Диверсанты из инкубатора - Михаил Нестеров

Это давление. Приличное давление на девушку, женщину. Но у Тамиры, по словам начальника курса Щеголева, месячные шли ледяными кубиками. Ее в свое время унавозили. Что можно еще добавить к этому? Разве что «унавозили прилично». Навоза подкинули и родичи, и чужаки в «Инкубаторе».

К ней применяют и другие методы давления. Какие? Об этом Матвеев, успевший привыкнуть к девушке, думать боялся.

Он по-прежнему вел жизнь бюргера в чужом городе. А каково бюргеру в чужом городе, понятно всем. Он не менял гостиницу. Поезда отправлялись и принимались с завидным постоянством, расшатывая все три звезды на фасаде гостиницы; еще немного, и она останется без звезд. Как и сам Матвеев в свое время.

На одном этаже с ним поселились четверо подростков, по виду отпрысков богатых родителей. На улицу он не выходил. Его обычный маршрут – спальня, гостиная, ванная – можно пунктирную линию провести; основная техника – телевизор, телефон, холодильник, унитаз.

За окнами номера также никаких перемен. Матвеев часто смотрел на охраняемую стоянку в надежде увидеть такси и выходящего из него Михея. Дорого бы он заплатил таксисту, если бы тот привез его… «Черт возьми, я был бы рад Михею, которого за глаза называл своим тезкой».

Иногда, совсем чуть-чуть перебрав со спиртным, Матвеев ставил на кон все – свою квартиру, машину с полным баком бензина и новыми «дворниками». Ставил все, что только лезло в его голову. Он не верил, не мог поверить, что его парни «ищут безопасный выход на итальянские спецслужбы».

Он принял от майора Тартакова сообщение в текстовом режиме. Прочитал его на экране спутникового телефона, не поверил своим глазам, переписал на бумагу.

«Наверху» пришли к мнению, что Наймушин, Скобликов, Эгипти ищут наиболее безопасный выход на итальянские спецслужбы. Цель этой акции – спасение собственных жизней взамен на полную информацию об этой операции и секретном проекте ГРУ. Думаю, меня скоро отстранят от этого дела».

«Откуда Тартаков узнал, что у «верхних» на уме?» – недоумевал Матвеев. – Он что, беседовал с генералом Бурцевым? Почему бы и нет».

Окна номера выходили также на бизнес-центр. Там Матвеев частенько видел своих новых подопечных, получивших на вооружение хорватские «глоки» с глушителем. Он не мог объяснить своих эмоций, но душа полковника к новым агентам не лежала.

Раньше он оперировал термином «легенда». По отношению к «новым инкубаторским» применить его не мог. Не знал, могли ли они легендировать, наверное, могли. Но ему почему-то всегда казалось, что они косят. Косят под детей богатеньких родителей, которые отправили своих чад в круиз по европейским бизнес-центрам. Наскоро сляпанная легенда.

Матвеев был настолько обеспокоен, что за беспокойством не заметил явную угрозу. А ведь ответ лежал близко. Он хранился в памяти телефона, был записан на бумаге.

– Матвеев беспокоит. Евгения Александровича, пожалуйста.

Он знал, что ответит жена майора Тартакова. И все же ждал ответа.

У него отлегло от сердца, когда он услышал: «Евгений Александрович в больнице».

Жив…

– Передайте ему мои пожелания скорейшего выздоровления.

4

Матвеев рассуждал о Левицком в футбольном ключе: он вышел на поле под чужим именем, нагло полагая, что судьи, соперник и фанаты не заметят подмены. И, будто забыл, что сам искал встречи с Левицким, долбил Родионова:

– Чего он хочет? Он кто, член правления банка, которому я неприлично задолжал? Мы провели вместе один из сказочных отпусков? Или мы на пару пасли скот на Горбатой горе? Если он не ответит хотя бы на один из этих отпусков… – Матвеев грязно выругался. – Не ответит на один из вопросов, передай ему следующее: «Кто не знает, куда он хочет отправиться, тот не должен удивляться, если он никуда так и не попадет». Давай сюда Левицкого. Погоди. Еще раз скажи: ты ввел его в курс дел?

– Да. Он знает о провале Михея и задании Кунявского.

– Он как-то отреагировал? – Матвеев изобразил неопределенный жест, будто лениво забрасывал спиннинг и не надеялся на поклевку. – Может, его снова что-то не устраивает?

– Он считает себя лишней фигурой в этой операции, даже опасной.

– Если он снова заведет эту песню, дай ему другой текст: он не лишняя фигура, а если фигура, то для него на доске клетку еще не придумали.

Муторно было на душе. Поджидая Левицкого, полковник вздохнул.

Едва тот вошел, шеф указал на кресло и, устроившись напротив, спросил:

– Что нам ждать от Наймушина? Погоди, не отвечай. Ты веришь, что он и Скоблик пойдут на контакт с итальянскими спецслужбами ради спасения девушки?

– Да.

– Да? Просто, да? Поясни.

– Им некуда возвращаться. У них нет дома. Точнее, у них был дом. Потом их домом стала улица. Потом их выкрали с улицы и сунули в «Инкубатор». Они не верят никому, кроме себя.

