Великий поток - Аркадий Борисович Ровнер

вернувшись домой, нашла Авета лежащим на тахте с открытыми глазами и уже остывшим. Сердце Авета остановилось внезапно. Он почувствовал легкое головокружение, и сестра Сираник, бывшая в это время у них, уложила его на тахту и накрыла пледом. Говорят, лицо Авета было спокойным и даже счастливым. Мне стыдно, что я почти не виделась с ним в последние месяцы и не знала, как он живет. Нет, я знала, что после того, как закрылся наш ресторан, он жил очень плохо и очень нуждался.

28 июня

Пишу на палубе корабля, только что отчалившего от порта Батуми и идущего в Стамбул. Ветрено, и все море покрыто белыми барашками. В сторону берега бегут облака, окрашенные оранжевыми бликами закатившегося солнца.

Мы уезжаем вместе с большой группой учеников и последователей Георгия Петровича. Георгий Петрович везет с собой все свои ковры, надеясь, что, продав их, он сможет выручить какие-то средства для того, чтобы мы могли начать новую жизнь на новом месте.

Маленького Афанасия, завернутого в кулек, держит на руках привязавшаяся к нам и поехавшая вместе с нам Сираник, а заболевший перед отъездом ветрянкой Васенька остался с моими родителями. Мы не могли больше ждать, все уже было готово к отъезду. Папа обещал привезти его к нам через месяц или два.

Георгий Петрович и Алексис стоят на корме и смотрят на оставленный берег. В Батуми остались провожавшие нас папа, мама, Ламара, Гиви и многие, многие другие близкие нам люди. Прощайте, друзья, прощай, Грузия, прощай, моя большая Родина! Увижу ли я вас снова?

Испытание солью и сахаром

Духовные испытания, через которые проходят неофиты, достойны самого серьезного рассмотрения. Тема эта безгранична по своему объему, ибо безгранично многообразие путей, так же как и ступеней, на которых находятся стремящиеся к высшим достижениям. Мне хочется вспомнить некоторые истории, связанные с испытаниями, которых я был участником, или же рассказанные мне моими друзьями.

Большинство людей живут, задавленные безрадостными трудами, поглощенные сиюминутными заботами, не имея сил взглянуть на себя со стороны. Человек живет в подножии огромной горы, которой он является сам, но он не видит этой горы и думает, что ее нет, а есть только его дом или квартира, его жена или любовница, его сосед и дерево под окном. Религия рассказывает ему о вершине горы, напоминая каждый раз, что она для него недостижима. Жизнь является для него испытанием, но он этого не видит, не понимает и проходит мимо нее. Многие не выдерживают и гибнут от бессмысленности и отчаяния, от обиды на судьбу.

Испытания дают человеку урок, учат его видеть себя, чего он обычно не умеет. Когда мне было 23 года и я жил с родителями в Симферополе в их большом новом доме с садом, ко мне приехал мой друг Степан. Купив в Симферополе дом, мои родители потратили на него все свои сбережения и жили в нужде, а я разделял их заботы и старался им помочь. Степан же был философом, и когда он мыслил, он забывал обо всем на свете. Мои родственники, и в особенности сестра, никогда ни о чем не забывали, кроме того, они знали, что именно Степан увел меня с прямой дороги, намеченной ими для меня. Степан был мыслящим и свободным человеком, они же были раздавлены миллионом забот по дому и по саду, а я находился посредине, сочувствуя и родителям, и Степану.

Как-то я предложил Степану пособирать ягод с вишневого дерева, а потом попить чай с вишнями. Степан охотно принял мое предложение. Захватив стремянку, мы с ним вышли в сад. Степан залез на стремянку и начал громко рассуждать, а я стоял внизу и думал о том, что рассуждения Степана с неодобрением слушают мои родители. Я поймал себя на том, что сам слушаю его с раздражением. Мне хотелось, чтобы собирание вишен поскорее закончилось, тем более, что Степан, увлекшись своими мыслями, вовсе забыл о вишнях. Через час, так и не сорвав ни одной вишни, Степан спустился со стремянки и широким жестом пригласил меня на кухню пить чай. В саду, стоя на стремянке, он разобрал очень трудный вопрос и был доволен, я же был раздавлен своей раздвоенностью, но странное дело — я себя не видел. Я видел причину своего раздражения в Степане.

Я считаю Степана своим первым и главным наставником, при этом он был в моей жизни источником самых сильных страданий. Когда через несколько лет после памятного сбора вишен в родительском саду я вместе с моим новым другом В.С. приехал к Степану в южный город, в котором прошла моя юность, Степан настоял на том, чтобы мы поселились с ним в его однокомнатной квартире. Это означало, что мы должны были жить в его ритме, то есть вести разговоры ночи напролет, а на следующий день — спать до вечера. В.С. легко перенял расписание Степана, я же очень долго не мог к нему привыкнуть, просыпался по утрам от яркого света, а в ночные часы очень хотел спать. Однако больше всего меня огорчало то, что Степан по ночам вел долгие разговоры с В.С., а на меня не обращал никакого внимания. Я пробовал переключить его внимание на себя, но у меня ничего не получалось. Как-то обидевшись на своего старого друга, я ушел из его дома посреди ночи с намерением больше к нему не возвращаться. Степан и В.С. меня не удерживали.

Я провел незабываемую ночь на улицах города, в котором я знал каждый дом и каждый двор. В летние ночи этот город дышит совсем не так, как другие города. Небо в нем темное и очень низкое с множеством ярких звезд — от их сияния светло даже и без луны. Ослепительно пахнут цветы каштанов, магнолий, лип, акаций, мальвы, роз и тысячи других растений. Пахнет мятой, острым сыром и молодым вином. Временами с гор налетает порыв теплого ветра, потом начинается дождик, но тут же заканчивается. После легкого дождичка город начинает дышать каждой веткой и каждым листком.

Я бродил по взбегающим вверх или уходящим под гору улочкам, проспектам и мостам, скверам и набережным. Я нес в себе боль и обиду и не собирался им прощать. Я думал о том, что утром пойду на вокзал, куплю билет и уеду навсегда из этого города. Мои друзья оказались жестокими неблагодарными людьми, я не хотел их больше видеть.

На рассвете я забрался через щель в закрытый сад