День учителя - Александр Изотчин

В целом до осени их отношения можно было назвать идеальными. С Ириной было не только интересно, но и удобно. Она начала готовить ему ужины — получалось недурно. В июне он отлично сдал сессию — Лаврова восторгалась этим обстоятельством. С большим интересом она слушала рассказы Мирошкина о принце Густаве. Ученые вызывали у нее искреннее уважение — отец девушки когда-то занимался наукой, пока его НИИ не накрыл общий развал. С Лавровой можно было обсудить проблемы литературы, она разбиралась в поэзии, которую Мирошкин не знал вообще. В августе Лаврова ушла в отпуск, и они начали проводить больше времени вместе, выбирались в парки — чаще всего в Царицыно. Там молодые люди гуляли, целовались, играли в бадминтон. Ирина брала с собой покрывало, любовники забирались в отдаленные парковые уголки, загорали, она — обязательно топлес, и занимались сексом.

Были, конечно, детали, которые, неожиданно проявляясь, портили идиллию, — то были иногда выскакивавшие факты из прошлой, до встречи с Мирошкиным, жизни Лавровой, такие факты, которые выпадали из мысленно нарисованной Андреем картины этой жизни, противоречили ей. Постепенно собираясь в памяти Андрея, они складывались в новую картину, рисующую Ирину в весьма неприглядном свете. Вот, например, тот же муж Ирины! Нет, он никак не проявлялся, Андрей его ни разу не увидел, но этот человек где-то существовал, и между супругами шла странная борьба. Ирина считала всю историю брака с Долюшкиным ошибкой и хотела не просто развода, но аннулирования брака. Долюшкин упирался, ему это казалось оскорбительным. Ирина готовилась к суду, муж грозил убить ее младшего брата — мальчика даже увезли куда-то. Андрей Долюшкина ненавидел и презирал, воспринимая как неудачливого соперника, но однажды взглянул на отношения Ирины с мужем под иным углом зрения. Поводом стали возникшие между любовниками разногласия по поводу анального секса. Ирина поистине не знала ограничений. Оральный секс в их жизни начался практически с первой совместно проведенной ночи, Андрей не был эгоистом и также старался стимулировать подругу таким образом. Частенько, избрав для утех позу «69», они ласкали друг друга одновременно, и тогда в распоряжении Мирошкина оказывалась и попа Лавровой, всегда чисто вымытая предусмотрительной девушкой. И вот однажды Ирина предложила ему… Это предложение смутило Мирошкина. По кабельному телевидению ему показывали только эротику, где самым «смелым» фильмом был «Калигула». Настоящее порно молодому человеку еще не попадалось, «откровенные» кассеты он не покупал (к чему они, если нет видеомагнитофона?), а потому для него по-прежнему существовали некие пределы дозволенного в области секса. И Андрей робко напомнил, что он не гомосексуалист. Ирина возмутилась.

— При чем здесь «гомосексуалист»? Ты ведь трахаешься со мной, а не с мужиком. Какая тебе разница, в какую дырочку вставлять.

— Ну, разница есть, ведь попа для этого не предназначена.

— Конечно, не предназначена. Надо пойти в специальный магазин и купить смазку.

— Какая ты опытная. Попробовала уже, наверное? И кто тебя этому научил. Неужели Долюшкин?

— Нет. Не попробовала. С тобой хотела попробовать. И не Долюшкин. У меня был знакомый молодой человек, который знал этот вопрос детально.

— Это как?

— А он зарабатывал таким образом. И сейчас, наверное, зарабатывает — трахает богатых стариков. Знаешь, под старость у некоторых дядек просыпается тяга к малолетним, а у кого-то — к мужикам. Сейчас есть целый рынок таких услуг.

— И ему было не противно?

— А чего? Ведь не его, а он. Сам в этот момент думает о какой-нибудь подруге, клиента повернул спиной, попу ему смазал, сам глаза закрыл, и все…

— Где ты только с ним познакомилась?!

