Чёрный Дьявол - Иван Басаргин

— Убью! На куски разорву!

— Да ведь я того и жду. Убей или разорви. Людям противна, себе противна. Жить больше не могу.

— Сука ты, а не баба. Другая радовалась бы такой жизни, а ты нос воротишь.

— Такой уж родилась. Завидую другим бабам: хоть и гнутся на пашнях, работают не покладая рук, но честны. Перед людьми и богом чисты.

6

Пора сенокосная, тяжкая, нудная, но любит ее мужик. С детства полюбил он эту пору: запах трав, вжиканье кос, крепкий сон под травной крышей. Там и тучки виднее, и небо шире, а уж мечты — им конца и края нет. После обеда лечь в тень и слушать перезвон кузнечиков, ощущать тихую ласку ветра и вот так задремать. А потом, после сна, отбил косу и пошел косить, оставляя ровные рядки сочных трав. А здесь, в Приморье, травы душистые бывают и с полынной горечью. Но где есть такие травы, где такая жизнь, чтобы хоть чуть-чуть да не горчила…

Розов первым ушел на свой покос. Решил построить шалаш, а уж потом привезти сюда семью и работников. Теперь он мог позволить себе нанимать людей — разжился от подачки Безродного. Радовался Розов: травы в рост. Не удержался, сделал прокос, другой, третий. Сгоношил шалаш, а тут и ночь пришла. Забрался в шалаш, заснул под шум дождя.

А ночью вышел из берегов ключик и затопил шалаш. Розов проснулся. Бросился на сопку и там до утра дрожал под дождем и ветром. Чуть свет побежал к реке, а ее не узнать: взбурлила река, вспенилась, катила вскачь мутные волны, гремела перекатами, выходила из берегов. Лодка болталась, привязанная к кусту; вот-вот ее затопит. Прыгнул в лодку, оттолкнулся шестом и погнал ее к другому берегу. А тут наперерез ему коряга. Хотел увернуться — не успел, коряга ударила в борт, и Розов полетел в кипень волн. Плавать он не умел и тут же начал тонуть.

— Тону-у-у-у-у! Спаси-и-те! — в отчаянии закричал он, но голос его запутался в реве реки.

Мимо плыло что-то черное. Розов выбросил руку и ухватился за мокрую шерсть. «Медведь», — мелькнуло в голове, но руку не отпустил. И так они доплыли до берега, выбрались на косу. Розов, отплевываясь водой, отполз к кустам. Повернулся, чтобы посмотреть, кто его спаситель, — на косе лежал, тяжело дыша, Черный Дьявол. Посмотрел он на человека, медленно поднялся и побрел в кусты.

— Дьявол! Дьявол! На! На! — начал звать Розов.

Но пес даже не обернулся, скоро он скрылся за кустом талины и пропал в чаще.

Розов пришел в деревню и рассказал про этот невероятный случай. Бабки отнесли его к велению свыше. Мужики пожимали плечами. В то, что пес — дьявол, уже мало кто верил.

Но все было просто. Когда Буран жил у Макара, он часто купался с детьми. Они, бывало, в шутку кричали ему, что тонут. Буран тут же бросался на крик и помогал ребенку выбраться на берег. Бросился Дьявол и на крик Розова. А у шалаша Розова оказался он не случайно, с весны крутился около деревни, искал встречи с Федькой. Розова он не знал, поэтому не подошел к нему так смело, как подошел бы к Федьке. Но встретить одного Федьку не представлялось случая. То он на полях с сестрами и матерью, то среди мужиков в деревне.

7

Федора Козина пригласили на корневую охоту тазы Цун и Лан. Обычно бандиты не трогали корневщиков, если с ними был русский. Козин согласился, тем более что напарники дали слово поделить добычу поровну.

Однажды Черный Дьявол подобрался к задам огорода, смотрел, как Козин чистил бердану, долго и тщательно собирал котомку, мазал дегтем ичиги. Вот так же Макар собирался на охоту, а Буран не спускал с него глаз, прыгал от радости, лаял и скулил. Но тут пес затаился за кустами и не смел открыто проявить свою радость.

До Безродного дошел слух, что Козин идет корневать. Слышал он, что и другие охотники идут корневать с китайцами и корейцами. Раньше они давали страшную клятву никогда не показывать русским, где искать корень и как его копать. Безродный решил идти по следам Козина, для этого он вызвал из Ольги Цыгана.

Цун повел свой маленький отряд под охраной Козина за перевал. Три дня шли, остановились в среднем течении реки Синанчи. Косматые кедры обступили охотников за корнем, лопотал и звенел ключик, по небу плыли неспешные тучи. Цун расчистил место на тихом взлобке, и охотники начали ставить шалаш из коры. Делали они его со всеми удобствами: соорудили место для просушки портянок, для продуктов, поставили навесик над костром, чтобы дождь не залил огонь. Цун сделал в объемистом ильме треугольник — походную кумирню, — помолился духу гор и лишь потом лег спать.

Чуть свет они вышли на корневку. Федор набил карманы патронами на случай, если придется отбиваться от хунхузов, шел следом за корневщиками. Сами же тазы не брали на корневую охоту оружие. Им это «запрещал» дух гор. Он, дух, мог ошибиться, честный человек идет или хунхуз, и не показать дорогих корней. А русским дух гор такое прощал, похоже.

Потом шли они цепью. Цун на всякий случай рассказал, как выглядит трава корня женьшеня. Ни в первый день, ни во второй они не нашли ни одного корешка. Федор меньше всего присматривался к травам, им с самого начала владело смутное беспокойство, ему все казалось, что кто-то за ним следит.

— Понимаешь, вот душой чую, что по нашим следам кто-то ходит, — сказал он Цуну. — Слышал треск сучка, потом видел дым в ключе. Кто бы это мог быть?

— О, моя понимай, это дух гор ходи, его посмотри, как наша работай, мало-мало подумай, чесни мы люди или плохой. Потом его уходи. Так всегда бывай.

Федька сердито думал: «Вот за то и бьют вас, болванов, что вы все за своих духов цепляетесь». Стал еще осторожнее.

А Безродный и Цыган вышли на следы корневщиков. Узнать, что здесь Козин, было легко: корневщики были обуты в улы с острыми носками, а Козин — в тупоносые ичиги. Бандиты побывали у шалаша. Затем отошли за ручей и затаились. Утром они осторожно крались по следам корневщиков. К обеду услышали впереди себя звонкий крик Цуна:

— Панцуй!

— Шимо панцуй? — спросил его напарник.

— Шуба юла!

— Корни нашли. Теперь не надо зевать, — сказал глухо Безродный.

Цун во всю силу кричал свое «панцуй», чтобы корень не превратился в траву или куст. Этим криком он напугал женьшень, теперь тот постыдится на глазах находчика уйти или сменить шубу.

Безродный повернулся к Цыгану, глухо сказал:

— «Шуба юла» кричат. Значит, семью нашли. Не зевай!

К корневщикам подбежал Федор. Он впервые видел этот чудо-корень, наклонился. Ничего особенного. Шапка красных ягод, посредине стебля пятипалые листья. Плантация была богатой. Около пятнадцати корней были годны к копке, молоди — за полсотню. Молодь останется расти. Семена будут посеяны, об этом торопливо говорил Цун: