Хасидские предания - Мартин Бубер

МЕССИЯ И МОЛЯЩИЕСЯ

В первый день Нового года равви Шмелке пошел в Дом Молитвы до того, как протрубили в бараний рог, и стал молиться со слезами на глазах: «Увы! Владыка мира! Все люди плачутся Тебе, но чего стоят все их завывания! Они не думают ни о чем другом, кроме своих собственных нужд, они не думают об изгнании Твоей славы!» На следующий день он снова пришел в Дом Молитвы перед тем, как протрубили в бараний рог, и снова стал плакать, говоря: «Сказано в первой книге Самуила: «Почему не пришел сын Иессея*[182] есть хлеб ни вчера, ни сегодня?» Почему не пришел царь Мессия ни вчера, в первый день Нового года, ни сегодня, во второй день? Потому что сегодня, как и вчера, все молитвы людей были только о хлебе и об удовлетворении своих телесных потребностей!»

СЛЕЗЫ ИСАВА

В другой раз равви Шмелке сказал: «В мидраше сказано: «Мессия, сын Давида, не придет, пока не высохнут слезы Исава»*[183]. Значит, сыны Израиля, дети Божьи, день и ночь просящие о милости, стенают напрасно, пока плачут и сыны Исава? Но «слезы Исава» – это не слезы, что льют другие народы, а вы не льете; это слезы, которые льют все люди, когда просят и молят о чем–либо только для самих себя. Воистину не придет Мессия, сын Давида, пока не высохнут такие слезы и пока вы не станете плакать лишь о возвращении из изгнания Божественного Присутствия (Шехины)».

ПРОПОВЕДЬ НА ЙОМ–КИПУР

Накануне Йом–Кипура равви Шмелке из Никольсбурга облачился в молитвенное одеяние и вошел в синагогу. Идя к Ковчегу, он громко произнес слова Писания: «…ибо в этот день для тебя совершится искупление, чтобы очистить тебя»; после этого он привел из Мишны*[184] слова равви Акибы*[185]: «Перед Кем ты просишь об искуплении и Кто очищает тебя: Отец твой Небесный». У всех присутствовавших при этом на глазах навернулись слезы.

Стоя у ковчега, равви Шмелке сказал: «Братья сердца моего, вы должны знать, что основа обращения к Богу – это принесение Ему в жертву своей жизни. Ибо мы потомки Авраама, принесшего свою жизнь в жертву блаженному Имени и позволившего ввергнуть себя в печь испытания; ибо мы потомки Исаака, принесшего в жертву свою жизнь и возложившего главу свою на жертвенный камень, – они, патриархи, несомненно, ходатайствуют за нас перед нашим Отцом Небесным в этот святой и грозный день суда. И да последуем мы их путями и станем подражать их деяниям: да будет позволено и нам принести в жертву наши жизни ради Его благословенного Имени. Да соединимся мы с Его всемогущим Именем, да освятим*[186] Его ревностной любовью, да сделаем Его своей целью и да произнесем все вместе: «Слушай, Израиль!» И, плача, все люди сказали: «Слушай, Израиль! Господь наш Бог, Господь един».

Затем равви Шмелке продолжил свою проповедь: «Дорогие братья, теперь, когда мы удостоились соединиться в великой любви с Его Именем и освятиться Им, когда принесли в жертву Ему свои жизни и очистили свои сердца для служения Богу и для страха Божьего, мы должны также соединить и свои души. Все души исходят из единого корня, все они высечены из трона Его великолепия, все они – часть Бога, сущего на Небесах. Да будем мы едины также и на земле, чтобы ветви были подобны корню. Итак, теперь, очистившись, мы должны соединить свои души. Воспримем заповедь: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Все люди громко повторили: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Равви Шмелке продолжил: «Теперь, когда мы удостоились соединиться с Его Великим Именем и объединить свои души, которые являются частью Бога, сущего на Небесах, предоставим священной Торе ходатайствовать за нас перед Отцом нашим Небесным. Хотя Бог даровал Тору всем народам и всем языкам, мы одни восприняли ее, восклицая: «Все, что Господь сказал, мы сделаем!» – и только после этого говоря: «Мы слышим». И Тора должным образом просит Отца нашего Небесного о милосердии и милости к нам в этот святой и грозный день суда». И равви Шмелке отворил врата Ковчега.

Затем, перед отворенным Ковчегом, он произнес исповедание греха, и все люди повторили его вслед за ним слово в слово, и, делая это, они рыдали. Затем равви Шмелке взял свитки, поднял их над головой и рассказал своей конгрегации о грехах человека. В заключение он произнес такие слова: «Вам следует знать, что плач, совершенный нами в этот день, не будет искренним, если он полон уныния, ибо Божественное Присутствие (Шехина) не коренится в отягощенных печалями сердцах, но лишь в сердцах, радостных от исполнения заповедей. И нет радости более великой, чем радость этого дня, дарующего нам возможность изгнать из своих сердец все злые побуждения и через силу обращения приблизиться к Отцу нашему Небесному, распахивающему свои объятия для всех, кто обращается к Нему. Так что все слезы, пролитые нами в этот день, должны стать слезами радости, как сказано: «Служите Господу со страхом и радуйтесь с трепетом»*[187].

