Ротвейлер - Рут Ренделл

Как долго они еще здесь пробудут? Ей не нравились собственные мысли: эти люди из народа, не умеют уходить вовремя. Не умеют уходить красиво. Вероятно, им нужно как-то деликатно намекнуть… Однако вместо этого она пошла на кухню, быстро, чтобы Джеймс не заметил, хлебнула виски, и стала обдумывать, что приготовить на ужин. Если они не уйдут, придется кормить их. Омлет, подумала она, как всегда, омлет. Или лучше заказать еду по телефону.

Дверь открылась, и Джеки подумала, что это Джеймс, но это оказалась Ким.

– Я собираюсь заказать пиццу или, может быть, китайские закуски. Ты что предпочитаешь?

– Нет, мы не останемся. Мне чая достаточно, а Кейта жена ждет. Бекки, я хотела… у меня есть идея. Я про Уилла.

Ее щеки залил румянец и очень ее украсил. Бекки заметила ее безупречную стрижку и такие ухоженные волосы. Ну конечно, она ведь парикмахер…

– Что за идея, Ким?

– Мне очень нравится Уилл. Я не знаю, в курсе ли вы, но он очень мне нравится. Я знаю, что он был болен, что-то вроде нервного потрясения, да? Ваша знакомая сказала, что вам пришлось отпроситься с работы, чтобы за ним присматривать, а ему ведь нужно возвращаться домой. Так что я хочу кое-что предложить. Что если я на время перееду к нему и послежу за ним?

– Ты?

– Да, ну, знаете, он ведь мне очень нравится. Он очень стеснительный, всегда молчит, но он добрый и неназойливый, не то что другие парни. Я не говорю, что мы станем серьезно жить вместе, просто, может быть, побуду с ним один или два дня…

– Но там только одна комната… – У Бекки голова пошла кругом. Это от новости или от виски? И то, и другое, вероятно. – Но комната большая. – А кровать отгорожена шторами… – Но у тебя же работа.

– Я работаю недалеко. Смогу приходить на ланч. А он ведь тоже будет работать с Кейтом, да?

Теперь Бекки сможет вернуться в офис. Свобода. И Уилл будет не против. Они с Джеймсом смогут встречаться в нормальной обстановке, гулять, он сможет оставаться на ночь, а Уилл будет приходить раз в неделю, как всегда. Будет приходить с Ким… Бекки позволила себе помечтать.

– Я подумаю об этом, – она скажет Джеймсу, посоветуется.

– Ваш друг ушел, – сообщила Ким. – Он сказал, что ему нужно идти.

– Помучаем его немного, – предложил Анвар, – пусть попотеет.

– Грязный убийца, – Флинт выглядел праведником, осуждающим грешника.

– Он заслужил это, пусть страдает. Ему бы еще газовую камеру организовать. Или смертельный укол, только колоть медленно.

Анвара разозлил нездоровый интерес Флинта к способам смертной казни.

– Заткнись, а?

Джулитта, их главный связной, уехала в Вэтфорд, навестить мать, и ее не будет до ночи. Трудно сказать, что почувствовал бы Джереми, узнай он об этом – может, облегчение, может, раздражение. Сейчас он думал только о том, что далеко отходить от телефона неразумно. Он зазвонит часа в три. Джереми ничего не ел и боялся пить, чтобы не уснуть. Что он чувствовал? Он спросил самого себя об этом, решив, что честный ответ ему поможет, но если отвечать честно, а по-другому нельзя, то ему хотелось одного – убежать и спрятаться. Только прятаться негде.

Он просмотрел недавно купленные книги и решил почитать замечательную биографию Уинстона Черчилля. Но вскоре, заметив, что не может вникнуть в смысл слов, решил полистать роман. Вышло еще хуже. А вот новый перевод книги о римских императорах удержал его внимание. Распущенность и развращенность этих людей поражали воображение, возможно, потому, что как бы ты сам ни грешил в этом мире, эти люди были хуже. Например, все убитые Джереми девушки для Тиберия были бы делом одного дня.

Книга заняла его до вечера, но, отложив ее, он едва вспомнил, о чем читал. Он уже начинал мечтать, чтобы телефон скорее зазвонил. Он сделал себе сэндвич, но не смог его есть. С трудом выпил стакан апельсинового сока, добавив туда водки. Усталость немного отпустила, и он погрузился в неспокойный сон.

Его разбудил телефон. Потянувшись к трубке, он опрокинул пустой стакан. Недовольный голос противно сообщил, что ошибся номером. Джереми окончательно проснулся, а часы показывали только половину четвертого. Снова вспомнились убитые девушки: Гейнор Рей, Николь Ниммс, Ребекка Миллсом, Кэролайн Данск и Джеки Миллер. Если бы он нашел у них какое-то сходство, то, возможно, объяснил бы самому себе, почему он сделал то, что сделал.

