Черные минуты - Мартин Соларес

Когда я вернулся в номер, вынул блокнот и стал заполнять мою схему конкретными сведениями. Конечно, недоставало многих имен и другой информации. Я прилег отдохнуть, и тут зазвонил телефон. Сиго спрашивал, не спущусь ли я бар, поскольку желает что-то мне рассказать. Появились, мол, новые сведения. Я спустился, хотя Сиго был мне неприятен.

Мы сели за столик в глубине бара, и когда бармен принес наш заказ, я сказал:

— Ну, выкладывайте ваши сведения.

— Я попросил вас о встрече, потому что не хотел говорить в присутствии Ранхеля — он не любит слухов.

— И что же это?

Я пил кайпиринью, а Сиго говорил мне о темной стороне города, рассказывал истории, связанные с влиятельными гражданами, но опять же — ничего, что имело бы отношение к конкретному делу. Было два часа ночи, когда я решил, что пора на боковую, попрощался и ушел. «Какой ужас, — думал я, — есть ли в этом городе что-то, помимо криминала?» Рассказ Сиго нагнал на меня тоску, что, впрочем, я чувствую всегда, когда готов вот-вот раскрыть преступление.

Поднявшись в номер, я почувствовал нечто иное, напоминавшее скорее дурноту, чем упадок духа. Я глядел на дверь и видел, как дрожит и рассыпается ее деревянный узор, точно колонна муравьев. Потом в глазах у меня засверкали синие искры, стало трудно дышать, и я догадался: меня отравили. Скорее всего, подсыпали яд в коктейль. Пошатываясь, я добрался до кровати, открыл чемодан, вынул аптечку, которую всегда вожу с собой, и стал хлебать антидот, как воду. Дыхание медленно восстановилось. Черт, если бы действие яда началось в баре, я не успел бы добежать до аптечки!

Я долго лежал на кровати без сил. Я не мог даже вызвать скорую помощь. Ситуация была гораздо серьезнее, чем я подозревал. Кто-то очень не хочет, чтобы я вмешивался в расследование, и посылает мне недвусмысленные знаки. Неужели яд мне подсыпал Сиго? Нет, как я ни старался, я не мог вспомнить, чтобы он трогал мой бокал. Наверное, это был бармен, или они сговорились против меня. Нельзя никому доверять в этом городе.

Я вынул свой пистолет 45-го калибра и стал ждать, готовя большой сюрприз для того, кто первым войдет ко мне в номер. Окна были открыты. Не лучший вариант в плане безопасности. Я понимал, что надо встать и закрыть их, но был совершенно обессилен. И вот, лежа на кровати, я обдумывал ситуацию. В голове проходил парад подозреваемых, которых назвал мне ассистент Ранхеля.

Я так и этак примерял каждого в свое уравнение, пока вдруг меня не осенило: вот этот годится больше других, он и есть убийца, это ясно как дважды два! Вот только имени его я вспомнить не мог — оно ускользало из памяти. Интересно, что этого человека Сиго упомянул вскользь, не задумываясь. Вот это да! Мое уравнение действует! Ну и молоток же я! Конечно, склероз уже не за горами, но зато моя система оправдала себя. Я понял, что опубликовать мою книгу просто необходимо.

Затем я попытался сесть — у меня получилось, и я по наивности понадеялся, что все закончилось, по крайней мере, кризис миновал. Нет, я знал, что мне требуется врач, но ехать к врачу в Паракуане не было ни сил, ни времени. Я встал и осторожно выглянул в окно. Каково же было мое удивление, когда я увидел во внутреннем дворике черного человека. Нет, это невозможно. Как он меня нашел? Откуда он узнал, что я здесь? Выходит, расследование в опасности. Да уж, близость к СБП до добра не доведет.

Я выскочил на улицу, пряча пистолет под пиджаком, и прыгнул в такси. «Гони в аэропорт, быстрее!» — велел я водителю. Надо было во что бы то ни стало оторваться от хвоста. Я едва успел на первый самолет в Мехико. Из аэропорта, не заезжая домой, я с вещами помчался на Балдерас, где находится министерство иностранных дел. Задыхаясь, я взбежал на третий этаж и рванул в приемную.

— Ах, доктор Куарон собственной персоной! — воскликнул молодой ассистент министра — коварный, нахальный мажор, вечно скалящий зубы без причины. — Для нас ваш визит — большая честь.

— Знаю, знаю, — отмахнулся я, — скорее доложите обо мне Гутьеррезу.

— Но сеньор министр в отпуске, — ответил ассистент. — На заливе.

— Вот как? Я только что оттуда.

— Было бы очень интересно услышать ваш рассказ, доктор, но прежде подпишите, пожалуйста, этот документ. — Он протянул мне бумагу. — Сеньор Гутьерреза хотел бы, чтобы вы поддержали президента на предстоящих в октябре выборах, когда он будет баллотироваться на второй срок.

