Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая - Марк Еленин

Остался в тени и еще один человек — Ганс Шпейдель, помощник военного атташе во Франции, связанный с особой нацистской секретной службой, руководимой самим Германом Герингом (так называемое «Исследовательское бюро», сотрудничающее с военной разведкой во Франция и других странах). Через немецких военных агентов в Мадриде он сумел наладить каналы связи с агентами разведки во Франции и Северной Африке, США, Латинской Америке. Вполне допустимо, что нм была установлена связь с представителями советской разведки...

Ганс Шпейдель оставил воспоминания, касающиеся операции «Тевтонский меч». Он расскажет в них и о том, что в небольшом кинозале в рейхсканцелярии Гитлера он несколько раз был свидетелем тога, что фюрер с огромным удовольствием три раза подряд осмотрел кинохронику марсельских событий, сопровождаемую дикторским текстом... На экране — приезд Александра и Барту в Марсель, проезд по городу, толкучка и безалаберность, покушение, выстрелы, паника.

Мелькают фигуры бегущих.

Рядом с Гитлером в просмотровом зале министр иностранных дел, 60-летний барон Константин фон Нейрат — толстый и неповоротливый, всегда будто сонный. Опытнейший дипломат, служивший в Константинополе, Копенгагене, Риме, Лондоне...

На экране падает, обливаясь кровью, Александр. Падает Луи Барту.

— Вот так надо делать дела, — говорит Гитлер, чуть склоняясь к соседу. — Пока вы там дипломатничаете, три пули — и все!..

Нейрат безмолвствует.

— Я знаю ваш вклад в борьбу против Восточного пакта, — смягчается Гитлер. — Но сейчас меня устраивает такое решение.

— Мой фюрер, — находится, наконец, дипломат, — без нас, дипломатов, все равно не обойтись. Теперь наша очередь — замять по дипканалам эту историю. Нам невыгодно, чтобы всплыли связи покушавшихся хорватских террористов с нашим посольством в Париже и с людьми дуче.

— Ни в коем случае! Пусть еще раз прокрутят пленку... Король умер сразу?

— Да, мой фюрер.

— А Барту?

— Его только через три четверти часа привезли в больницу и, к счастью, никто не догадался остановить кровотечение из раны.

— Он сказал что-нибудь в больнице?

— Какую-то ерунду, — лениво отвечает Нейрат...

...После того, как Герингу доложили, что второй террорист убит и свидетелей операции не осталось, он принял решение отправиться на похороны короля Александра. От имени канцлера Адольфа Гитлера и от себя лично Геринг выразил королеве глубокое соболезнование и возложил огромный венок к ногам безвременно погибшего монарха...

Глава двенадцатая. НАД ВСЕЙ ИСПАНИЕЙ БЕЗОБЛАЧНОЕ НЕБО

1

«Южный экспресс Париж-Лиссабон» бесшумно въехал под стеклянную крышу парижского вокзала и плавно остановился — ни один буфер не звякнул, ни одна сцепка не дрогнула. Проводник вагона в белоснежном кителе приветствовал пассажира по-французски. «У международного вагона и проводник должен быть международный, — с усмешкой подумал Шаброль. — Поди, знает десяток европейских языков не хуже профессора-лингвиста». Было поздно. Путь Шаброля лежал до Мадрида, куда он направлялся по заданию Центра. Шаброль постоял у подножки рядом с проводником, не вступая, впрочем, с ним в разговор. Перроны были почти пусты. Только у одного вагона толпилась группа рослых хохочущих мужчин, человек пять, громко говоривших по-немецки. Пропустив носильщика, у которого форменная куртка с горящими в два ряда пуговицами и золотыми галунами напоминала парадный мундир старшего офицера какого-нибудь колониального конного полка, Шаброль поднялся в вагон н быстро прошел к себе в купе по серому ковру с большим ворсом, заглушающим шаги. Он приказал носильщику соединить оба чемодана стальной цепочкой с карабинами и поставить их под сиденье, затем расплатился с ним. Работа Шаброля требовала постоянных переездов, и казалось бы, можно было привыкнуть к этим бесконечным экспрессам, международным купе и спальным вагонам.