Они все были молодыми или сравнительно молодыми. Все одинокие, – хотя этого он не знал, когда убивал, – правда, у Гейнор был любовник Еще они все оказывались на улице без сопровождающих. Больше ничего.

Он попытался вспомнить чувство, которое его охватывало, когда он видел девушек и узнавал среди них «свою». Мимо него проходили сотни девушек, и многие шли в одиночестве по пустым улицам. Когда «это» случалось, он почти всегда шел за ними или стоял сзади. Важно ли это? Что притягивало его? Их походка, осанка или манера смотреть? Как только он узнавал их, каким-то внутренним видением, все его тело и душа, да, именно душа – начинали дрожать и наполняться желанием. Не сексуальным. Секс никогда не вызывал у него подобных эмоций. Просто объект, который пробуждал это чувство, должен быть уничтожен.

На этом этапе его внутреннее расследование неизбежно заходило в тупик. Он должен продвинуться хотя бы на шаг, на несколько шагов вперед, но никак не мог. Время от времени он играл в больного и психоаналитика. Ложился на кушетку, а его тень садилась на стул и задавала вопросы. Он и сейчас мог бы в это поиграть, чтобы убить время. Он лег на спину и закрыл глаза. Психоаналитик попросил его вернуться в то время, когда отец был еще жив, в дошкольное детство. Он много раз пробовал, но никогда не мог вспомнить раннее детство. Кто-то когда-то сказал, что мы начинаем запоминать себя только в том возрасте, когда учимся говорить, потому что инструмент памяти и мышления – слова.

Он удивился себе, сказав:

– Это было слишком давно.

Неужели он раньше ни разу во время своих «свиданий» с вымышленным психологом не говорил этого?

– Так отправляйся в то самое время, – сказал «психолог».

– Я не смогу.

– Ты сможешь.

– Я тогда ходил в школу. Мне лет двенадцать или тринадцать. Я был счастлив. Все было хорошо. Отец болен, серьезно болен, он скоро умрет, но я все равно счастлив и стыжусь этого счастья. Нет, нет, я не могу продолжать!

– Можешь.

– У меня есть друзья. Друг Эндрю.

– Продолжай.

– Моя мать очень несчастна оттого, что отец умирает. Я ее люблю. Мать Эндрю тоже приходит навестить моего отца в больницу. Я люблю его мать, ой, то есть я люблю свою мать… Нет, не могу, не могу!..

Он разрыдался, и «психолог» вместе с ним, они рыдают громко и сливаются в одного человека, который теперь сидит, уткнувшись лицом в ладони.

Иногда он с удовольствием смотрел документальные фильмы и политические программы. По телевизору шла передача о Юнге, но это оказалось слишком близким к тому, что он уже испытал сегодня. Так можно ведь и рассудком повредиться, натурально свести себя самого с ума. А он уже чувствовал что-то близкое. Он больше не станет этим заниматься. Передача о Тибете показалась ему интересной, но, включив телевизор, он занервничал. Он сделал звук потише, но, несмотря на отличный слух, Джереми боялся пропустить телефонный звонок. По этой же причине он не пошел в садик на крыше, хотя там сейчас просто замечательно. Небо лилово-синее, на горизонте еще видны остатки заката, и совсем не холодно. Он заметил большую бабочку на столе, расправившую коричневые крылья.

Джереми заставил себя посмотреть новости, именно «посмотреть», потому что звук он почти выключил. В одиннадцать он переоделся в халат и почистил зубы. Взглянув на себя в зеркало, он вдруг вспомнил скобку для исправления прикуса, которую носил в детстве. За этой мыслью сразу последовала другая – о девушках, и еще об одной женщине, которую он не убивал. Джереми, затаив дыхание, попытался зацепиться за этот образ, но женщина растворилась так же быстро, как появилась. Он выплюнул зубную пасту в раковину.

Джереми стал готовиться ко сну. Телефон поставил на тумбочку у кровати. Снова взял в руки книгу об императорах, время от времени задумываясь, как было бы хорошо, если бы над ним не нависла эта жуткая опасность. Он выключил свет и лежал теперь в темноте, без сна. Ему опять показалось, что он не услышит телефон, но теперь уже из-за темноты. Нужно снова включить свет. Все равно заснуть ему сегодня не удастся.

Час ночи. Что, если они решили изменить свои планы и отнести все в полицию? А если полиция постаралась и нашла их, устроила облаву в их притоне и обнаружила серьги и все остальное? Нет, не станут фараоны так стараться из-за мелкого ограбления. Но не факт, что оно мелкое. Он ведь не знал, что лежало дома у Инес или у этой глупой русской. У них вполне могли храниться шикарные драгоценности. Два часа. Если бы только он мог убежать отсюда, убежать к маме…