Неукротимая любовь - Барбара Картленд

— Я была уверена… что вы меня… никогда не найдете, — сказала она. — И еще я думала, что я вам… надоела и вы даже не захотите меня… искать.

— Кто сказал, что вы мне надоели? — спросил маркиз. — Вы не можете простить мне мою грубость в ту ночь, когда мы уехали из Тейна?

— Вы на меня тогда рассердились, — прошептала она, — а я все ломала голову… что я такого сделала… чтобы разозлить вас.

— Я был сердит не на вас, — сказал маркиз, — а на себя.

Глаза Фортуны всматривались в его лицо, словно пытаясь найти подтверждение тому, что это правда. Потом она вскрикнула от радости и снова спрятала лицо у него на плече.

— Я думала, что никогда уже… не выйду на свободу, — прошептала она. — Мне было так… страшно.

Он чувствовал, что она снова заплакала, но понимал, что это были слезы облегчения и счастья. Какое-то мгновение он молчал, крепко прижимая ее к себе.

Наконец, она подняла на него лицо. На щеках еще не высохли слезы, слезы сверкали и на темных ресницах, но глаза уже сияли от радости, словно звезды.

— У меня нет… платка, — произнесла Фортуна.

Он вытащил свой платок и вытер ей слезы.

— Вы очень похудели, — с укоризной произнес маркиз, — что тут с вами сделали?

— Я болела, — просто ответила она. — Меня напоили какой-то гадостью, отчего мне было очень плохо.

— Вы должны рассказать мне, что произошло, — сказал маркиз. — Но через несколько минут мы въедем в Кале. Когда мы подъедем к пристани, закутайтесь в плащ, который я привез для вас, и быстро поднимитесь на борт яхты. Я не хочу, чтобы меня посадили в тюрьму за то, что я увез монахиню из обители. Таких подвигов за мной еще не водилось.

Она неуверенно рассмеялась, не отрывая глаз от его лица.

— Вы… здесь, — произнесла Фортуна. — Я с трудом в это верю. Я все время думала о вас… мечтала о вас, пока, наконец, не сказала себе, что я просто придумала вас… придумала, что вы спасете меня, что я снова буду с вами.

На какое-то мгновение ей показалось, что маркиз еще крепче прижал ее к себе, но тут лошади подъехали к пристани и встали. Маркиз вытащил плащ, о котором он говорил, и закутал в него Фортуну.

— Натяните капюшон поглубже, — велел он. — И быстрее на яхту, у нас нет времени.

Фортуне показалось, что все произошло очень быстро: маркиз расплатился за экипаж, старый Эбби и другие слуги поднялись на борт яхты, и они вышли в море.

Фортуна спустилась в каюту и осмотрелась. Здесь были удобные кресла и мягкие сиденья, прикрепленные к стенам; пол покрывал пушистый ковер, а в небольшой нише стоял неизменный столик с напитками и хрустальными бокалами.

Фортуна сбросила плащ — он был слишком тяжел. Когда маркиз вошел в каюту, он на мгновение засмотрелся на фигурку в черном одеянии, которое резко контрастировало с чудными белыми волосами Фортуны, ниспадавшими до самой талии.

Мгновение она смотрела на него, а потом, словно ребенок, ищущий защиты, бросилась к нему, обвила его шею руками, спрятав лицо у него на груди.

— Неужели все это происходит наяву! — прошептала она. — Я… с вами. Мы едем назад… в Англию, и я… спасена.

— Да, спасены, — ответил маркиз. — Расскажите мне, как вы могли совершить такую глупость и сесть в карету. Вы знали, кто хочет с вами поговорить?

— Да, я поступила глупо, теперь я это понимаю, — тихо ответила Фортуна, не поднимая головы. — Лакей сказал, что герцог Экрингтон хочет поговорить со мной о деле, которое принесет выгоду вам.

— Мне? — изумленно повторил маркиз.

— Не надо было мне ему верить, — сказала Фортуна, — но я подумала, может, и вправду он решил вернуть те земли, которые по праву принадлежат вам.

Яхта покачнулась — очевидно, они вышли в открытое море.

— Давайте лучше сядем, — предложил маркиз, — а то можем оказаться на полу.

Они уселись на удобные стулья, прикрепленные к полу и стоявшие у маленького стола, на котором тут же был сервирован завтрак.

— Не знаю, как вы, — заявил маркиз, — а я ужасно голоден.

— Я тоже ужасно хочу есть, — ответила Фортуна.

— Вас, наверное, в этом святом месте держали впроголодь, — сказал маркиз.

— Три дня я была больна, — ответила Фортуна, — а когда поправилась, поняла, что пища там отвратительная.

— Теперь вы должны наверстать упущенное, — сказал маркиз, — а заодно поведать мне, что же все-таки произошло.

Фортуна рассказала, как в карете ее насильно опоили снотворным.

— После этого я ничего не помню, — продолжала она. — Все было темно, пока я не проснулась в маленькой комнате, похожей на тюремную камеру. Мне было очень плохо, и рядом с кроватью сидела монашка, которая все повторяла: «Pauvre petite; ma pauvre petite»[13], и я поняла, что попала во Францию.

— Они хорошо обращались с вами? — спросил маркиз.

— Да, насколько хорошо могут обращаться в монастыре — ответила Фортуна. — Когда я немного поправилась, меня отвели к настоятельнице. Она сказала мне, что это мой опекун привез меня в монастырь и что я буду жить здесь и должна буду принять постриг.

«Если вы говорите о герцоге Экрингтоне, — сказала я, — то он мне вовсе не опекун, и потому не имеет права распоряжаться моей судьбой».

— Предоставь нам решать, что с тобой делать, дитя мое, — ответила она. — Твое будущее решено. Со временем ты поймешь, что нашла здесь свое счастье. Сестра Мария сообщила мне, что ты болела, но завтра будь готова к первым религиозным наставлениям.

«Я протестантка, ваше преподобие, — ответила я, — и не хочу переходить в католичество».

«Таково желание твоего опекуна, — ответила настоятельница, — и самого Господа».

Фортуна помолчала немного.

— Таков был ответ на все мои слова. Когда я разговаривала со священником, он сказал то же самое и добавил:

«Тебе понадобится время, дитя мое, но постепенно ты поймешь, что Бог знает, что для тебя лучше».

То, как он произнес это, наполнило меня ужасом, поскольку время для них ничего не значит. Они готовы проявить бесконечное, неистощимое терпение, чтобы добиться от меня того, чего хотят.

Фортуна снова всхлипнула.

— Я думала, что вы… забыли меня, — произнесла она, — и поняла, что в конце концов… они сломят мою волю.

— Но я спас вас, — с улыбкой произнес маркиз.

— Это было чудо, самое настоящее чудо! — воскликнула Фортуна. — Я гуляла в саду с послушницей, с которой мы жили в одной келье. Нам не разрешалось оставаться одним, мы все должны были делать вдвоем. Это была очень милая девушка из буржуазной семьи. Она решила посвятить себя Богу и ушла в монастырь по собственной воле. Куда бы я ни шла, она всегда следовала за мной.