Однако у Шаброля сохранилось это мало объяснимое чувство предвкушения чего-то нового, неизведанного, когда он садился в поезд. И гулкие звуки вокзала, и гудки паровозов, и толпа пассажиров, и угодливость проводников вместе с восхитительно продуманными мелочами дорогого, обитого красным деревом и плюшем спального купе — все это нравилось ему и никогда не надоедало. Однако привычка заставляла и на этот раз, как всегда, быть предельно внимательным. Неизвестно, кем он будет в Испании: это решит Деревянко, подчье начало он направлялся, а пока — он богатый коммерсант, чьи дела, несмотря на испанские события, требуют его личного присутствия в Мадриде. Он подошел к окну, выглянул на перрон. По-прежнему у соседнего вагона беседовали и жестикулировали пятеро молодых людей. Они все были похожи один на другого — тщательно приодетые, обутые в одинаковые туристские башмаки на толстой подошве, в одинаковых беретах, открывающих бритые затылки, и в свободных пиджаках с резинкой сзади. «Ну и публика, — подумал Шаброль, — будто горсть явно из одного какого-то курятника, но чего-то общего им явно не хватает...» И тут же сообразил: «Оружия им не хватает, вот чего! Это военные люди, видно сразу. Им бы по хорошему охотничьему ружью одной марки, раз уж все им подобрали одинаковое!» Ясно, кто они — «эльзасцы» (так это слово и задержалось в лексиконе «Доктора» с тех времен, когда с такими вот молокососами из абвера они с Венделовским схватились в Париже). Теперь это — так называемые «немецкие туристы» (призывного возраста), которые стали шастать по Европе и аккуратно сверять свои карты с тем, что увидели и выведали на местах...

Шаброль плотно закрыл окно и принялся внимательно осматривать купе — сантиметр за сантиметром, иногда прибегая к небольшой сильной лупе и наушникам с микрофончиком. Особо внимательно он осмотрел потолки, место под столиком и туалет. Вызвав кнопкой проводника, он попросил кофейник и чашку, дал несколько франков «чаевых» и поинтересовался как бы между делом: «Что это за публика топчется возле соседнего вагона?» — «Эльзасцы, — серьезно ответил проводник, — туристы-любители. Их теперь в любом поезде и в любой стране полно. Говорят, мода у них на путешествия, вот и разъезжают кто куда».

Проводник осторожно притворил за собой дверь и тут же, как будто это он скомандовал, экспресс плавно снялся с места и двинулся, быстро набирая скорость. Шаброль достал из портфеля несессер и пошел в туалет. Была у него неистребимая привычка — бриться второй раз, на ночь. Он выложил на полочку все необходимое и устроился удобно на откидном сидении. Пустил теплую воду. И тотчас услышал стук в противоположную дверь. И не просто стук, а знакомый, условный. Шаброль замер, изумленный: показалось? Однако вскоре стук повторился. Разумеется, это мог быть только кто-то из своих. Посланец Деревянко? Человек, посланный наблюдать за ним? Связной с новыми инструкциями?

Молниями пронеслись в голове эти предложения.

Но когда, открыв дверь, ведущую в туалет, он увидел перед собой Альберта Николаевича Венделовского, то даже стукнул себя с досады кулаком по лбу: об «0135»-м он совершенно не подумал, а ведь именно у них этот стук служил паролем.

Друзья обнялись. Кто бы ни организовал эту встречу (а это был, разумеется, Деревянко), он подарил им обоим целую ночь для беседы, общих воспоминаний и дружеского общения.

— Ты откуда и куда? — обменялись они вопросом, оба удивленные и обрадованные. Видимо, и Венделовскому не сказали заранее, с кем он должен встретиться в южном экспрессе.

— Ты куда?

— Я — Париж — Мадрид — Бордо. Новое назначение. А ты?

— Из Москвы после учебы. Маршрут тот же. Но до Бордо. Оттуда морем дальше.

— Дальше куда?

— Да туда же, дорогой. «Над всей Испанией безоблачное небо». Понял?

— Как не понять?.. Значит, мы опять будем вместе?

— Это уж как Богу будет угодно...

— Скажи лучше: не Богу, а Деревянко. Чует мое сердце, добром это для нас не кончится. Вот эта встреча наша, зачем она? Ты понимаешь?

— Сие понимать незачем, у меня точное задание удостовериться, что в соседнем купе едет наш товарищ, и доложить, если его там не окажется. Но, конечно, я не знал, что этот товарищ — ты.

— Только и всего? — пожал плечами Шаброль. — Маловато для такой серьезной поездки.

— Да нет, ты не понял, это попутное задание. Главное в другом: я возглавляю группу ребят, направляемых в Испанию. Видал их на перроне?

— Этих немцев? Молодцы, чуть-чуть экипировали их нечетко, уж больно одинаково, а в остальном — неплохо, от немецкой туристской группы не отличишь.

— Мы старались, шеф! — дурашливо ответил Венделовский и от полноты чувств обнял Шаброля: «Боже мой, Роллан, как я рад тебя видеть и какое это счастье — говорить с тобой, не таясь и не притворяясь».

Они уселись рядом на скамью, выключили верхний свет, оставив настольную лампу под шелковым с бахромой абажуром и два ночника.

— Сколько ты был в Москве? — спросил Шаброль.