В тени человека - Джейн Лавик-Гудолл

Дня через два или три все члены группы привыкли к странному виду и нелепым движениям Мак-Грегора, но старались избегать его. Мне вспоминается один день, на мой взгляд, самый тягостный из всех десяти. Восемь шимпанзе расположились на дереве и тщательно выискивали в шерсти друг у друга. Мистер Мак-Грегор из своего гнезда отлично видел, чем они занимаются, и внимательно следил за их действиями, время от времени хрипло похрюкивая. Взаимное обыскивание — одно из любимейших занятий шимпанзе, животные уделяют ему значительную часть времени, а старый самец в течение всей болезни был лишен возможности принять участие в этой важной процедуре, был лишен такого контакта с сородичами.

Наконец он не выдержал и начал медленно выбираться из гнезда. С трудом спустившись на землю, он с помощью освоенных им методов передвижения преодолел те пятьдесят метров, которые отделяли его от дерева с сидящими на нем шимпанзе. Совершенно измученный после этого долгого путешествия, Мак-Грегор сел передохнуть в тени дерева, затем подтянулся и, сделав последнее усилие, взобрался на нижнюю ветку. Наконец-то он был у цели — и, громко и удовлетворенно кряхтя, протянул руку к двум самцам, которые сидели ближе всех к нему. Но еще до того, как несчастный калека успел коснуться их, оба шимпанзе молниеносно перескочили на противоположный конец дерева и преспокойно уселись там, возобновив прерванное занятие и даже ни разу не оглянувшись в сторону Мак-Грегора. Минуты две старый самец не шевелясь пристально глядел на своих сородичей, а потом медленно, с величайшим трудом начал спускаться обратно на землю. О, как я ненавидела его обидчиков в эту минуту! Слезы невольно текли у меня из глаз, и я отошла прочь, не в силах больше смотреть на несчастного калеку, который в одиночестве уселся под деревом.

Мы с Гуго и раньше подозревали, что взрослый самец Хамфри, отличавшийся необычайно агрессивным поведением, был младшим братом Мистера Мак-Грегора. Оба часто бродяжничали вместе, и старый Грегор нередко спешил на выручку более молодому самцу, если тому угрожала опасность. В эти последние дни перед кончиной Мак-Грегора мы действительно убедились, что оба самца были братьями, — только наличием родственных уз можно было объяснить поведение Хамфри.

Во время болезни старого самца Хамфри старался держаться неподалеку от своего больного товарища. Правда, иногда он переходил на противоположный склон ущелья в поисках пищи, но не более чем через час возвращался, усаживался поблизости от гнезда Мак-Грегора и начинал приводить в порядок свою шерсть, хотя даже он ни разу не пытался заняться обыскиванием Грегора. В первый же день своего возвращения в лагерь Мак-Грегор взобрался довольно высоко на дерево и соорудил там гнездо. На это же дерево залез Голиаф и начал демонстрировать свою силу возле гнезда старого самца. Он принялся раскачивать ветки с такой силой, что листья дождем посыпались вниз, на несчастного калеку, который в это время находился в гнезде. Вопли Грегора становились все громче, он изо всех сил цеплялся за ствол дерева, чтобы не вывалиться из гнезда, которое ходуном ходило под ним, а ветки с размаху хлестали его по лицу и спине. Но потом, видимо отчаявшись, решил покориться судьбе и, как куль, полетел вниз, стукаясь по пути о каждую ветку, пока наконец не распластался на земле. Придя в себя, он начал медленно отползать в сторону. Внезапно появившийся Хамфри, который всегда испытывал страх перед Голиафом, тотчас вскочил на дерево, с устрашающими криками кинулся к самцу, ранг которого был намного выше его собственного, и даже атаковал Голиафа. Поведение Хамфри было настолько необычным, что если бы я сама не видела всю эту сцену от начала до конца, то, наверное, никогда бы не поверила, что это могло быть на самом деле.

В другой раз Мистер Мак-Грегор сумел каким-то образом дотащиться прямо до места подкормки, преодолев для этого тридцать метров довольно крутого подъема. Здесь уже кормилась большая группа обезьян, но мы смогли предоставить нашему подопечному нетронутый ящик. Он начал есть и на какое-то время, должно быть, снова почувствовал себя полноправным членом группы, так как, когда все собрались уходить, Грегор решил последовать за ними. Но, несмотря на отчаянные усилия, он, конечно, безнадежно отстал, и группа скрылась из виду.

Однако минут через пять мы увидели на тропе Хамфри — он возвращался обратно. Некоторое время он стоял и смотрел на своего ползущего, цепляющегося и кувыркающегося друга, а потом пустился догонять остальных. Но вскоре он снова вернулся и опять долго смотрел на старания несчастного калеки. На этот раз он даже начал размахивать руками — подобным образом самцы заставляют сопротивляющихся самок сопровождать их. В конце концов Хамфри распрощался с надеждами догнать группу и остался с Грегором, построив гнездо неподалеку от лагеря.

