Цветок забвения (СИ) - Мари Явь

— Значит, ты всё-таки согласна, чтобы он поставил на тебя свою печать?

Да. Я видела, каким серьёзным Илай становился, когда дело доходит до использования техник. Касалось ли это племянницы или его мастера — он осознавал свою ответственность в обоих случаях и полностью контролировал происходящее. Он не кичился своим мастерством, но знал ему цену и был уверен в своих способностях.

Его сила меня больше не пугала.

Но это не значит, что я перестала бояться его самого. В привычном смысле этого слова — да, но у страха теперь появилось столько оттенков. Я знала, что Илай мне не навредит, но всё равно робела, представляя, что придётся снова ему довериться — ещё сильнее прежнего.

Поэтому я охотно согласилась с доводами Дитя.

— Не торопись. Ты ещё недостаточно окрепла, тем более для чего-то настолько рискованного. Никто не знает, как отреагирует твоё тело на печать. Через неделю полнолуние. Я подготовлю внутренний сад, он создан специально для любования звёздами. Пусть небо здесь тусклее, чем в горах, уверен, ты сможешь насладиться им.

Конечно, я в этом не сомневалась. Я бы даже предвкушала, если бы не странное чувство вины и навязчивые мысли о Старце. Я никогда раньше так много о нём не думала, даже если он находился совсем близко. Теперь же он проводил дни напролёт за пределами дворца.

Ему нужно прийти в себя. «Погасить» полученные впечатления новыми, какими угодно — жестокими, развратными, наркотическими или наоборот, самыми обыденными. Может, он тоже решил полюбоваться ночным небом?

Что промелькнуло в его упрямо избегающих меня глазах в тот раз? Злость? Несогласие? Ненависть? Мне хотелось найти его и сказать прямо: «Я видела, как ты убивал и трахался! Всё то, чего ты сам стыдишься, открылось мне! Это я должна отворачиваться от тебя и бежать!».

Казалось, мы поменялись местами. Унизительное чувство. Ещё более острое и невыносимое из-за того, что не так давно Илай боялся выпустить меня из виду.

Моей меланхолии могло помочь лишь полнолуние и подходящая для его празднования компания. Чем бы ни утешался Старец, моё утешение ему в любом случае не переплюнуть, и эта мысль тоже утешала.

Император, как и обещал, распорядился подготовить сад — небольшой уголок рая внутри дворца, закрытый со всех сторон стенами. Служанки приготовили угощения, садовницы нарезали цветов и собрали розовые лепестки, стражницы закрыли ставнями все окна, выходящие в сад, придворные принесли музыкальные инструменты. Все они были сосредоточены на своих обязанностях и вряд ли собирались расслабляться, помня наказ Дитя во всём потакать мне. Но в итоге, как только луна сменила на небе солнце, все эти женщины пели, танцевали, плескались в воде и делились историями, а я плела им венки, которые никогда не завянут, и подливала в бокалы вина.

Лунный свет ощущался на коже лаской. По сравнению с ним вода в фонтана казалась жёсткой. Откинувшись на спину, я разглядывала звёздное небо и слушала женский щебет. Моя свита заплетала мне волосы, украшая их цветами. Это было почти… почти то, что нужно. Но именно эта неполноценность вызывала ещё большую тоску. Здесь не хватало кое-чего очень важного, того, в чём заключался весь смысл утешения, но восполнить эту нехватку я могла лишь количеством: подруг, вина, света. Я подняла руку к небу, накрывая луну ладонью, будто собираясь дотянуться.

— Я здесь, — мужской голос ворвался в симфонию песен и музыки.

Встревоженные женщины с криками кинулись к своей брошенной одежде. Кто-то к оружию. Я же опустила руку, разглядывая Старца сквозь пальцы. Белые волосы сияли в холодном свете, а выгоревшие глаза стали ещё темнее: потрясающий контраст, которым я только что любовалась в совсем ином виде. Илай стоял напротив у края фонтана. Большой, вызывающий, как будто бы совсем неуместный, и всё же…

Я посмотрела на небо. Потом снова вернула взгляд на мужчину. И вскинула ладонь, останавливая стражу.

— И как же ты здесь оказался?

— Брось. Мне даже Датэ таких вопросов не задавал, когда я пробрался в его лагерь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Жаль, что это тебя ничему не научило.