«Каков наглец, — подумал я, — знает же, что мне уже это подсовывали, и я отказался поставить свою подпись».

— Я пришел по другому поводу, — ответил я. — Я пришел доложить о несправедливости, которую творят ваши люди. И если это не прекратится, я сообщу президенту.

— Доктор, — сказал он, по-прежнему улыбаясь, — вы напрасно потратите время, президент не станет вас слушать.

Я понял, что он не шутит.

— В таком случае, пусть не рассчитывает на мою поддержку на выборах. Я ничего не стану подписывать. — Я вышел, громко хлопнув дверью, и с тех пор зарекся иметь дело с властями.

Когда я приехал домой, негодование во мне не утихало. Я все-таки попробовал дозвониться президенту. Телефоны в его приемной долго не отвечали. Наконец, мне ответила какая-то хамоватая секретарша. Она не представилась и сразу нагрубила мне, так что я бросил трубку, не договорив. Словом, в то утро я был раздражен, как никогда. Меня бросало то в пот, то в озноб. «Ты должен отдохнуть, — сказал я себе. — Ты переутомился, привез с собой жару Мексиканского залива».

Наклонившись, чтобы снять туфли, я заметил, что левая рука дрожит, и понял, что на этот раз и впрямь переусердствовал. Сделал глубокий вдох-выдох, но было поздно — левая рука ниже плеча, ноющего от боли, онемела. Я кое-как лег на кровать и попытался расслабиться. Ну вот, я заработал себе сердечный приступ. И вдруг — бум! — стрельнуло в груди. Боль с каждой секундой становилась все сильнее и нестерпимее, пока я не сказал себе: «Не паникуй, Альфонсо, это не самое сложное испытание, которое тебе доводилось переживать. Не сдавайся. Давай сделай что-нибудь». Разумеется, все, что я мог сделать, — это попытаться достичь полного расслабления.

Я представил себе, что боль — это река и я плыву по ней в самой середине. И пока я плыл вниз по течению, мое сознание покинуло меня и вернулось только следующим утром. В окно светило солнце, и все вокруг казалось мне удивительно реальным. Я позвонил сестре. «Консуэло, — сказал я, — я чертовски устал». И рассказал ей обо всем, что случилось, не вполне понимая, наяву я разговариваю с ней или во сне.

Весь день я пролежал на кровати. Хорошо еще, что на тумбочке рядом стояла бутылка воды, которая помогла мне выжить.

А назавтра пришла сестра и племянники. Я не смог подняться, чтобы открыть им дверь, и крикнул: «Откройте своим ключом!» К счастью, незадолго до того я сделал для них дубликат. Едва они вошли и увидели меня, как сестра закричала, что сейчас вызовет скорую. «Нет, нет, — возразил я, — мне просто нужно отдохнуть, я очень устал». Но они меня не слушали.

Потом я крепко уснул, и спал как бревно, а Консуэло сидела у моей кровати. Первый раз я проснулся в полночь, и она сказала мне:

— Альфонсо, я люблю тебя, и я очень разозлилась, когда ты уехал, но теперь я понимаю, что ты должен был уехать, ибо твое призвание сильнее твоего тела.

— Консуэло, — ответил я, — ты моя сестра, и я тоже тебя люблю. Не стоит извиняться, я знаю, как ты ко мне добра. Но сейчас уже поздно, и я хочу спать.

Утром я проснулся раньше всех. Я чувствовал себя великолепно, словно заново родился. Мне даже удалось надеть туфли и не сбиться с дыхания. «Отдых, — сказал я себе, — вот что тебе нужно». Решено: каждую субботу и воскресенье я буду отдыхать. Я хотел удивить всех, сходив за газетой. Я открыл дверь, но газеты на крыльце не было. Странно, очень странно. Я дошел до угла, думая купить утреннюю газету в киоске, но и киоска на месте не оказалось. Более того — на улице не было ни одного человека.

Крупнейший город мира вдруг совершенно опустел. Куда все подевались? Неужели опять забастовка? Или просто слишком рано? Киоск, наверное, перенесли в другое место. Как много изменений произошло за последние два дня! С этими мыслями и пошел дальше, на Авениду Инсургентис, где находится еще один киоск. Едва я повернул за угол, как увидел моего шпика — человека в черном. «Нет, это чересчур», — подумал я и направился прямо к нему.

— Послушайте, — сказал я, — мне все это надоело. Хватит меня преследовать! Зачем вы это делаете?

Он не отвечал.

— На кого вы работаете? — настаивал я.

Человек молча снял черные очки, и я увидел, что он очень молод и похож на одного из этих волосатиков, как их там, певцов из Ливерпуля.

— Зачем вы за мной следите? — допытывался я.

— Потому что вы умерли, доктор, — с улыбкой отвечал молодой человек.