Жестокое милосердие - Робин Ла Фиверс

— Что же, — говорит он наконец. — Я согласен переговорить с вашим сеньором и выслушать его предложение. Скажите, где вы остановились, я выберу время и место встречи и дам вам знать.

Итак, они договорились. Вполне удовлетворенная, я отнимаю пальцы от оконной рамы и разминаю их, чтобы вернулась кровь. Потом очень медленно, боясь поскользнуться на занемевших ногах, крадусь туда, откуда пришла. Суставы плохо гнутся от холода. Я наполовину влезаю, наполовину валюсь назад в комнату и беззвучно притворяю ставни. Хватаю брошенный плащ и быстренько растираю ладони. Надо убираться отсюда, пока они не кончили беседу и Дюваль меня не застукал!

Поспешив к двери, я чуть приотворяю ее, осторожно выглядываю в щелочку. Вот это да! Под дверью Дюваля торчит мадам Иверн!

Знаю, что Дюваль хотел сохранить в тайне свою встречу с посланцем, но подозрения, которые я питаю в отношении этой женщины, заставляют меня выйти в коридор, предварительно напустив на себя встревоженный вид.

— Мадам Иверн? — окликаю я ее этаким дрожащим девическим голоском.

Она вздрагивает от неожиданности и оборачивается:

— Госпожа Рьенн? Что вы здесь делаете?

На ее прекрасном лице настороженность.

Я озираюсь, якобы растерянно:

— Я искала покои господина Дюваля и вот… заблудилась. Один лакей направил меня в этот коридор, но я… забыла, в которую дверь он сказал постучать.

Напряжение отпускает ее, она снисходительно улыбается:

— Идемте, милочка. — Она берет меня под локоток и увлекает по коридору прочь от обеих дверей. — Известно ли вам, кстати, что лучший способ потерять мужчину — это следить за ним? — Она похлопывает меня по руке. — Рада поделиться с вами секретами нашего ремесла!

Я была бы рада разочаровать ее в отношении «нашего ремесла», но нельзя. И не больно-то я доверяю ее неожиданному великодушию.

— Мадам, вы слишком добры.

В моем голосе не должно быть ни намека на иронию, и это удается. На самом деле мне даром не нужны наставления в том, как быть хорошей куртизанкой, да еще от мамаши Дюваля, но раз уж так вышло, почему бы не обратить этот разговор к своей выгоде и не разузнать еще хоть немножко о своем якобы возлюбленном господине?

Тут я вспоминаю, как помертвело от горя его лицо в ту ночь, когда у них случилась ссора, и становится стыдно — я как будто в открытую рану палец запустить собралась. Твердо напоминаю себе, ради чего меня сюда прислали. Матушка настоятельница вряд ли похвалит, если я пойду на поводу у столь некстати пробудившейся совести!

Между тем госпожа Иверн, не обращая никакого внимания на придворных, разгуливающих в большом зале, ведет меня в укромный уголок и усаживает. Мы здесь одни, и она окидывает меня внимательным взглядом.

— Итак. — Она изящным движением складывает на коленях холеные руки. — Откуда же ты появилась, дитя, и как вышло, что ты встретила Гавриэла?

Я опускаю глаза: сельской простушке положено нервничать, когда ее расспрашивает такая высокопоставленная особа, — и принимаюсь терзать пальцы.

— Наша семья очень скромного происхождения, мадам, вы наверняка о нас даже никогда и не слышали.

Она величественно кивает, но ее улыбка насквозь фальшива.

— Так при каких же обстоятельствах вы познакомились?

В обители нам прочно внушили, что самая убедительная ложь есть та, в которой больше всего правды.

— В таверне, — отвечаю я, — около Бреста.

Я не слишком доверяю Дювалю, но его матушке не верю ни на ломаный грош, а потому не собираюсь преподносить ей на тарелочке все секреты.

Она бледнеет и отшатывается, словно я ударила ее по лицу:

— Только не говори мне, что состояла там в услужении!

— Ни в коем случае, мадам, — отвечаю без намека на улыбку. — Я проезжала теми местами, путешествуя по семейному делу.

Я прямо-таки вижу, как она мысленно просматривает карту Брестского побережья, силясь сообразить, какая нужда могла привести туда ее сына. Еще миг, и прекрасное лицо вновь становится безмятежным.

— Прости мне эти расспросы, — произносит она. — Мой сын уже давно живет своей жизнью. Я просто терялась в догадках, не зная, как объяснить твое неожиданное появление.

Я удивленно округляю глаза — сама невинность.

— Но, мадам, я же вижу, что между вами прискорбное отчуждение. Быть может, он просто не рассказывает обо всех своих увлечениях.

Я действительно наступила на больную мозоль. Вежливая улыбка пропадает, рот готов раскрыться в отповеди, достойной рыночной торговки, но в это время к нам подходит слуга с подносом и предлагает сдобренное пряностями вино. К тому времени, когда он удаляется, Иверн успевает взять себя в руки.

Я беру бокал, она же резко меняет тему:

— Тебе следует знать, что мужчины не все одинаковы. Когда имеешь дело с таким, как Гавриэл, нужно проявлять побольше гордости и ни в коем случае не бегать за ним. Кто-нибудь другой счел бы подобный избыток внимания очаровательным, он же скорее сочтет его удушливым.

Ее голос очень ласков, но слова попросту режут: это лезвие, смазанное медом. Если Дюваль когда и сочтет меня «удушливой», то разве только в момент, когда я прижму к его лицу подушку и предам его дух в справедливые руки Мортейна. Эта мысль несколько утешает меня.

Она чуть хмурится и продолжает свои наставления:

— Ну вот скажи, откуда забрела в твою глупенькую головку мысль последовать за ним сюда, причем именно сегодня? Неужели у вас, селянок, принято так себя вести?

— Мадам, но я за его милостью вовсе даже не бегала! Я хотела всего лишь записочку ему передать! Ее принесли, когда его милость уже уехали, вот я и решила.

Она в шутливом ужасе вскидывает ладони:

— Ты его любовница, но ни в коем случае не служанка! Не пытайся следовать за ним, как собачка за любимым хозяином!

Мои пальцы стискивают ножку бокала. Как хорошо, что он сделан из серебра! Стеклянный, пожалуй, я сейчас раздавила бы. С этой женщиной с ума сойти можно!

— Мадам, уверяю вас…

— Милочка, для тебя я просто Антуанетта, договорились? Уверена, скоро мы станем добрыми подругами!

— Вы думаете, это хорошая мысль? Учитывая охлаждение между вами и вашим сыном.

Тень ярости омрачает ее лицо, но лишь на миг.

— Быть может, — говорит она, — именно ты и поможешь нам заново навести мосты.

Я ставлю бокал на столик и смотрю на мадам Иверн самыми что ни на есть невинными глазками.

— Так вот, значит, почему вы его там искали! Хотели с ним помириться?

Она не может скрыть раздражения и принимается обшаривать глазами зал, словно желая отвлечься. Я вижу, как ее лицо внезапно смягчается, а глаза в самый первый раз загораются искренним чувством.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});