый заяц. Через несколько секунд на него обрушилось тяжёлое тело полицейского. Град ударов покрыл его голову, и Драган потерял сознание, очнувшись уже в тюрьме. В тюрьме ему оказали первую медицинскую помощь и тщательно допросили.

На допросах он держался почти неделю, потом сдался и всё рассказал, и о Лили, и о французе Мишеле, и об организации сербских националистов «Чёрная рука».

Вествуду всё было видно из кафе, и то, как Драган стрелял в эрцгерцога, как тот упал, а следом упала и его жена. Последнее, что Вествуд успел заметить прежде, чем выбежал на улицу, это то, что Драгана схватили и повалили на землю полицейские.

— Отлично, дело сделано! — подумал он, крича: — Убийство! Господа, убийство! На эрцгерцога напали, на помощь, все на помощь!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но сам он побежал не к автомобилю, возле которого лежала чета наследника престола, а совсем в противоположную сторону. Ему предстояло сменить ещё один отель, а всю одежду выкинуть, да сбрить осточертевшие ему французские усики и треугольную бородку.

Пройдя несколько кварталов, он поймал извозчика и доехал на нём до окраины города, в заранее снятую квартиру. Там он переоделся и вышел с большим чемоданом в руке, который утопил в Дунае, вынув из него небольшой изящный кожаный саквояж и наложив вместо него в чемодан камней.

В экипаж, направляющийся в Братиславу, сел уже импозантный английский аристократ, с чисто выбритым холёным лицом, одетый в элегантный дорожный костюм. Добравшись до Братиславы, он пересел на речной пароход, следовавший до Ульма и, благополучно доплыв до него, сошёл в городе, где его следы затерялись.

Глава 19 Призрак бродит по Европе.

Леонид Шнеерзон уже довольно много помотался по всей Европе, успел поучаствовать во всех развлекухах социалистов-интернационалистов, слушая весь этот бред о мировой революции и вселенском пожаре коммунизма. Нет, он тоже был евреем, как и Бронштейн, и также был рационален. А владение словом у него было развито не меньше, чем у Троцкого.

Но вот целей революционеров он не понимал. Точнее, всё было ему понятно, и то, что они боролись за разрушение ограничений, которые присутствовали относительно них в Российской империи, и то, что они стремятся к новому, в том числе, и к мировому господству. Но как-то это было не так, неправильно.

Бывший фальшивомонетчик, игрок, предсказатель, соратник Мамбы, где-то даже его друг, он перенял у него несвойственные евреям черты, а может, просто осознал правильность поступков чёрного императора и его стремление к поставленной цели.

Мамба стремился создать империю, а все собравшиеся перед Шнеерзоном крикуны старались её разрушить, и не только Российскую, но, с тем же удовольствием, и Британскую, и Германскую, и Австро-Венгерскую. Им уже было, впрочем, всё равно, что и зачем разрушать, лишь бы их дело продолжало жить.

Рассуждения, приветственные речи, демагогия, основанная на политических распрях, переходящая в откровенную грызню между фракциями отдельных партий, и, практически, одни евреи и потомки староверов, среди участников.

Шнеерзон уже вступил в РСДРП и даже попал во фракцию меньшевиков, без всяких подсказок. Большевики ему не нравились. Цели у них были вроде как благие, а вот реализация предполагала уничтожение всего и вся. Вроде того, мы всё разрушим, а полученным пеплом удобрим новую жизнь, которая зазеленеет свежими зелёными ростками. (Вокруг Освенцима тоже всё зеленеет, почвы-то хорошо удобрены).

Возможно, возможно, но не слишком велика ли будет цена, и благое ли дело будет, если за него заплатят жизнями миллионы, а крови будет пролито столько, что не измерить. Но это так, отступление, или мысли вслух.

Сейчас же Шнеерзон готовился к своей речи, в которую почти верил сам (а как же без фанатизма и веры в собственные слова) и собирался её использовать для продвижения себя в лидеры и помощники Бронштейну-Троцкому.

В Европе уже прошли две социалистические конференции против Российского самодержавия, в Париже в 1904 году, и Женеве в 1905. Всё это Шнеерзон узнал, когда вступил в ряды РСДРП. В связи с этим, у него возникли вопросы. Каким образом Франция допустила проведение конференции, направленной против свержения официальной власти в Российской империи, ведь она была её союзником? И зачем тогда нужен такой союзник, которого могут подкосить любые проявления революции или который ведёт против тебя подрывную деятельность? Загадка!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Но Шнеерзону не было до этого никакого дела, как собственно, и до Российской империи, он ощущал себя гражданином мира и сейчас выполнял прямой приказ Мамбы, собираясь «толкнуть» свою речь на предоставленной ему трибуне.