На десятый день мы, как всегда, принесли ужин нашему больному. Однако его нигде не было видно: ни в гнезде, ни около дерева. После непродолжительных поисков мы нашли его сидящим в густой траве — оказалось, что у него серьезно повреждена одна рука, и он уже не может владеть ею. И тогда мы поняли, что наутро нам придется пристрелить старого друга. На протяжении всех этих мучительных дней мы старательно гнали от себя эту мысль и ждали, надеясь на чудо. Но чуда не произошло.

Смеркалось… Грегор все чаще и чаще поглядывал вверх, на уже недоступные для него деревья, и я поняла, что он хочет построить на ночь гнездо. Наломав целую охапку зеленых веток, я положила их возле него. Он с трудом улегся на них и начал ловко орудовать одной рукой, помогая подбородком перегибать ветки, пока наконец не соорудил себе довольно удобную постель.

Я ушла в лагерь, но ночью вернулась к нему снова. Ослепленный ярким светом фонаря, старый самец встревоженно зашевелился, но, услышав мой голос, преспокойно закрыл глаза и снова заснул, хотя я стояла всего в метре от него. Как же он доверял нам, наш бедный истерзанный друг, и как жестоко мы обманули его доверие! Наутро, когда он, ничего не подозревая и урча от удовольствия, поедал свою излюбленную пищу — два яйца, принесенные ему на завтрак, — мы выстрелом из пистолета прекратили его мучения.

Никто из обезьян не видел трупа Мак-Грегора, и Хамфри в течение долгого времени не мог понять, куда девался его старый друг. Месяцев шесть он постоянно приходил на то место, где Мак-Грегор провел последние дни своей жизни. Хамфри подолгу сидел на дереве, озираясь вокруг и прислушиваясь к малейшему шороху. Когда шимпанзе отправлялись в длительное путешествие в соседнюю долину, он проходил с ними некоторое расстояние, но через несколько часов возвращался обратно и снова усаживался в надежде услышать громкий резкий голос старого Грегора, не подозревая, что голос этот, так похожий на его собственный, умолк навсегда.

17. Мать и дитя

Среди первых жертв полиомиелита был и пятилетний Мерлин. Хотя мы очень любили этого прежде игривого и озорного малыша, все же мы с облегчением вздохнули, когда он умер, так как к этому времени он совершенно переменился: до неузнаваемости исхудал, сделался вялым и угрюмым.

Но мне нужно вернуться к началу нашей истории и рассказать все по порядку. Мерлин рано потерял мать. В три года малыш ничем не отличался от других детенышей того же возраста: он все еще сосал грудь, ездил на спине у матери и спал рядом с ней в гнезде. Однажды Марина с Мерлином не пришли к месту подкормки и с тех пор вообще перестали посещать лагерь. Шестилетняя сестрина Мерлина, Мифф, продолжала приходить к нам за бананами. Мы решили, что мать и детеныш погибли. Но месяца через три Мерлин вслед за своим старшим братом, тринадцатилетним Пене, вновь появился в лагере. Он сильно исхудал, живот втянулся, личико, и без того крошечное, сморщилось, а глаза стали от этого еще более огромными. Что случилось с его матерью? Сколько времени прошло после ее смерти? Как ему удалось выжить? Мы, конечно, не могли ответить на эти вопросы, но выглядел малыш так, как будто бы он не спал в течение долгого времени.

Все шимпанзе, которые находились в это время в лагере, радостно приветствовали осиротевшего детеныша: объятия и поцелуи чередовались с дружескими прикосновениями и похлопываниями. Мерлин поел немного бананов и, усевшись на землю, прижался к старшему брату. Через некоторое время в лагере появилась Мифф. Она тотчас подбежала к малышу, и оба занялись взаимным обыскиванием. Правда, сиротка Мерлин лишь едва коснулся шерсти Мифф, в то время как она тщательно перебирала один волосок за другим и за пятнадцать минут привела в порядок всю шерстку маленького братца. Собравшись уходить, Мифф оглянулась и выжидающе посмотрела на Мерлина, тот затрусил следом за ней. Так всегда делает мать перед тем, как отправиться в путь.

С этого дня Мифф и в самом деле начала по-матерински заботиться о своем младшем брате. Они всюду бродили вместе и по ночам спали в одном гнезде. Мифф то и дело чистила Мерлину шерстку, наверное, даже чаще, чем это делала бы Марина. В первые дни сестрица позволяла малышу взбираться к ней на спину, но потом стала прогонять его — очевидно, для нее, худенькой и не слишком крепкой, это была непосильная ноша. Пепе, уже почти взрослый самец, стал проводить с младшими членами семьи гораздо больше времени, чем раньше, когда была жива их мать, — может быть, из-за Мифф, которая теперь по пятам ходила за ним. В минуты чрезмерного волнения Пепе обычно подбегал к маленькому Мерлину и, прикоснувшись к брату, быстро успокаивался.