Золото Виннету - Карл Май

— Да, масса, индейцы сняли Боба с лошади и увели в дом из шкур, где Боб и сидел, пока масса Чарли его не выпустил.

— Ты не слышал, где они держат мистера Бернарда?

— Боб ничего не слышать и не знать о массе Бернарде.

— Иди за мной и не отставай.

Не успели мы миновать следующий вигвам, как нам навстречу вышли четверо вождей, сопровождаемых большим количеством воинов в полном вооружении. Видимо, они объезжали нас кругом, чтобы перехватить и помешать мне осмотреть все стойбище. Я сжал рукой приклад штуцера, но То-Кей-Хун подал успокаивающий знак.

До сих пор То-Кей-Хун называл меня «белым мужем» или «бледнолицым». Теперь же обратился ко мне со словами «белый брат». Уважение индейцев ко мне явно выросло.

— Мои краснокожие братья выкурят со мной трубку мира?

— Сначала они выслушают тебя, и, если твои слова будут правдивы, ты станешь одним из сыновей команчей.

— Я согласен. Пусть краснокожие братья проведут Олд Шеттерхэнда к месту совета.

Мы повернули назад. Проходя мимо моего вигвама, я заметил невдалеке длинноногую Токи Сан-Иэра, а рядом — лошадей Виннету и Бернарда, привязанных к кольям. Однако ни у одного из вигвамов не было часовых, значит, не было там и пленников.

Посреди стойбища была большая площадь, свободная от вигвамов. Со всех сторон ее заполнили индейцы.

Вожди вышли на середину и сели. Дюжина краснокожих, судя по сединам и рубцам от ран — старейшин, уселась полукругом напротив них. Не дожидаясь приглашения, я тоже опустился на траву и подал Бобу знак встать за моей спиной. По-видимому, приглашать меня сесть никто не собирался, так как То-Кей-Хун строго посмотрел на меня и спросил:

— Почему белый муж садится? Мы привели его на суд, и он должен стоять.

Я ответил ему пренебрежительным жестом и произнес:

— Тогда почему краснокожие мужи сидят перед Олд Шеттерхэндом, если он тоже. вправе судить их?

Их лица оставались неподвижными, как маски, но я заметил, что мои слова были для них полной неожиданностью.

— Язык белого мужа шутит. Мы разрешаем ему сидеть. Но почему он освободил человека с черной кожей и привел его сюда? Разве белый муж не знает, что негру не подобает присутствовать на совете краснокожих воинов?

— Чернокожий — мой слуга, он следует за мной и делает то, что я велю ему, нравится это хоть тысяче краснокожих вождей или нет. Однако довольно пререкаться, оставим это занятие скво. Пора начинать совет.

Я понимал, что, снявши голову, по волосам не плачут и, взявшись играть роль, следовало довести ее до конца. Бесстрашие, граничащее с наглостью, могло вызвать уважение индейцев, в то время как послушание вело к гибели.

То-Кей-Хун закурил трубку и вручил ее сидящему рядом вождю, тот передал дальше по кругу, однако меня обошли, чувствовалось, что меня действительно привели не на совет, а на суд.

Затем вождь встал и начал говорить. Обычно индейцы молчаливы, но иногда на советах, перед внимающей аудиторией, в них пробуждается красноречие, и они говорят не хуже, чем европейские государственные мужи на своих заседаниях. Среди краснокожих есть вожди, чье ораторское искусство известно и в других племенах, слава о них распространяется от Мексики до Великих озер.

То-Кей-Хун начал с обычного в таких случаях вступления, то есть с обвинения всех белых людей во всех смертных грехах.

— Пусть белый муж слушает, что ему скажет вождь команчей То-Кей-Хун. Много солнц минуло с тех пор, как краснокожие мужи жили одни на землях между Великими Солеными Водами. Они строили селения и охотились на бизонов, им принадлежал блеск солнца и дождь, реки и озера, леса и пустыни, горы и прерии. У них были жены и дочери, братья и сыновья, и все они были счастливы. Но потом появились бледнолицые, у которых кожа бела, как снег, а сердце черно, как сажа. Сначала пришло всего лишь несколько человек, и краснокожие мужи приняли их как гостей в своих вигвамах. Бледнолицые привезли с собой огненное оружие и огненную воду, своих богов и своих колдунов, принесли измену, болезни и смерть. У них были лживые языки и острые ножи, они обманули краснокожих мужей. Бледнолицые прогнали краснокожих из страны предков, где находятся могилы отцов, прогнали из вигвамов и охотничьих угодий, а когда те стали защищаться, безжалостно их убивали. Бледнолицые сеют распри среди племен краснокожих и травят нас, как зверей, они не оставляют нам места на наших же землях. Пусть проклятие ляжет на их головы!

Возгласы одобрения горячей и во многом справедливой речи послужили наградой вождю.

— Один из этих бледнолицых, — продолжал То-Кей-Хун, — прибыл в наше стойбище. У него кожа лжецов и язык предателей. Но краснокожие воины выслушают его слова и будут судить его по справедливости. Пусть теперь говорит он! Хуг!

То-Кей-Хун сел. После него по очереди поднимались и другие вожди и произносили такие же выразительные речи, сводившиеся к обвинениям против белых и к требованию, чтобы я доказал свою невиновность. Пока они говорили, я достал бумагу и карандаш и нарисовал сидящих против меня вождей, воинов, выстроившихся за ними, и вигвамы.

Когда высказался последний вождь, То-Кей-Хун обратился ко мне:

— Что делает белый муж? Он должен слушать наши речи и отвечать нам.

Я протянул ему лист с рисунком.

— Уфф! — воскликнул вождь, бросив на него взгляд.

— Уфф! Уфф! Уфф! — прозвучал троекратный возглас, как только остальные вожди разглядели рисунок.

— Это колдовство! — сказал То-Кей-Хун. — Белый человек поймал души команчей и заключил их в белом листе. Я вижу здесь То-Кей-Хуна, а рядом с ним трех его братьев. За ними стоят воины и вигвамы. Что бледнолицый собирается сделать?

Простодушный дикарь сам подсказал мне, что делать.

— Краснокожий муж сейчас сам увидит.

Я взял листок, свернул его трубочкой и засунул в ствол штуцера.

— То-Кей-Хун видел, что я поймал души команчей, заколдовал их, и теперь они в стволе моего ружья. Если я выстрелю, ветры развеют их по прерии и они никогда не попадут в Страну Вечной Охоты.

Мои слова произвели на вождей такое сильное впечатление, что они вскочили на ноги и со страхом уставились на меня. Однако перегибать палку тоже не стоило, так как загнанный в безвыходное положение индеец способен на самые непредсказуемые поступки.

— Пусть краснокожие мужи сядут со мной и выкурят трубку мира. Как только мы станем братьями, я верну команчам их души.

Пока ошарашенные индейцы медленно опускались на землю, я решил рискнуть и окончательно показать им, что ничего не боюсь. На траве лежала трубка То-Кей-Хуна и расшитый кисет с кинникинником — смесью табака с листьями конопли, которую обычно курили индейцы. Никто не смеет прикоснуться к трубке вождя, однако я пошел на отчаянный шаг: медленно взял трубку, набил ее под взглядами замерших индейцев и встал с гордым и надменным выражением лица, какое только мог изобразить.