Взгляд со стороны - Евгений Сергеевич Старухин

Посмеялся про себя. Но дальше-то зачем? Тебе что, людей мучать нравиться?

И тут мне стало так стыдно. Ведь, не важно, что у меня шокера нет, но током ведь пьяного я действительно бил. И наплевать, что он ничего не чувствовал, а я чувствовал, это, как ни крути, всё равно какое-то свинство по отношению к нему. А если бы мой «разряд» усилился настолько, что при очередном ударе, просто убил бы его током? Что тогда? Я почувствовал, как у меня становятся горячими уши, лицо и шея, а значит они резко покраснели. Давно мне не было так стыдно. Захотелось что-то сказать, как-то оправдаться, но ничего произнести не мог. Ну что тут сказать вообще можно?

— Что, стыдно? Дима, мне кажется, ты хороший парень, просто у тебя воспитателя нет. Отец живой?

Я отрицательно покачал головой. Удивительный дед, он как будто мои мысли читает.

— Мать одна воспитывает? Тогда тебе надо, найти хорошего мужчину, чтобы он тебе примером был. Запишись на какую-нибудь секцию. Уже? Молодец! В общем, давай, беги свой институт. И больше, над людьми, не потешайся. Откуда ты знаешь почему Николай пьёт? Может у него есть достойный повод, а даже если нет, кто ты такой, чтобы его судить? Сегодня тебе повезло — я за тебя заступился. Но это потому что у тебя совесть есть. И ты стыдиться умеешь. А в другой раз уже не повезёт. Не греши против совести. Ну всё, твой троллейбус…

И он развернулся и пошёл куда-то в сторону третьей городской больницы. Я же запрыгнул в троллейбус и поехал на пары.

На матан успел каким-то невероятным чудом. Дмитрий Валентинович косился на меня всю пару. Явно хочет от меня чего-то. Вопрос — чего? И несмотря на беспокойство о друге, взгляды преподавателя, я всё равно увлекся матанализом. Пара пролетела чуть ли не в одно мгновение, и я уже собирался вылететь из аудитории, чтобы опять попробовать дозвониться до Макса, как был остановлен профессором. Из всей его речи посвящённой математике и моей роли в ней (так и не понял откуда у меня появилась там роль), я уяснил только одно: Дмитрий Валентинович даст мне конспекты его учеников, уже окончивших университет, чтобы я мог позаниматься плотнее и изучить науку с более глубоким погружением, так как у нас на факультете курс матанализа идёт в урезанном виде. Отказываться я разумеется не стал, после чего мне было вручено около десятка девяностошестилистовых тетрадей с конспектами. Да уж, будет чем заняться. Где бы на всё это время найти?

— Ну, бегите, Дмитрий, а то на следующую пару опоздаете! — доброжелательно попрощался со мной профессор. Я, пожелав ему приятного дня, последовал его совету и едва опять не опоздал, но уже на тервер.

Здесь преподаватель материал подавал довольно скучно, потому с трудом дождался пятиминутного перерыва внутри пары, чтобы позвонить другу. Ответа не было. Да что ж такое! Еле досидел до конца пары и позвонил опять — никаких изменений. Всю большую перемену вместо обеда пытался дозвониться до Макса — так телефон доступен и не стал.

На политологии преподша, словно акула, нарезала вокруг меня круги, отчего я чувствовал себя не в своей тарелке. Одногруппники же мои смотрели на это кто с юмором, кто с завистью, а кто и с недовольством. Последней была наша староста. Ей явно не нравились заигрывания преподавательницы со студентом. С огромным облегчением сбежал от неё на программирование. Здесь удалось решить задачку на сегодняшнюю пару за полчаса и благополучно уйти, не обращая внимания на удивление Татьяны Генриховны. Вот вроде бы и мелочь — а было приятно заметить этот недоумевающий взгляд.

