Генерал Ермолов - Олег Михайлов

Барклай, наклонив совершенно лысую, с высоким лбом, голову, говорил, подыскивая трудные для него русские слова:

— Перед мыслью, ваше сиятельство, что нам вверена защита Отечества, должны умолкнуть все остальные соображения… Соединимся же и будем бороться против врагов России…

Багратион, в своем неизменном мундирном сюртуке со звездою Георгия 2-го класса, с готовностью отвечал:

— Всему вашему желанию охотно повинуюсь! Рад был вас всегда любить и почитать! Но теперь вы более меня убедили и к себе привязали! Сие вам говорю правду. Поверьте, никому льстить не умею.

Он спешил выразить свою любимую мысль:

— Наконец соединением обеих армий совершили мы желание России. Мы получили над неприятелем преимущество. Наше дело пользоваться сей минутой! Надобно напасть на центр его, пока он разделен и рассеян форсированными маршами. Вся армия и Россия того требуют!..

Барклай колебался, медлил с ответом, спрашивал мнение Толя и Вольцогена, наконец, предложил собрать военный совет. Багратион, искренне готовый позабыть прежние раздоры, был разочарован. Главнокомандующие расстались со всеми возможными изъявлениями вежливости и наружной приязни, но с новым холодом в сердце один против другого.

Между тем 2-я армия прибыла к Смоленску, и Алексей Петрович примечал разительное ее отличие от 1-й. Желая проникнуть в дух солдат, он еще в переходах от Поречья к Смоленску, проводимых из-за большой жары ночами, расспрашивал их, не узнаваемый в темноте. Все неудачи солдаты приписывали начальнику-иноземцу и обвиняли его в измене. Армия Барклая, утомленная непрерывным и, по общему мнению, неоправданным отступлением, стала допускать беспорядки, появились признаки упадка дисциплины. В опустевших домах и даже в церквах отдельные солдаты производили грабеж и разбой. Тогда именем военного министра Ермолов повелел отдать приказ с оповещением по армии о казни главнейших преступников и тем пресечь бесчинства, которые могли умножиться. Одно средство укрепления дисциплины — победа. 2-я армия явилась под звукп неумолкающей музыки и песен. Можно было подумать, что пространство между Неманом и Днепром она оставила, не отступая, но прошла, торжествуя. Исчезла усталость, на лицах видна гордость от преодоленных опасностей и готовность к превозможению новых. Солдаты желали, просили боя. Подходя к Смоленску, они кричали: «Мы видим бороды пашнх отцов! Пора драться!» Старик гренадер ил числа последних суворовских чудо-богатырей объяснял Ермолову, вытягивая руку и разгибая ладонь с разделенными пальцами:

— Прежде мы были так! Теперь мы, — тут он сжал пальцы и свернул ладонь в кулак, — вот так! Так пора же, — он замахнулся дюжим кулаком, — так пора же дать французу хорошего леща вот этак!..

«Какие другие ополчения могут уподобиться вам, несравненные русские воины? — с гордостью размышлял, видя Багратионовых орлов, Ермолов. — Верность ваша не приобретается мерою золота, допущением беспорядков, терпимостью своевольств. Когда же пред рядами вашими встанет вождь, подобный Суворову, чтобы изумилась вселенная!..»

На военном совете, который был собран 24 июля, все — Багратион, вернувшийся в войска великий князь Константин Павлович, начальники главного штаба обеих армий Ермолов и Сен-При и генерал-квартирмейстеры Вистицкий и Толь высказались за немедленное наступление против центра неприятеля. Лишь уступая общему мнению, Барклай согласился с ними, но приказал ограничить наступление тремя днями.

Это была полумера, и, несомненно, опасная, ибо русской армии грозило быть отрезанной от Смоленска.

Три главные дороги вели из города: на северо-запад, к Витебску через Поречье, на запад, к Рудне, и на юго-запад, к Орше через город Красный. По имевшимся сведениям, в Поречье был размещен лишь небольшой кавалерийский отряд французов, а сам Наполеон с гвардией находился в Витебске. Конница Мюрата расположилась за Рудней. Корпус маршала Даву медленно собирался в районе Орши. Рассеянные на большом пространстве неприятельские войска, хорошо зная о длительном бездействии русских, шли на соединение медленно.

Все благоприятствовало предпринимаемому наступлению. 26 июля под звон смоленских колоколов обе армии двинулись вперед. 1-я армия шла на Рудню двумя колоннами через селения Приказ-Выдра и Ковалевское, имея в авангарде казаков Платова. С левой стороны ее, недалеко от Днепра, проходила 2-я армия. В Красный, для наблюдения за дорогой к Орше и обеспечения левого фланга русских войск, Барклай приказал отделить от 2-й армии 27-ю пехотную дивизию генерал-майора Д. П. Неверовского, составленную в основном из новобранцев.