СОН

Равви Шмелке не любил надолго прерывать свои занятия и поэтому всегда спал сидя, положив голову на стол. В руке он держал маленькую свечку, которая будила его в назначенное время, когда догорала и пламя обжигало ему руку. Когда равви Элимелек посетил равви Шмелке и понял, какая в этом человеке сокрыта святость, он приготовил ему постель и с большим трудом уговорил равви Шмелке прилечь и поспать хотя бы немного. Затем равви Элимелек наглухо закрыл ставнями окна. Так Шмелке спал, покуда не наступило утро. С первыми лучами солнца он поднялся, не испытывая никаких угрызений совести за то, что так долго спал, поскольку все его существо было полно энергии и сияло, словно солнце. Затем равви Шмелке отправился в Дом Молитвы, где, как обычно, молился перед конгрегацией; людям же, слышавшим его, казалось, что ничего похожего они от него никогда не слышали. Они были ошеломлены и восхищены силой святости, которую он являл в то утро. Когда равви Шмелке читал стихи о переходе через Красное море, все подобрали подолы своих одежд, боясь, что их замочит соленая пена. Позднее равви Шмелке признался равви Элимелеку: «Раньше я и не догадывался, что Богу можно служить даже сном».

СТУК

В Апте в синагоге был служитель, обязанностью которого было ходить по городу с молотком и стучать в дверь каждого еврейского дома, чтобы люди приходили молиться, учиться или петь псалмы. Стучал он так умело, что спящие, даже среди ночи, сразу просыпались и, быстро одевшись, спешили в Дом Молитвы. Когда этот человек стучал своим молотком, сердца людей вторили его стуку. Служитель синагоги в Апте обрел этот дар еще мальчиком, когда всем своим сердцем, постоянно бодрствующим и полным преданности, служил в Никольсбурге равви Шмелке.

ЧИСТЕНЬКИЕ

Несколько вольномыслящих из Никольсбурга спорили как–то с равви Шмелке. «Но ты не станешь отрицать, – сказали они в заключение, – что мы обладаем добродетелями, которых лишены поляки. Например, наши одежды всегда безупречно чистые, чего ты не можешь сказать об одеждах поляков, пренебрегающих словами мудрецов: «Мудрец не наденет грязных одежд».

Равви засмеялся и сказал: «Вы правы. У вас одежды чистые, а у поляков – нет. Это потому, что – согласно сказанному в Талмуде о степенях добродетелей – чистота одежд ведет к чистоте души, чистота души – к отрешенности от мира и так далее, все выше и выше, до степени обладания духом святости. Так что, если поляки захотят начать с чистоты своих одежд, Злое Начало сделает все возможное, чтобы отговорить их от этого, ибо оно боится, что они поднимутся ввысь по ступеням добродетелей до самого духа святости. И когда они пытаются ввести Злое Начало в заблуждение и убедить его, что не собираются этого делать, оно не верит им и не останавливается, покуда не отговаривает их от соблюдения чистоты одежд. А то, что Злое Начало делает исключение для вас с вашей чистотой, так это потому, что оно уверено, что вы не собираетесь восходить душой, в чем легко его убеждаете. Оно оставляет вас в покое и дает вам возможность быть чистенькими».

Некий богач из Никольсбурга был настроен враждебно к равви Шмелке и пытался его всячески высмеять. Накануне Йом–Кипура он пришел к равви и сказал, что в этот день, когда все прощают друг друга, они тоже могли бы помириться. С собой богач принес кувшин старого доброго, очень крепкого вина и стал уговаривать равви Шмелке выпить с ним, поскольку полагал, что цадик, непривычный к выпивке, быстро опьянеет и в таком виде предстанет перед конгрегацией. Ради примирения равви Шмелке выпил с богачом несколько стаканов, после чего богач посчитал, что добился своей цели, и пошел домой совершенно удовлетворенный достигнутым.

Когда наступил вечер и приблизился час молитвы, равви охватил свойственный дню суда трепет, и всякий след опьянения оставил его в тот момент. После вечерней молитвы равви Шмелке оставался в синагоге всю ночь в окружении других благочестивых людей. Как и каждый год в это время, он пел псалмы, а все остальные подхватывали. Когда в сорок первом псалме он дошел до стиха «Из того я узнаю, что Ты благоволишь ко мне, если враг мой не восторжествует надо мною»*[188], то несколько раз повторил его, а затем стал толковать, но не так, как толкуют этот стих обычно, а по–своему, более смело: «Из того, что я узнаю, что Ты благоволишь ко мне, враг мой будет страдать, не болея, страдать за меня». Затем добавил: «Даже если есть люди, которые враждебно ко мне относятся и пытаются меня высмеять, прости им, Владыка мира, и не дай им пострадать за меня». И произнес он это голосом столь внушительным, что все молившиеся с ним заплакали и каждый из них повторил эти слова, исторгнув их из глубины своего сердца. Присутствовал там и тот богач. В ту минуту он обратился к Богу, и всякая враждебность оставила его. С того времени богач стал любить равви Шмелке и почитать его превыше всех других людей.