Но за пределами аудитории нервозное состояние опять вернулось, а потому я торопливо направился на тренировку. Хорошо, что после пар есть возможность сбросить пар на груше. Хм, каламбур получился, даже развеселился немного, а то с такой нервозностью и до депрессии недалеко. Хорошо, что у меня тренер такой спокойный, непоколебимый. Рядом с ним любой стресс отступает, как огонь от пожарного. Хм, какая-то драматическая метафора. Это что же получается, у меня пожар? И где он? Что горит? Я же сегодня всё время нервничаю, весь день. А, ну да, я за Макса беспокоюсь. Всё-таки необычное дело, когда телефон так долго вне зоны доступа. Интересно, что могло с ним случиться? Сломалось зарядное устройство? Нет. Просто у кого-нибудь другого зарядил бы. Наш мир так устроен, что человек свой сотовый телефон любой ценой зарядит. Может сам телефон сломался? Да, такое может случиться. Тогда остаются лишь альтернативные способы связи. Написал ему уже на электронную почту, а также во все цветные мессенджеры: зелёный, синий и фиолетовый. Они-то тоже на телефон завязаны, но можно же зайти и в web-версию, а там сообщения от меня уже есть. А вот ответной реакции нет. Что же с ним случилось? И как с ним связаться? Чтобы хоть как-то отвлечься от тяжких мыслей во время ударов пробовал совместить «разряд» и кросс воедино. Так ничего и не получилось, то ли не успевал запустить их одновременно, то ли ещё что-то мешало. Это тоже не добавило хорошего настроения. Во время очередной передышки от нечего делать открываю список контактов и смотрю на запись Макса. После чего открываю свои характеристики. Нет, не потому что мне это зачем-то понадобилось, просто я почувствовал себя идиотом и на автомате сделал фейспалм. Ведь передо мной красуется надпись: «домашний телефон». Как же я сам об этом не подумал⁈ Набираю указанный номер. Трубку тоже не берут. Да что ж такое-то? Хоть кто-то же живой должен быть!

Наконец, в пять часов не выдержал и сорвался с тренировки — на три часа раньше обычного. Поеду у подъезда Макса караулить. И хоть понимаю, что бессмысленно: ведь трубку домашнего никто не берёт, но привычно заниматься обычными делами уже попросту не мог. Продолжал звонить, на сотовый и на домашний. И вот уже на выходе из универа коммутатор городской сети соединил-таки меня с домашним телефоном Макса.

— Алло, кто это? — раздался в трубке усталый и потухший голос его мамы.

— Это Дима, тёть Оль, здравствуйте. А Максима можно услышать? А то я до него весь день дозвониться не могу!

— Здравствуй, Дима. — из трубки донёсся плач, — Максим и Федя в больнице. Оба в коме…

Услышанное меня просто повергло в шок. Как такое возможно? На голову будто ватный шлем одели. Какой-то звон, и опустошённость. Каким-то чудом я выспросил, в какой именно больнице они лежат. Кажется, тётя Оля что-то говорила, что нет смысла ехать, что Макс без сознания, что меня могут не пустить, что там нет сейчас приёма. Но я вежливо попрощался и тут же рванул туда. Как добежал до остановки — вообще не заметил. Как оказался в троллейбусе — не знаю. Каким чудом не пропустил нужную остановку — одному богу ведомо. Да и вообще, кажется, если бы на троллейбус не успел, то я бы его бегом перегнал. Городская больница номер три, на остановке у которой меня с утра вытащил тот непонятный дед. А ведь если бы я знал, что произошло, то уже с утра мог у Макса оказаться!

Странная вещь, вот дружишь-дружишь с человеком и всегда думаешь о нём с радостью. А когда приходит такой страшный случай, то эмоции при мыслях о человеке резко меняются на противоположные, становится тяжело о нём думать. А как не думать, если все мысли крутятся вокруг него? Да и вообще описать свои эмоции в такой момент вряд ли кто сможет. Возникает такой раздрай в чувствах, что ты и сам не можешь понять, что именно ты ощущаешь в данный момент.

Я с Максом дружу с детского сада. Он такая же константа в моём мире, как и мама. Я сейчас в таком шоке, что никак поверить не могу в случившееся. Да я даже думать нормально не могу. Сейчас основная задача понять, что нужно сделать. Двери троллейбуса как назло открывались медленно, словно издевались! Пришлось помочь им открыться и выскочить наружу. Идти решил быстрым шагом, чтобы не шокировать своим бегом пенсионеров, втягивающихся на территорию больницы. Но не успел пройти и двух шагов, как мне загородили дорогу двое, что-то говорили, мешали пройти, даже за одежду схватили. Что с ними сделал — и сам не понял. Главное, что с пути их убрал, и, уже наплевав на всё, бросился бежать к Максу. На ходу даже пришлось отмахиваться от табличек системы, вот не до неё сейчас.

До входа на территорию больницы долетел в мгновение ока. Быстро нашёл главный корпус, надо же выяснить, где лежит мой друг. В приёмном покое назвал