Антология современной финской драматургии (сборник) - Сиркку Пелтола

ИНГЕ. Ну… да…

ДЖОН. А что ты тут делаешь? Ну, на нашей шхуне?

ИНГЕ. Мне бы не хотелось об этом.

ДЖОН. Ладно.

ИНГЕ. У меня тут… непросто… и вообще, я не хочу больше об этом.

ДЖОН. Ты пленная?

ИНГЕ. Ну да, что-то в этом роде… в общем трудно об этом говорить, я проехала много стран и сейчас как бы сбежала, точнее… я вообще полька по происхождению. Танцовщица.

ДЖОН. Ого. А я просто как бы этот – англичанин. Скажи что-нибудь по-польски.

ИНГЕ. Но мы как бы по-венгерски… говорили. Ну, или… (Придумывает) Хесхьерс. Эгерсерссе.

ДЖОН. Ого.

Инге вынимает из кармана трубку, начинает ее раскуривать.

ДЖОН (в восхищении). Ты куришь трубку!

ИНГЕ. А что, по-твоему, в этом такого?

ДЖОН. Да нет… ну или…

ИНГЕ. Лично я ничего необычного в том, что девушка курит трубку, не вижу. По-моему, глубоко неправильно изображать это как что-то ужасное.

ДЖОН. Неет… ничего такого, нет, это все, конечно… индивидуально…

ИНГЕ. Вечно меня начинают учить, мол, девушка должна вести себя так, так или так. Поэтому я терпеть не могу всех этих умников.

ДЖОН. Ну да. Да. Так прямо и всех?

ИНГЕ. По крайней мере тех, кто таскается за мной по пятам и твердит, ты прекрасна, прекрасна… полюби меня…

ДЖОН. А разве не приятно, когда все в тебя влюбляются?

ИНГЕ. Конечно нет! Особенно когда все они сплошные негодяи. Не могу понять, что во мне такого особенного, что на меня всегда бросаются самые последние идиоты. По-твоему, приятно, когда ты идешь в школу, а тебя прямо в коридоре подкарауливает какой-нибудь придурок, мол, люблю-люблю, а потом, если ты ему не отвечаешь взаимностью, просто не можешь, все сразу думают, что ты ужасный и жестокий человек. По-моему, ужасно.

Трубка Инге не разгорается.

ДЖОН. У меня есть сигареты, если хочешь…

ИНГЕ. Нет-нет. Не надо. Я стараюсь бросить.

ДЖОН. Давай сюда!

ИНГЕ. Туда?

ДЖОН. Да.

ИНГЕ. В сетку?

ДЖОН. Ну да. Места много. Вид отличный.

Инге заползает в сетку. Обоим смешно. Смотрят на перестрелку.

ДЖОН. Это были гаубицы, а это мортиры. Вон с того русского снова, слышишь, такой высокий звук. А у нас такой пониже: буммм, буммм. Крепость отстреливается, но дальность их пушек недостаточная, или они наведены плохо, не стоит бояться, а со мной рядом тем более, раз мне…

ИНГЕ…всегда так чертовски везет.

ДЖОН. Вот именно. Чего ты смеешься?

ИНГЕ. Да так…

ДЖОН. Ну вот, опять смеешься!

ИНГЕ. Ой, не могу. Я и сама не пойму, почему мне так смешно.

ДЖОН. Прекрати! Мне тоже уже смешно. Ну! Прекрати! Эй!

ИНГЕ. Я пытаюсь, но не получается.

ДЖОН. Эй! Давай! Ну серьезно. Хватит, хватит. Может, нам начать… фронтовую переписку. (У обоих приступ смеха.) Хватит уже!

ДЖОН. Хва-тит!

Аллен и папаша Свенссон выходят на палубу.

СВЕНССОН. Инге? Инге! Ты где? С кем ты говоришь?

ДЖОН. Кто это?

ИНГЕ. Один швед. Ты говоришь по-шведски?

ДЖОН. Ты с ума сошла?

ИНГЕ. Я как бы у них переводчица.

ДЖОН. Ага.

АЛЛЕН. Инге?

СВЕНССОН. Инге? Что это? Снова какой-то ухажер? Не могу в это поверить, Инге, я не понимаю. Откуда они берутся, эти парни, из-под земли, что ли, или с неба падают?

ИНГЕ. Именно! (Джону.) Мне пора.

ДЖОН. Окей. Если интересно, то наша группа завтра должна слева атаковать западную башню, я подумал, что, наверное, любопытно будет, действительно, очень интересно будет посмотреть на это в бинокль или еще во что… На нас много туристов приезжает посмотреть… когда мы бежим вверх по насыпи и кричим, так что, если есть возможность, наверное, это неплохо смотрится.

СВЕНССОН. Я с ума сойду. Инге, иди сюда сейчас же!

АЛЛЕН. Можно я помогу?

ИНГЕ. Нет!

ДЖОН. Ты придешь завтра, скажи?

ИНГЕ. Возможно.

ДЖОН. Как тебя зовут?

ИНГЕ. Анна. Каренина.

ДЖОН. Как?

ИНГЕ (шепотом). Ан-на Ка-ре-ни-на.

ДЖОН. Красивое имя.

ИНГЕ. Я тоже так думаю.

Инге перебрасывает доску с борта на борт и осторожно перебирается на соседний корабль.