— А тебя? Почему ты такая беспечная?

— Беспечная по сравнению с тобой? Мне тоже надо было бежать без оглядки, едва только я узнала, какой ты распутник и… — Я не знала, что ещё вменить ему в вину. — Интересно даже, что ты сам узнал обо мне.

Старец присел и выловил из воды лепесток, сжимая его в пальцах, отчего мне захотелось сглотнуть.

— Всё.

Всё? В каком смысле «всё»? Всё, что хотел узнать, или вообще всё? Почему его «всё» казалось куда более весомым, основательным и важным, чем моё? Речь даже не о ценности сведений. Как он мог превзойти меня в том, в чём я была мастером, и о чём он сам узнал только накануне?

— Ну конечно, — признала я в итоге, — ты же такой бесцеремонный и жадный, надо было понимать, что ты не упустишь возможности присвоить без остатка то, к чему тебя подпустили.

— Моя жадность — результат твоей щедрости, — ответил он тихо.

— Не за что. Похоже, ты так пресытился, что решил меня впредь избегать.

— Ну теперь же я здесь.

— Из зависти, должно быть. — Я оглянулась на попрятавшихся за деревьями женщин. На Жемчужин, которые прятаться не собирались, но он их всё равно не замечал. Старец смотрел на меня, и после недели игнорирования такое сосредоточенное внимание почти смущало. — Хочешь присоединиться? Тебе же вечно мало, но дом Утешений не сможет предоставить тебе ничего подобного.

— Мне «ничего подобного» и не надо, я такими извращениями не занимаюсь.

— Да я знаю, какими ты занимаешься.

Ванны с розовыми лепестками, лунная ночь, дюжина красавиц… вся эта мишура, прикрывающая суть. Его стиль — быстро, случайно, по ходу дела, ненавидя себя в процессе. Но влюбляясь в меня ещё сильнее.

— Точно. И что ты будешь с этим делать? — спросил Старец, и я растерялась. — Ещё до того, как я убил отца и бросил свой дом, я уже был проклят. Так что я пойму, если ты захочешь держаться от меня подальше.

— Да, сейчас бы не помешало.

— Но это не значит, что я тебе это позволю, — закончил он, сжимая лепесток в кулаке. — Тем более, когда дело доходит до твоего купания.

Ах да, он овладел этим искусством в совершенстве. Серьёзно, для него это была целая церемония. Старец ни одной женщине на ложе любви не уделял столько внимания, сколько мне, когда собирался искупать.

Конечно, там не было роз, ароматных курений, музыки и танцовщиц. Воды самой по себе хватало, чтобы наслаждаться процессом. Оправдывая своё желание гигиеной, мужчина прижимал меня к себе, гладил, прикасался везде. Но, даже выглядя и ведя себя как безумец, он контролировал каждое своё движение.

— Беспокоишься, хорошо ли меня обслуживают в твоё отсутствие? — спросила я.

— Да, очень. Занимаясь этим на протяжении десяти лет, я научился ухаживать за тобой безупречно. — Раскрыв ладонь, он выпустил ничуть не помятый лепесток. — Мои руки привычнее твоему телу. Используй меня.

Знакомая картина. Где я это уже видела? Когда-то Старца точно так же потревожили. Он сидел в воде, а женщина, именующая себя Ясноликой госпожой, предлагала ему своё тело. И он отверг её. Её красота вызывала у него брезгливость. Мог ли он тогда представить, что однажды окажется на её месте?

— Нет, — сказала я, поднимаясь из воды. — Теперь это не твоя забота. Ты не прикоснёшься ко мне так. Никогда больше. — Я приблизилась, и Старец посмотрел на меня исподлобья. На стекающую с моего тела воду, на несколько прилипших к коже лепестков. — Но я использую тебя, раз ты сам предложил. По назначению. Надеюсь, совершенствуя навыки горничной, ты не растерял другие свои способности? — Судя по взгляду, он предлагал самой проверить. — Раз ты узнал «всё» обо мне, то и о печати на моём сердце тоже. Ты должен был придумать, что с ней делать.

— Конечно, — в его ответе было что-то прямо противоположное согласию. Я насторожилась… но потом остановила себя. Мы уже прошли этот этап. Я доверяла ему. Он был мастером своего дела, к тому же десять лет — серьёзный испытательный срок.