— У Линды. Он был ее любовником. Вернее, одним из любовников. Ее мужик — не Наумов, тот прежний, тридцатилетний — предложил ей как-то устроить групповуху. Она пригласила еще одну девку и меня. Но поставила условие — ее мужик должен пригласить какого-нибудь парня. Он и привел этого, кстати, тоже Андрея. Линда с той девкой сначала изображали лесбиянок, потом ублажали ее любовника, а потом Андрей трахнул Линду

— И он позволил?

— Кто?

— Ну, этот… Мужик Линды.

— Конечно. Ведь это справедливо. Он считал, что в жизни нужно все испытать. Но если ты хочешь секса сразу с двумя женщинами, то разве можно отказывать своей любимой женщине в сексе с двумя мужчинами?! Ей ведь тоже хочется попробовать…

— И ты тоже считаешь, что в жизни нужно все попробовать?

— Конечно.

— А как насчет наркотиков? Их тоже надо попробовать?!

— Отстань. Кстати, травку я курила. Как видишь, жива-здорова.

— Ну, ладно… А что делала ты?

— Когда?

— Ну, когда была… групповуха у Линды?

— Я все это снимала на камеру.

— И все?

— Ну, не все. Ты ведь, я знаю, кабельное смотришь? Там в фильмах есть такой персонаж — «третий подсматривающий». Я у них была — «пятый подсматривающий». На меня надели халатик, дали в руки камеру. Было приятно — шелк на голое тело…

— И все?

— Что ты заладил: «все, все…» Ну, поласкала еще себя рукой, грудь себе погладила. И все. Кофе утром попили вместе. Андрей мне тогда о себе и рассказал.

— И когда это было?

— Опять «когда»! Что когда?

— До Долюшкина, во время брака с ним или после?

— Да какая разница, все равно ничего же не было.

— Ты серьезно так считаешь?

— Боже мой! Ты на мораль, что ли, намекаешь? Тоже мне безгрешный нашелся. Да, то, что мы с тобой трахаемся, уже грех. И дело даже не в том, что мы невенчанные. Вернее, не только в этом. Помнишь: «Не возжелай жены ближнего своего». А ты прекрасно знал, что я замужем, более того — тебя это даже стимулировало к сближению. Решил небось: «От нее не убудет». Съехаться предложил. А когда квартирная хозяйка вернется, обратно к родителям меня выставишь? Так что нечего тут… Сказавши «А», надо говорить «Б». Ничего ужасного в анальном сексе нет. Тот же грех.

— Я не об этом. Религиозную сторону я даже не затрагивал, кстати. Это ты сейчас наплела невесть что. Ты вот не считаешь это… Ну, то, чем ты мне предлагаешь заняться, извращением?

— Ой, Андрей, все! Любой на твоем месте только бы порадовался, что ему девушка такое предлагает. Не хочешь мою попочку потерзать, и не надо. Мог бы стать моим первым мужчиной, невинности меня лишить — в этом смысле. Не оценил, что я именно с тобой захотела это проделать, и ладно. Считай, я тебе ничего не говорила. А, кстати, ты что же, не считаешь то, чем мы уже успели с тобой позаниматься, извращением?

— А что мы такого сделали извращенного?

— Извращением, Андрюша, является любой сексуальный контакт, при котором даже теоретически невозможно зачатие ребенка. Вот я у тебя в рот беру, ты меня ласкаешь там — уже извращение. Если бы ты оказался в тюрьме и зеки узнали, что ты доставлял своей девушке удовольствие языком, то тебя бы перевели в разряд «опущенных». Ведь если ты у кого-то лижешь, то какая разница — у бабы или у мужика. Я уже не говорю о том, куда ты мне язык сегодня ночью запускал.

— А тюремные познания у тебя откуда? Тоже знакомые какие-нибудь были?

— Были.

