Метаморфозы. Тетралогия - Дяченко Марина и Сергей

У порога института тесной группкой стояли третьекурсники. Захар обернулся, махнул Сашке рукой:

– Привет, молодая здоровая смена! Как дела?

– Пока не родила, – в тон ему отозвалась Сашка и удивилась себе: у кого в общаге она подхватила эту пошлую присказку?

Но третьекурсники разом заржали, будто услышав удачную шутку.

* * *

Наступил октябрь.

Сашка сидела в четырнадцатой аудитории, а напротив сидел Стерх, и они молчали вот уже пятнадцать минут. У Сашки пересохли губы; все слова, которые она могла сказать, – «Я стараюсь», «Я честно работаю», «У меня не выходит», «Я не могу», – все эти слова были уже много раз сказаны. Стерх, грустный, осунувшийся, чаще обычного поводил плечами, как будто горб за спиной очень мешал ему.

За окном лил дождь. Шелестела вода в трубе. В чуть раскрытую форточку влетали крохотные капли.

– Как ваши успехи в классе специальности? Олег Борисович, кажется, вами доволен…

В последние недели Сашкиным прибежищем стали, как ни странно, портновские упражнения. Головоломные, иногда почти калечащие, они получались, поддавались усилию. А «пробы» Стерха не поддавались; вот уже почти неделю Сашка даже не пыталась браться за плеер. Ей было противно, даже не так: ей было омерзительно.

– Вы работали вчера?

– Нет.

– А позавчера?

– Николай Валерьевич, я не могу!

Горбун тяжело покачал головой:

– Плохо дело, Александра. Я терпеть не могу кому-то угрожать, кого-то ругать… Кого-то наказывать… Но сейчас вы себе – самый страшный враг. Только вы, больше никто. Идите, подумайте о своей судьбе… О зачете. Об экзамене, до которого осталось чуть больше года. И о том, как отнесется к вашему «не могу» ваш куратор… Как только у вас появится охота заниматься – дайте знать. Я готов проводить с вами дополнительные занятия. Я буду помогать вам, чем только смогу. Но вы – вы сами – должны переступить в себе черту. Должны решиться.

* * *

Денис Мясковский ждал своей очереди на индивидуальные к Портнову, ел чипсы из пакетика. Сашка уселась рядом с ним на подоконник.

– Деня, у меня к тебе серьезный вопрос.

– Давай.

– Лилия Попова – она кто?

Денис поперхнулся. Чипсы сперва встали ему поперек глотки, а потом разлетелись по коридору веером крошек.

– Блин! – прокашлял Мясковский.

Сашка похлопала его по спине. Мясковский отдышался.

– Долго думала? – спросил обиженно.

– Мне важно знать, – сказала Сашка. – Я валю введение в практику.

Денис удивленно на нее воззрился.

– Ты?!

– Ну да. Валю абсолютно, всухую. Мне важно знать, я хочу… понимаешь, может быть, реально поменять куратора? А?

– У тебя Коженников, – медленно сказал Денис.

– Да, – Сашка нервно потерла ладони.

– Не завидую. Лизка, например, если при ней сказать «Коженников», сначала белеет и начинает трястись, а потом дает в рожу. А потом ты с окровавленной физиономией долго ей объясняешь, что имел в виду Костика, который нормальный парень и сам из-за папаши страдает…

– А Попова? – жадно спросила Сашка. – Ты пробовал с ней договориться как-то?

Денис помрачнел.

– Вообще-то… знаешь… она мягко стелет. Только жестко спать. Вообще, я тут с ребятами говорил, все кураторы одинаковые. Просто одни ругаются матом, а другие нет.

Денис ухмыльнулся, довольный своей шуткой, и хотел что-то еще сказать, но в этот момент открылась дверь тридцать восьмой аудитории и в коридор вышла Женя Топорко, очень бледная и сосредоточенная.

Они с Сашкой встретились глазами. Женя вдруг вспыхнула, высоко подняла подбородок и прошла мимо без единого слова.

– Чего это она? – пробормотал Денис, подхватывая сумку. – Ну, пожелай мне…

В этот момент в дверях аудитории появился сам Портнов с незажженной сигаретой за ухом.

– Заходите, Мясковский, и откройте пошире окно… Самохина, это ваше время? Что вы здесь делаете?