Воспрянула бодрость в сердцах начальников, невозможно было передать радости солдат. То было первое наступательное движение русских войск во всей кампании.

3

На первом же переходе от Смоленска к Рудне, в селении Приказ-Выдра, военный министр снова заколебался.

Не имея точных сведений о противнике, он страшился углубляться вперед и порешил обратиться сперва к Поречью, чтобы открыть силы французов. Багратиону было предложено перевести 2-ю армию на место 1-й — в ПриказВыдру. Тот досадовал на потерю времени, тревожился за свой слабый левый фланг, который мог быть отрезан у Kрасного, но нехотя повиновался. Так как приказ Барклая был передан Ермоловым, Багратион перенес часть недонольства на него, считая и его соучастником ошибочного решения. На эти операции ушло два драгоценных дня.

Только храбрый атаман Платов, не получивший известий о передвижении 1-й армии на пореченскую дорогу, продолжал двигаться к Рудне и 27 июля у села Молево Болото встретил два французских гусарских полка. Неожиданным ударом во фланг он обратил их к Рудне, где стоял генерал Себастьяни, вовсе не помышлявший о близости русских. Завязалось горячее дело. Французы дрались упорно, подошли к самым орудиям донской батареи и ранилп многих канониров пулями. Но Платов семью казачьими полками обошел неприятеля с флангов. Противник бежал.

Дальнейшее преследование атаман поручил подошедшему отряду Палена, который гнал французов восемь верст. «Неприятель пардона не просил, — докладывал Платов, — а российские войска, быв разъярены, кололи и били его».

Барклай терялся в догадках, упустив из виду Наполеона: то полагал, что он обходит Смоленск и тянется боковыми путями на Москву, то боялся, что он заслонил русским Петербург и думает дать туда направление всей армии.

В деревушку Гаврики, на дороге к Рудне, прибыл Багратион. Он не соглашался с Барклаем-де-Толли и не считал, что им грозит опасность со стороны Поречья, и предлагал продолжать марш на Рудню, утверждая, что Наполеон будет охватывать левый, а не правый фланг русских и поведет нападение из Красного. Барклай резко возражал. Мало-помалу оба главнокомандующих пришли в сильное возбуждение, доказывая каждый свою правоту.

Барклай сидел на самом солнцепеке, посреди крестьянского двора, на бревне, приготовленном для постройки сарая, в наглухо застегнутом мундире и при всех орденах. Багратион, в белой нательной рубахе, накинув на плечи сюртук, большими шагами мерил двор.

— Ты немец! Тебе все русское нипочем! — почти кричал Багратион, сузив восточные, с тяжелыми веками, глаза и хлеща по голенищу своего сапога казачьей нагайкой.

— Дурак! — в сердцах отвечал ему военный министр. — Ты сам не знаешь, почему ты называешь себя коренным русским!

— Тебе этого никогда не понять с твоей глупой немецкой методикой! — не оставался в долгу Багратион.

Единственный свидетель их перепалки, Ермолов горестно размышлял: «Никогда не забуду я странного намерения твоего, Барклай-де-Толли, отменить атаку на Рудню!

Но за что терплю я упреки от тебя, Багратион, благодетель мой?! При первой мысли о нападении на Рудню не я ли настаивал на исполнении ее, не я ли убеждал употребить возможную быстроту? Я всеми средствами старался удерживать между вами, как главными —начальниками, доброе согласие. Нет, только единоначалие и мудрость полновластного вождя помогут избежать распрей и приблизить победу!»

Сам Алексей Петрович заботился лишь о том, чтобы кто-нибудь не подслушал горячего разговора Багратиона и Барклая. Он стоял у ворот, отгоняя всех, кто близко подходил, со словами:

— Главнокомандующие очень заняты, совещаются…

Войска бесплодно маневрировали четыре дня. Убедившись в их медлительности, Наполеон решил обойти русских левым берегом Днепра, захватить у них в тылу Смоленск и отрезать от Москвы. 31 июля неприятельские части двинулись к деревне Россасна, навели мосты и 2 августа переправились через Днепр, держа путь на Ляды — Красный — Смоленск. Впереди шел корпус Нея под прикрытием кавалерии Мюрата, а из-под Орши сюда же двинулись корпуса Жюно и Понятовского.

На пути 200-тысячной громады вражеской армии, в Красном, стоял только семитысячный отряд Неверовского при 12 орудиях. Ему-то и суждено было расстроить планы Наполеона.