Древний Египет. Храмы, гробницы, иероглифы - Барбара Мертц

Сын Ти взошел на трон под традиционным именем своего дома, данным в честь великого бога его города. Возможно, вначале Аменхотеп IV правил вместе с отцом, но через несколько лет тот умер либо сделался слишком слаб, чтобы заниматься государственными делами. Есть свидетельства, что еще будучи Аменхотепом IV молодой царь дал толчок некоторым тенденциям, которые ассоциируются с его ересью, но на шестой год правления он довел дела до кризиса.

Средоточием кризиса был новый верховный бог Атон. Чтобы почтить его, фараон сменил имя с Аменхотепа на Эхнатона, что означает «угодный Атону». А чтобы окончательно порвать со старыми богами, Эхнатон перенес свою столицу. Фивы были домом Амона; Атон должен был иметь столицу на земле, никогда не посвящавшуюся другому богу. Фараон переселился с семьей, двором, чиновничеством и новыми жрецами на 300 миль к северу от Фив, в место, известное теперь как Эль-Амарна. На этом месте, где скалистые горы, идущие вдоль Нила, образуют просторную котловину, Эхнатон построил новый город солнечного диска Ахетатон («Горизонт Атона»). Он установил официальные пограничные вехи, навсегда посвящавшие землю Атону, и поклялся никогда не покидать ее границ.

Это было достаточно радикальным шагом, но Эхнатон пошел еще дальше. Он запретил поклонение старым богам Египта – этому расползшемуся пантеону, в сложностях которого путались сами древние египтяне. В особенности фараон возненавидел величайшего из богов – Амона. Его агенты были разосланы по всей стране, к храмам, гробницам и монументам, чтобы уничтожить ненавистное имя с камня, даже когда оно появлялось в имени собственного отца, Аменхотепа. Других богов тоже не пощадили, в некоторых случаях даже слово «боги» во множественном числе соскребали со стен.

Кто был этот Атон, ради которого царь Египта совершил такие монументальные преступления против традиции? В более ранние времена слово атон использовалось применительно к орбите Солнца, и к эпохе деда Эхнатона Атон стал именем собственным, солнечным богом, которому поклонялись. Аменхотеп III время от времени воздавал ему мелкие почести, но был он в лучшем случае второстепенным божком, пока его не открыл Эхнатон.

Старое традиционное изображение Атона как антропоморфического бога с головой сокола

Самые ранние изображения Атона показывают его в виде мужской фигуры с соколиной головой. Это соответствует традиционному египетскому изображению богов в искусстве – с головой зверя или птицы на человеческом теле. Вскоре Эхнатон отбросил и эту традицию. Атон теперь изображался в виде солнечного диска, лучи которого заканчиваются человеческими руками, держащими символический знак слова «жизнь» – крест с петлей наверху («анх»). Бог Атон имел титулы и картуши фараона, носил, даже в качестве солнечного диска, царский змеиный урей, его юбилей, годовщина коронации, праздновался вместе с юбилеем самого Эхнатона. Что же было тогда предметом поклонения Эхнатона? Теории выдвигаются разные. По моему ощущению, то был дух одушевления и творения, скрыто присутствующий в дающих тепло и свет солнечных лучах. Этот дух и был предметом культа Эхнатона. То, что он подразумевал нечто большее, чем физическое благо, предполагается настоянием царя на ma'at.

Мы переводим ma'at словом «правда». Абстракции переводить всегда трудно, и английское слово «правда» (truth) означает для многих разных людей множество разных вещей. В древнеегипетском ma'at, несомненно, означает нечто вроде нашей концепции справедливости, правосудия; слово персонифицировалось богиней, стоявшей рядом с Ра во время суда над человеческой душой. Иероглиф для ma'at изображает перо, которое взвешивалось в сравнении с сердцем усопшего, – чтобы уравновесить перо на другой чаше весов, сердце должно быть свободно от зла. Но ma'at означало нечто большее, чем справедливость; оно определялось как универсальный порядок, божественная система правильности, правильный способ жить. Любовь Эхнатона к ma'at слишком поразительна, чтобы быть случайной, но вопрос о том, что он имел в виду, вызвал массу дискуссий. Мы не видим в культе Атона, каким мы его знаем, сколько-нибудь заметного стремления к социальной справедливости или какого-либо этического содержания, хотя это, конечно, не означает, что их не существовало. Однако безопаснее интерпретировать эхнатоновское ma'at как искренность или чистосердечие. Это понятие ясно проявляется в новых формах искусства, которые Эхнатон поощрял.