– Она спрашивает, можно ли поменять куратора, – сообщил простодушный Денис. Сашка обомлела.

Портнов бросил на нее внимательный взгляд.

– Нельзя, – сказал коротко. – Мясковский, окно открывайте, я буду курить. Самохина, до свидания.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})* * *

На другой день солнце поднялось, чистое и даже теплое, окруженное легким эскортом мелких прозрачных облаков. Сашка пропустила первую пару – физкультуру. Когда соседки убрались на свою специальность, она открыла шкаф и там, в тесноте своей и чужой одежды, нащупала старую зимнюю куртку.

Сунула руку в правый карман. Пусто.

Сунула руку в левый карман. Тоже пусто, только несколько мелких монет.

Ей почему-то вспомнился тот день, когда Лиза Павленко ни с того ни с сего обвинила ее в краже ста долларов. И как Сашка догадалась, что купюра завалилась за подкладку. Вернее, на секунду увидела ее… Больше таких прозрений с ней не случалось. Или почти не случалось.

Почти без надежды она снова сунула руку в правый карман куртки и за подкладкой, за тонкой синтетической тканью, нащупала бумажный прямоугольник.

Нетерпеливо расширила дыру в кармане. Вместе с крошками и нитками вытащила визитную карточку без имени – с одним только номером телефона. Мобильного, хотя здесь, в Торпе, мобилки до сих пор были редкостью.

В переулке, ведущем со двора на Сакко и Ванцетти, пахло листвой и гнилью. Вода вчерашнего и позавчерашнего дождя стояла в глубоких лужах – листья бурой массой забили водосток. Сашка постояла, подставив лицо солнышку, возле телефона-автомата на углу.

Потом сняла трубку и набрала номер, сверяясь с визитной карточкой.

– Я слушаю, – сказал очень далекий мужской голос.

– Добрый день, – хрипло сказала Сашка. – Это я. Самохина.

– Привет, Саша. Что-то случилось?

– Еще нет. Но скоро случится.

– Ты меня пугаешь, – сказал Фарит Коженников.

– Стерх вам… еще ничего про меня не говорил?

В трубке помолчали.

– Стерх и не скажет, Саша, по крайней мере, до зачета… А что случилось?

Сашка помолчала, не зная, как объяснить.

– Саша? Вы меня слышите?

– Я провалю сессию, – сказала Сашка. – Я не сдам этого зачета ни с первого раза, ни со второго. Это все, конец.

Еще одна пауза.

– Откуда ты звонишь?

– С улицы. Из автомата. Дело в том, что у меня мама собирается рожать второго ребенка.

– Понимаю. Давай через полчаса – на улице перед институтом?

* * *

– Ей рожать – под зимнюю сессию.

– И что?

Они медленно шли по улице Сакко и Ванцетти. Мимо дворника, сгребающего листья, мимо девочки, выгуливающей таксу. Лепные украшения старинного особняка отсырели от дождей, бледные лица кариатид глядели бесстрастно и слепо.

Сашка не смотрела на Коженникова. Смотрела вперед и вверх, где среди редеющих крон проглядывало синее небо.

– Я хочу, чтобы… короче говоря, я хочу, чтобы она была здорова и ребенок тоже.

– Понятное желание. И?

Сашка остановилась. Обернулась. Увидела собственное отражение в темных стеклах его очков.

– Я хочу с вами договориться. Заплатить, чем смогу. Могу отработать сто упражнений за одну ночь. Могу… – она запнулась. – Могу все. Кроме этого… этих… «проб». Я физически не в состоянии. И психически. И никак. Хотите – можете мне руку отрубить…

– И зачем мне твоя рука?

– А зачем вам вообще все? – шепотом закричала Сашка. – Зачем вам этот институт? Зачем заставлять нас делать это… все это?! За что нам это, ну за что?!

Она заставила себя замолчать. Город Торпа жил медленно, картинно, кое-где поднимались дымы из каминных труб. Сизые и черные голуби топтались в луже, пили, запрокидывали головы, позволяя воде проскользнуть по горлу вниз. Капельки росы поблескивали на прижухлой траве бульвара.

Коженников стоял, чуть наклонив голову, Сашка видела два своих отражения в его темных зеркальных очках.

– С вами совсем-совсем нельзя договориться? – спросила она почти шепотом. Губы онемели.