Жизнь. Книга 3. А земля пребывает вовеки - Нина Федорова

не слушали. Там начали совещаться о приговоре. Не замечая, он продолжал.

– Вот что трагический поэт говорит трагику:

Зачем душа твоя смирна?

Чем в этом мире ты утешен?

– Довольно! – грубо крикнула Варвара, не дав ему закончить. – Отойдите в сторону. Вам будет оглашён приговор.

Только что вдохновлённый поэзией и ею поднятый над землёю, унесённый прочь от судей, Истомин мгновенно опомнился. Он всё ещё оставался великим Истоминым, и то, как он произнёс стихи, на миг заставило замереть все сердца. Варвара и крикнула так грубо и громко, потому что и она поддалась очарованию. Она сердилась на себя. В ней всё ещё не умерла способность всем существом вдруг отозваться на красоту и поэзию. Но поэзия не для сегодняшнего дня. Поэзия – для будущего. «Чем в этом мире ты утешен?» – отозвалось и в сердце судей, но и из них никто не считал себя вправе признать это.

– Интеллигенция! – презрительно сказал один из судей. – Ты ему пулю в лоб целишь, а он тебе стихи читает!

– Непонимающий народ! – ответил ему сосед.

Трагические взлёты и падения духа артиста – его крест и болезнь. Истомин был потрясён. Сжавшись, сгорбившись, он шарахнулся в сторону от платформы. Он бормотал:

– Товарищи! Я пью, но я обещаю бросить… Пожалейте меня… пощадите… жить мне уже недолго… дайте умереть натуральною смертью… я обещаю… я обещаю всё что хотите…

На платформе Варвара выносила решение:

– Он может ещё работать. Голос есть, талант есть. С другой стороны, будет ли эта работа стоить хлеба, что он съест. Попробуем. Поместим в дом престарелых и обяжем работой. Он будет учителем для молодых артистов из народа и режиссёром спектаклей в клубах рабочих. Можно иногда посылать в школы, предварительно выбрав то, что он там будет читать детям. Заметьте главное, запишите, – обратилась она к секретарю, – должно держать Истомина в п о с т о я н н о м с т р а х е – тогда он будет старательно работать.

Истомину она сказала:

– Слушайте, гражданин Истомин! Как человек, вы пали низко. Вас уже не стоит и называть человеком.

– О, как вы правы, сударыня!..

– Но мы займёмся вами. Первое – старайтесь восстановить в себе человеческое достоинство: не будьте пьяницей и трусом. Труд для народа поможет вам. С каждым куском хлеба помните: чьи-то мозолистые руки добыли пищу для вас. Не будьте паразитом, бесчестным должником трудящихся: работайте честно сами. Перед нами долгий путь лишений и бедности. Давая вам кусок хлеба, я, возможно, отнимаю его у ребёнка. Пусть об этом ежеминутно напоминает ваша совесть. Вы свободны. Можете уйти отсюда.

В порыве радости Истомин кинулся к платформе с криком:

– О, позвольте мне… позвольте… коленопреклонённо поцеловать благодеющую мне руку!

– Вон! – крикнула Варвара. – Уходите, пока я не переменила решения.

Истомин кинулся к двери.

Дальше на повестке стояло имя Клима Попова. Против его имени значилось: высшая мера наказания. И затем: приговор приведён в исполнение.

Глава XVIII

– Гражданка Анна Головина!

Анна Валериановна поднялась и, не торопясь, пошла к месту для обвиняемых. Одетая в какие-то обрывки бархата и кружев, она выглядела странно и вместе с тем величественно. Остановившись перед платформой, она, с осанкой королевы, окинула взглядом сидевших за столом.

– К т о вызвал меня сюда? зачем?

Судьи с интересом наблюдали «бывшего человека».

Кусок чёрных кружев, бывший когда-то частью лионского шарфа, спускался с её головы. Подол длинной чёрной юбки был украшен серой пушистой полосою въевшейся пыли. Белая, тонкая, прекрасная, словно восковая, рука мертвенно выделялась на чёрном бархате накидки. Глаза её были спокойно-надменны. И осанка её, и манера, и взгляд придавали всей её фигуре вид властного, не сокрушимого ничем человеческого достоинства. Анна Валериановна в этих лохмотьях и с этою гордостью даже здесь, даже в этом виде не могла казаться ни жалкой, ни смешной. По природе своей, по характеру, в каком угодно наряде, положении, месте она не казалась униженной. В эту же минуту, поражённая самоунижением Истомина, которого видела только в величии героических ролей на сцене и которым всегда восхищалась, она реагировала преувеличенной надменностью к тем, кто сидел на платформе. Длилась минута молчания.

– Будьте любезны сообщить, з а ч е м я здесь. В чём вы меня обвиняете?

– Вы вызваны не по обвинению, а…

– О, уже исчерпаны вами все возможности обвинения к семье Головиных? Так зачем же я вызвана, если не для обвинения? Для дружеской беседы?

Варвара возвысила голос.

– К делу. Ваше имя? Возраст? Адрес?

– Полно, Варвара! Имя моё было только что произнесено. Адрес? Ещё не так давно вы нанесли нам столь памятный визит. И вы спрашиваете а д р е с… Возможно, конечно, вы забыли последний визит среди сотен других подобных визитов. Но для вызова вы, очевидно, всё же вспомнили и адрес. Варвара, не будьте смешны, это неловко в вашей воинственной роли.

– Гражданка, оставьте этот тон. Он неуместен.

– Отчего же… здесь, я вижу, многие и многое не на своём месте.

– Будем строго формальны.

– Вы не ожидаете ли, что я вам кинусь в объятия? Быть возможно наиболее формальной с вами моё единственное желание.

Этот едкий тон, этот жгучий взгляд были новы для Варвары. В ней подымалось сложное тягостное чувство. Подавляя его, она заговорила ещё более бесстрастным и бесцветным голосом.

– Дело идёт об имении, называемом «Усладой».

– Желаете отнять и присвоить?

– Правительство приступает к конфискации частной собственности.

– Удачное формальное определение для ограбления, производимого кучкой захватчиков, назвавших себя правительством.

– Это делается в порядке законов нового правительства. Здесь несколько официальных бумаг для вашей подписи. В своё время они были посланы вам, но вы отказались их подписать.

– Товарищ конфискующий, войдите в положение тех, у кого конфискуют. Одно за другим в городе возникают правительства, объявляющие, что они, наконец, «твёрдая власть», и, как мне кажется, они и возникают исключительно для того, чтобы конфисковать. Немедленно приходят бумаги для подписи, именно, как вы уведомили меня, «законным порядком». Подписаны бумаги или нет, они конфискуют. Предыдущее правительство взяло даже узел белья, приготовленного для стирки, не ожидая, когда мы постираем, – так оно спешило сделать что-то для блага человечества. Чаще других приходила бывшая портниха Полина Смирнова, неизменно с бумагой – подписывать. Но сегодня что я вижу? Полина, оказывается, не правительство и не твёрдая власть, а сидит в тюрьме. Как знать мне, кто среди вас твёрдая власть и кто преступник? Клим Попов и Варвара Бублик – это одно ц то же или разное? Оба облечены властью над жизнью и смертью граждан – и он, и вы, Варвара, пользовались ею. Затем слышу – Варвара Бублик расстреляла Клима Попова, – и я не вижу, где же была разница между ними. Судя по действиям, это две секции одной и той же власти. Теперь Клим – в могиле, Полина – в