История Византийских императоров. От Василия I Македонянина до Михаила VI Стратиотика - Алексей Михайлович Величко

императора и его власть: «Царь есть закономерная власть, общее благо всех подданных», «царь есть судья и хранитель того, что заключено в Священном Писании, что было установлено на Вселенских Соборах»[293]. Но вместе с тем уже в седьмой главе без всяких оговорок положение патриарха практически приравнивается к императорскому статусу. Таким образом, «Эпанагога» выдвинула рядом с царем другую власть — власть духовную, по своему значению не только не уступавшую ей, но даже в чем-то превосходящую.

Вроде бы в подтверждение известной 6-й новеллы императора св. Юстиниана Великого «Эпанагога» говорит о царстве и священстве как двух величайших дарах человеку от Бога, а сама духовная и политическая власть сравнивается с душей и телом. «Государство наподобие человека состоит из членов и частей, наиважнейшими и необходимейшими членами являются царь и патриарх. В ведении царя находятся тела граждан, в ведении патриарха их души». Однако из этой редакции, как ее воспринимало древнее сознание, скорее напрашивался уже вывод о превосходстве священства над царством и даже о признании священства источником политической власти, чем об их равенстве.

Это становится тем более очевидным, что «Эпанагога» ничего не говорит о священстве императора. У царя есть только политическая власть, духовная принадлежит исключительно Константинопольскому патриарху. Нет ни слова о его традиционном праве учительства, царь более не признается епископом, хотя бы и «внешним». Кроме того, закрепляется правило, согласно которому императорские эдикты не должны противоречить церковным канонам. Последнее положение тем более кажется странным, что данный неписаный правовой принцип без всяких напоминаний соблюдался в Византии. Очевидно, акцент был сделан не случайно и в совершенно новом контексте: поскольку решение Константинопольского патриарха признавалось по «Эпанагоге» единственно безгрешным, царь должен был постоянно просить совета у него и, естественно, следовать его указаниям[294]. Иное объяснение этой нормы просто лишено внутренней логики и бессмысленно. Да и как может быть иначе, если толкователем всех канонов и вселенских определений становится исключительно патриарх?

В целом обязанности императора излагаются в 4-й главе 2-го титла: «Император должен защищать и проводить в жизнь, во-первых, все то, что написано в Священном Писании, затем все догматы, принятые святыми Соборами, а также избранные римские законы»[295].

После этого трудно не согласиться с мнением, что в таком возвеличивании Константинопольского архиерея явно сказались западнопапистские настроения, а сама «Эпанагога» представляет собой образец временного торжества «папистской» партии, претензий «Византийских пап», воспользовавшихся некоторой слабостью императорской власти[296].

Но, натолкнувшись на сильные характеры императоров Македонской династии — Льва VI Мудрого, св. Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия, «Эпанагога» довольно быстро сходит на «нет». Например, в «Василиках» нет ни слова о преимущественном положении Константинопольского патриарха по отношению ко всем остальным восточным архиереям, что ранее было закреплено в законодательстве иконоборцев и «Эпанагоге»[297]. Без сомнения, это могло случиться лишь потому, что обширные притязания патриарха, выраженные в сборнике, не только не имели под собой корней в религиозно-политических воззрениях населения, но и, кроме того, прямо противоречили существу установившихся основ императорской власти и церковным традициям[298].

Уже сам официальный «автор» документа император Василий I Македонянин не дал ходу «Эпанагоге». А впоследствии сборник «затерся, затемнился другими юридическими памятниками той же и последующих эпох»[299]. Примечательно, что в своем негативном отношении к «Эпанагоге» императоры опирались на поддержку довольно многочисленной группы восточных епископов, также недовольных резким расширением патриарших полномочий в ущерб их собственной компетенции[300].

И хотя до сих пор окончательно не завершена дискуссия о том, являлась ли «Эпанагога» сборником действующих законодательных актов либо только проектом, так и не увидевшим свет, но большинство специалистов обоснованно склоняются ко второму мнению[301].

Впрочем, нельзя сказать, что Римские императоры победили в борьбе с Византийским папой — это был бы слишком легкий исход. Отныне «византийский папизм», проросший в IX веке, станет неизменным спутником всех политических столкновений между царской властью и столичным патриархом, в чем нам придется убедиться не раз.

XLIV. Императоры Константин VII Порфирородный (913–959) и Роман I Лакапин (919–944)

Глава 1. Патриарх и императрица — смертельная схватка

Константин VII, названный впоследствии Порфирородным, поскольку был рожден в специальной порфирной зале Большого дворца, имел всего 7 лет от роду, когда после смерти отца и дяди остался единственным законным наследником власти в Римском государстве. Официально он царствовал 46 лет, однако это срок должен быть разделен на два неравных периода — время номинального правления при временщиках и императоре Романе I Лакапине и относительно недолгого единоличного правления. Впрочем, все по порядку.

В те два дня, которые отделили приступ болезни императора Александра от его кончины, завязалась очередная смертельная интрига. Понимая, что дни василевса сочтены, патриарх Николай Мистик думал о том, как бы поставить царем Константина Дуку, сына несчастного Андроника Дуки, скончавшегося в Багдаде[302]. Однако император Александр оставил распоряжение, согласно которому был назначен опекунский совет при Константине VII Порфирородном. Туда вошли: патриарх Николай Мистик (глава совета), магистры Стефан и Иоанн Элладу, ректор Иоанн, а также сановники Евфимий, Василица и Гаврилопул. Патриарху пришлось оставить свои мысли «на потом», хотя надежды он не терял. Его последующие действия не оставляют сомнений в том, что Николаем двигало не желание обеспечить права Церкви и интересовал не сам по себе вопрос о канонической чистоте последнего брака Льва VI Мудрого, а собственные амбиции и надежды полностью подчинить себе все управление Римской империей. Собственно говоря, он и теперь оставался главной фигурой на политическом Олимпе, главной, но не единственной.

Надо сказать, его оптимизм основывался на прочном базисе. Императрица Зоя, не вошедшая в состав опекунского совета, «виновница» четвертого брака Льва Мудрого, не имела должного авторитета в государстве, чтобы по примеру царицы св. Феодоры взять бразды правления в свои руки. Поэтому заинтересованные лица, к которым, безусловно, относился в первую очередь сам Николай Мистик, могли считать царский трон почти вакантным — малолетнего ребенка, конечно, никто в расчет практически не брал. Наверное, единственное, что спасало Константина VII, так это отсутствие среди опекунов общепризнанного лидера, которого соединенными усилиями они могли бы подсадить на царский трон вместо царственного мальчика.

Сразу после смерти Александра патриарх велел изолировать наследника Константина Порфирородного в царском дворце. Когда императрица Зоя Карбоносина попыталась прорваться к сыну, ее по приказу Мистика без долгих разговоров выгнали вон. Более того, на следующий день патриарх издал от имени опекунского совета указ. Этим документом Зоя лишалась царского достоинства (!), и ей