6. Сожженная земля поле боя у Западной башни. Бомарсунд, Скарпанс

Откуда-то доносится женский крик.

АННА. Жгите! Жгите! Я не уйду! Я не уйду, не уйду.

Двое французских солдат несут закопченную кровать. На ней кто-то лежит. Кровать тяжелая. Солдатам трудно нести ее без остановки, и они опускают ее на землю. Лежащая на ней женщина Анна даже не предпринимает попытки подняться.

БЕНУА. Ну вот. Теперь иди.

Анна не шевелится.

БЕНУА. Иди давай. Слышишь? Давай. Ты не можешь тут оставаться.

Пытается стащить Анну с кровати, но она вцепилась в нее руками.

АННА. Босая не пойду. Не могу. Не пойду без туфель. Не пойду босиком. Хоть стреляй. Ну давай! Стреляй, стреляй! Стреляй, стреляй, стреляй.

БЕНУА. Глупая баба. Сходи посмотри, есть там что-нибудь обуть.

ПАСКАЛЬ. Да что там может быть на пепелище.

БЕНУА. Ну, покопайся в золе!

Свенссон и Ниссе ищут в земле военные артефакты. На земле лежат убитые, на кого-то наброшена простыня. Ниссе приподнимает ее.

НИССЕ. Это первый русский, которого я вижу. Такой красивый, опрятный. Но запах, к сожалению, всегда один и тот же. Я договорился с одним снайпером, что меня пустят к ним. Пойдешь со мной?

СВЕНССОН. Сейчас. Надо сначала с этим закончить.

НИССЕ. Для меня так странно, что ты собираешься скормить военнопленным булки с нашего стола, как будто они твои.

СВЕНССОН. Но их же больше никто не станет есть, они же вчерашние.

НИССЕ. Вопрос в принципе. Это не совсем честно по отношению ко всем нам, которые исключительно на свои собственные деньги покупают еду для пленных.

СВЕНССОН. Ну на, на, возьми!

НИССЕ. Ты настроен слишком зло и агрессивно. Мне нет никакого дела до твоих моральных принципов в отношении всего того, что происходит вокруг нас, но я хочу сказать, что если все начнут поступать так, как ты, это тут же скажется на стоимости наших круизов.

Свенссон собирает в мешок осколки гранат и все, что ему удалось найти на поле боя после сражения.

СВЕНССОН. Осколки снарядов, многим нравятся, их даже совсем маленькие дети любят покупать. Ой! Вот черт, обжегся! Они такие горячие.

Неспешно выбегает Инге, за ней следует Аллен.

ИНГЕ. Простите. Я ищу одного британского солдата. Джона… Он такой высокий…

БЕНУА. Мы французы. Этих британцев тут пять тысяч, и всех зовут Джон.

СВЕНССОН. Инге? Что ты снова затеяла? Это же солдаты!

ИНГЕ. А вы не знаете… многих ли сегодня здесь… ранило или…

БЕНУА. А как думаешь?

СВЕНССОН (солдатам). Souveniers? Сувениры? Я покупаю всякие вещи, мечи, награды, серебряные рубли, ружья, каски, любые части униформы, снаряды, ядра, знамена, армейскую посуду, штыки, пули, осколки гранат, короче, любое барахло. Лучше всего, конечно, когда часы попадаются, это по-настоящему интересно, самое лучшее – это когда с находкой связана какая-нибудь хорошая история. Инге? Куда ты идешь?

БЕНУА. Туда нельзя. На той линии каждые пять минут русские ведут обстрел. Но здесь как раз недосягаемая зона.

Инге идет в другую сторону.

АЛЛЕН. Вы позволите к вам присоединиться?

ИНГЕ. Как вам будет угодно.

АЛЛЕН. Похоже, я рискую стать кандалами на ваших ногах. Ой-ой-ой. Но разве красивая молодая женщина может заинтересоваться таким старикашкой, как я?..

ИНГЕ (с сочувствием). Да вряд ли. Хотя какая-нибудь пожилая дама, пожалуй, и могла бы?..

АЛЛЕН…ну да, эээ, а что если… хм, прошу прощения… (Смотрит на часы.) Ого. Надо найти человека для интервью… был тут один американский торговец носками, из Орегона… простите… (Уходит.)

СВЕНССОН (солдатам). Извините, там наверняка должно что-то быть… Могу я вас попросить сдвинуть немного эту кровать, под ней что-то блестит… (Заглядывает под кровать.) Здесь, говорят, русские мастерили запчасти для пушек из серебряных рублей…

Солдаты сдвигают кровать, на которой лежит Анна.

АННА. Вор!

СВЕНССОН. Что?

АННА. Раз берешь, плати.

СВЕНССОН. С чего это я должен кому-то что-то платить за то, что могу и сам с земли поднять?

АННА. Эта наша земля.

СВЕНССОН. Но вы проиграли.

АННА. Ты тут ни одного камня не возьмешь, шведская морда, выворачивай мешок или плати!

СВЕНССОН. А чего это ты на меня тут орешь? Что я тебе такого сделал? Я спрашиваю тебя, разве я в чем-то провинился перед тобой? Я, между прочим, мог бы тебе даже помочь…

АННА. Ты хапуга! Вор! Мародер! Мародер! Хапуга!