Диск Атона

Мы уже отмечали черты этого нового искусства применительно к царским портретам, где новаторство наиболее заметно. Эхнатон сломал старый канон художественного вкуса; первоначальная свобода выражения, которую он, возможно, стремился развить, развилась в новый канон, со своей собственной совокупностью правил. Странные телесные деформации царя копировались в портретах его жены и детей и, в меньшей степени, в портретах придворных – удлиненный череп и тонкое горло, узкие покатые плечи и тяжелые бедра. Несмотря на краткость периода расцвета амарнского искусства, в нем можно различить стадии развития, признаки растущей зрелости и мастерства. Самые преувеличенные формы искусства – некоторые из них опасно граничат с карикатурой – появляются в начале царствования Эхнатона, еще до того, как он покинул Фивы. Но когда перед Первой мировой войной немецкие археологи вели раскопки в Амарне, они обнаружили руины студии скульптора по имени Тутмос, содержавшие некоторые скульптурные портреты фантастической красоты – искусство периода Амарны в его самых поздних и наивысших достижениях. Самый знаменитый из этих бюстов, прелестно раскрашенный бюст Нефертити, пользуется мировой славой – как идеализация экзотической женской красоты и как живое, дышащее изображение конкретной женщины. Трудно описывать искусство Амарны объективно. Ученые говорят о возросшем ощущении движения, о расширении использования кривых, но ни один из этих критериев не объясняет, почему портреты Амарны, особенно голова Нефертити, так захватывают воображение. Гейнрих Шефер, один из немецких специалистов по этому периоду, видит в новом искусстве повышенное эмоциональное содержание. Несомненно, налицо также повышенное чувство индивидуальности; Хафре – это божество, Сенусерт III – муж скорбей, но Нефертити – это Нефертити, и мы чувствуем, что узнали бы ее где угодно и когда угодно.

Эхнатон не только поощрял правду в художественной технике; даже темы искусства стали более откровенными и более естественными. Интимные семейные отношения изображены с поразительной свободой и шармом. Самая распространенная тема – любовь фараона к его красавице жене. Показано, как он обнимает ее, целует ее, опирается невзначай на ее плечо. Чтобы оценить, насколько смелым был в действительности выбор темы, нужно изучить длинные ряды жестких формальных изображений прежних царей и цариц.

Шестеро маленьких дочек Эхнатона были, как можно подозревать, безнадежно избалованы заботливыми родителями. Они сопровождали царя и царицу во всех поездках, сидели у них на коленях и ели с их столов на пирах. В одной сценке маленькая принцесса лукаво щекочет бока лошади, которой правит ее рассеянный отец. На картине царят семейная любовь и мир, вызывающие у зрителя наслаждение, несмотря на утрированные художественные приемы.

Новаторство в искусстве, религии и языке (ибо именно в это время диалект, известный как поздний египетский, впервые используется в официальных текстах) – все эти и другие изменения носят подлинно революционный характер. Но было ли поклонение Атону истинным монотеизмом, как полагал Брэстед? Некоторые ученые это отрицают. Они предпочитают называть атонизм хенотеизмом – поклонением одному богу, не отрицающим существование других. Они указывают, что Эхнатон никогда не отрекался от традиционных притязаний египетских царей на божественность, что его последователи поклонялись не только Атону, но и Эхнатону. Они говорят также, что титулы Атона включали имена и других богов, которые все, конечно, были солнечными богами, но тем не менее самостоятельными богами. И в качестве самого главного из своих аргументов они приводят тот, что гонение Эхнатона на имя архиврага Атона, Амона-Ра, было само по себе молчаливым признанием реальности Амона. Человек не может сражаться с врагом, которого не существует.

Религиозная догма, даже для посвященного, представляет собой лабиринт тонкостей, и, разумеется, приписывать древним людям современные концепции опасно. Но некоторые современные параллели могут быть полезны. Эхнатон называл себя сыном Атона и претендовал на то, чтобы быть единственным, кто действительно знает своего бога; возможно, он был первым, но, уж конечно, далеко не последним пророком с подобными притязаниями. Титулование Атона уравнивает бога с Шу, Ра и Атумом – древними солнечными богами, но в глазах Эхнатона это влияло на уникальность Атона не более чем концепция Троицы на монотеизм христианства. Что до последнего аргумента, то атака Эхнатона на старых богов тоже имеет исторические параллели. Когда Кортес сбрасывал ацтекских идолов с их кровавых алтарей, он пытался разрушить их божественность в сердцах верующих, не признавая реальности этих богов для себя. Преследование старых богов – стандартная практика пророков новой веры, монотеистической или нет; монотеизм по самой своей природе нетерпим, это заметно, и это понятно. Политеистические религии обычно способны и готовы идентифицировать богов других регионов с собственными богами или добавить себе несколько новых. Римляне бросали христиан львам не за то, что христиане были еретиками, но потому, что они были виновны в чем-то вроде государственной измены. Следовательно, преследование Эхнатоном египетских богов может, я полагаю, быть принято как аргумент в пользу монотеистического характера его веры скорее, чем в пользу обратного.