Тут Ирина смутилась и замолчала. К разговору об анальном сексе они больше не возвращались. Поняв, что для столь смелого эксперимента Мирошкин еще «не дозрел», Ирина не захотела развивать тему. Она и так сказала слишком много — и про групповуху, и про гомосексуалистов. Не забыл Андрей и про знакомства Ирины, которые у нее, оказывается, были среди знатоков тюремного быта. Тот утренний разговор внес сумятицу в душу, заставил его с недоверием воспринимать все, что Ирина рассказывала о себе. «Что же это выходит? Путалась со всякими?! И Долюшкин — жертва, а не хищник?» Многое стало теперь выглядеть иначе. Андрею, например, не нравилось то, что Ирина курила. «Ты прямо как Долюшкин, — рассмеялась она как-то в ответ на его очередное замечание, — тот тоже меня пытался отучить. Я ему даже сказала, что бросила. Курила только на работе, приходилось накрываться покрывалом — я из дома принесла, — только лицо из него торчало, чтобы волосы и одежда не пропахли. Но ради тебя я брошу. Обещаю». Мирошкину верилось и не верилось: «Если она мужа обманывала, так же и меня будет обманывать».

А на следующий день после смелого предложения Ирины он обнаружил в почтовом ящике очередное творение Лавровой:

«Твой взгляд, твой вздох, твой жест —Равнодушия жесть.И после пути впотьмахОстался на злых губахКровавый привкус слезы.Уныло бормочут часы,Отсчитывая назадТвой вздох, твой жест, твой взгляд».

Прочитав стих, Андрей, подумал, что в его сознании не могут соединиться два образа: первый — Ирина, тонкая, умная девушка, пишущая стихи, над которой зло пошутила жизнь, и второй — Ирина, принимающая участие в свальном грехе, обманывающая мужа. «И халатик шелковый на ней был, как на Ильиной. Неужели такая же потаскуха? Но та от этого удовольствие получала, этим жила. А Лаврова? Ведь ее изнасиловали?!» — он не верил, что два таких разных лика могут совмещаться в одном человеке, один образ должен был вытеснить другой, молодость наивна, а потому в сознании Мирошкина победил первый, «хороший», образ Ирины. А тут еще во время очередной прогулки Ирина начала рассказывать о своем детстве, семье. Оказывается, ее отец был когда-то женат на другой женщине, но брак оказался несчастливым. Как-то его занесло в Заболотск, «испытания они там проводили», и молодой ученый познакомился с матерью Ирины — «скромной провинциалкой, сторонившейся мужчин». Это отстраненное отношение к мужчинам появилось у Лавровой-старшей после того, как ее в десятом классе чуть было не изнасиловали: «Они с подругой зашли в магазин за хлебом, а там какой-то однорукий ветеран, весь увешанный наградами и авоськами. Девчонки ему помогли донести покупки до машины. У него «Волга» была. Загрузили в багажник, ветеран предложил их подвезти, а завез куда-то не туда, к своему дому в частном секторе. Попросил сумки помочь занести. Они занесли. Дальше — чай сели пить. Он им сначала показывал свои старые фотографии, рассказывал, какой был молодой и красивый, угощал, потом закрыл в доме и сказал, что если хотя бы одна с ним не переспит, не выпустит. На счастье, к нему зашел сосед, девчонки вырвались и убежали. Так моей маме повезло. А мне — нет!» Ирину было жалко, изнасилование девушек теперь казалось Мирошкину чем-то само собой разумеющимся, происходящим во все времена и при всех режимах, а потому и оступившуюся девушку хотелось оберегать и любить. «Действительно, одним повезло больше — другим меньше. Все просто», — думал Андрей, когда через несколько минут они зашли в «подходящий» подъезд, где была черная лестница, использовавшаяся жильцами только при поломке лифта. Тут, поставив Ирину на ступеньку повыше, он ее и «отлюбил».