– А Кунявский?

– Он ничем не отличается от Михея, Скоблика. Они одинаковы.

– Как насчет приказов?

– Кунявский выполнит любой приказ.

Губы Матвеева исказила ехидная усмешка:

– А кто будет искать группу Кунявского? Курсанты предыдущего курса, может быть? Или сам Щеголев?

Левицкий промолчал.

А Матвеев выбрал подходящий момент для паузы. Он несколько секунд неотрывно смотрел на Левицкого; был бы у него паспорт под рукой, он обязательно сличил бы копию с подлинником.

Капитан был одет в тенниску, джинсы. Он часто проводил рукой по недельной щетине. Его глаза потеряли былой блеск, подумал Матвеев. А был ли он вообще, этот блеск? Наверное, с блеском в глазах и можно кричать на малолетних курсантов: «Подъем! Десять кругов по стадиону – марш!»

– Можешь курить, – разрешил полковник, ответив на жест Левицкого. И вернулся в реальность. – Значит, они пойдут на контакт с макаронниками…

– Я знаю Наймушина, Скоблика, – Левицкий прикурил и переставил пепельницу на широкий подлокотник кресла. – Они не бросят Тамиру, уйдут только с ней.

– Хочешь узнать правду? – спросил Матвеев. – Мне теперь консультанты, кроме Воланда, не нужны. Скоблик, Михей, Дикарка выйдут к началу эвакуационного коридора, выполнив задание, доказав несостоятельность своего руководства.

Матвеев чуть поостыл.

– Продолжай, – попросил он Левицкого. – Где нам ждать группу Наймушина?

– Их нужно ждать в Венеции. Их пропуск домой, ну хотя бы в Хорватию, подальше от жареного, – это завершение операции. А она включает в себя исправление ошибок. Только в Венеции они выйдут с вами на связь.

– Ты сказал: Михей и Кунявский одинаковы. Тебе не жалко их? Всех вместе и каждого по отдельности?

– Михей получил один приказ, Кунявский – другой. Им обоим не повезло.

– Как и нам с тобой. Давай решим, кто из нас Наймушин, а кто Кунявский, и разойдемся по углам… Расскажи мне о Михее, – попросил полковник Левицкого. – Я читал его досье, беседовал о нем с начальником курса. Но ты знаешь его лучше. Если не знаешь, с чего начать, начни… ну, скажем, с какой-нибудь дисциплины. Я знаю, он в двенадцать лет стал посещать занятия по айкидо.

Ответ Левицкого оказался неожиданным. Казалось, он давно ждал этого вопроса, но ответить смог только сейчас.

– Он так и не смог избавиться от «мягкого» стиля – плавного, мощного, свободного, контролирующего нейтрализацию неожиданной атаки. Однако он был мягок в начале, а завершение зависело полностью от него. Чего нельзя было сказать о тех курсантах, которых учили работать в жесткой манере.

– Например?

– Например, Кунявский. Он часами мог колотить в грушу, набивать руки, ноги на плетеных ковриках. То же самое относится и к Прохорову. Мне всегда хотелось выяснить, кто из них лучший. Я не знаю причины, по которым отказался от этого эксперимента. Хотя «гладиаторские» бои практиковались в «Инкубаторе», в том числе и среди девушек. Порой начальник школы получал приказ к проведению таких боев, и ворота «Инкубатора» были открыты для высших военных чинов. Они занимали места в коридоре казармы и наблюдали за поединками. Они называли это «смотреть передачу». Гвоздем программы обычно были поединки с участием Михея, Кунявского, девушек, конечно.

– Кличка Кунявского…

– Трамп, – ответил Левицкий. – В переводе с английского…

– Я знаю: козырь.

– Или славный парень. Сильный, красивый.

– Хорошо, дальше.

– Обычно поединки начинались со вступительного слова. Большие чины отчего-то любят топорный юмор. Они смеялись и аплодировали начальнику курса: «Во время просмотра передачи не работайте со сложным инструментом». Но показательные поединки скорее исключение. Вряд ли я насчитаю больше десяти. Просто из ряда вон выходящие вещи западают в память и будто множатся там.

– Я понимаю. Остановитесь подробнее на Михее.

– По сути дела, он бросил вызов улице, когда оказался с ней один на один. И в этом перечил себе, конфликтовал с собой – у него не было другого выхода. Улица – это все, что досталось ему. Но он держался подальше от уличных соблазнов – спиртного, наркотиков. Не знал, зачем ему это, словно видел будущее, сдаваться не собирался. Он и воспринял эту ситуацию как экстремальную – ему нужно выжить, и он выжил. Вмешалась ли рука судьбы? Может быть. Он встретил новый день – новый день в «Инкубаторе» – с улыбкой. И чтобы не заражать ею других, старался не показывать ее. Как не показывал рвения. Он не держался на виду, не держался в тени. Он изобрел что-то среднее, когда предложил Дикарке и Скоблику объединиться. Только в этом он видел спасение. Он понимал, что задача «Инкубатора» – переделать его. Он делал вид, что уступает, на самом деле, имея поддержку товарищей, коренным образом перестраиваться не собирался.