Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов

покачивал головой: мол, не надо, Эдичка, не надо, не буди лихо, пока оно тихо.

Так вот, повторюсь: Слава Гордеев был довольно незаурядным человеком, обладающим массой талантов, но его кипучий темперамент не позволял ему сосредоточиться на чём-то одном, поэтому он был увлекающейся натурой, крайне непостоянной в своих увлечениях, и это касалось не только женщин…

Он переобувался в воздухе, словно акробат, совершая головокружительные кульбиты. Не успеешь глазом моргнуть, как он уже бросил писать стихи и бренчать на гитаре, а готовит себя в православные клирики: изучает акафисты и каноны, штудирует библию, отправляется к святым местам… Не успеешь привыкнуть к его новому качеству, а он уже ударяется в политологию и собирается писать титанический труд. Ты, казалось бы, только-только подхватил нужную интонацию общения, ознакомившись с основными геополитическими постулатами Владимира Гельмана и Роберта Даля, а он уже кардинально меняет тему и произносит с такой лёгкой ухмылочкой:

— Для кого-то режиссура — высшее предназначение, чуть ли ни мессианство… — Пытается поймать зубочисткой ускользающую жилку отбивной. — А для меня — это привычная форма существования, потому что я каждый день занимаюсь режиссурой…

Я вопросительно на него посмотрел, а он тут же попытался всё объяснить:

— Если бы ты видел, дорогой мой Эдичка, как тонко я организую отъём денег у коммерсантов, как изящно обрабатываю каждую сцену, как легко навязываю им второстепенные роли и как безупречно отыгрываю свою… главную роль. В данный момент я пытаюсь вычленить из этого, так сказать, бомонда маленькую антрепризу, после чего мы отправимся к тебе на флэт и разыграем там настоящий спектакль по моему сценарию. Ты знаешь, я сторонник передвижничества в искусстве — я несу его в массы.

Я всегда восхищался его гордыней, такой же безграничной, как Вселенная.

— Кстати, на следующий год собираюсь поступать во ВГИК, — заявил Славка, чем поверг меня в полное замешательство.

Я молвил с некоторым придыханием и восторженно-глупым видом:

— Ты же ещё недавно собирался в духовную семинарию, и вот тебя уже кидает в дьявольские чертоги.

— Ну ладно, не бухти! — отмахнулся он с добродушным видом. — Я ещё молодой пацанчик, поэтому нахожусь в постоянном поиске и не боюсь экспериментировать.

— Обязательно стану крёстным отцом нашего российского кинематографа, — пообещал он, с аппетитным хрустом откусывая попку у корнишона, и добавил, глумливо усмехаясь: — Тем более на сегодняшний день это место вакантно…

— Ух ты! А меня возьмёшь на роль маниака в длинном чёрном пальто?

Гордеев ничего не ответил, почувствовав иронию в моих словах, а продолжал возносится всё выше и выше, и голос его звучал всё громче и громче, и уже многие посетители поглядывали на него с любопытством, особенно женщины, коих было большинство в этом зале.

Потом он скинул роскошную лайковую куртку на спинку стула, расстегнул лощённую сиреневую рубаху на богатырской груди и щёлкал официантке, требуя топлива для своего прожорливого мотора, а кабак в это время гудел тяжело и монотонно, как трансформаторная подстанция, заглушая его глубокий баритональный бас.

— Янки не хвастают своей многовековой культурой, какой-то там сложной загадочной душой, не тревожат беспрестанно в могилах своих опочивших классиков, но при этом выдают каждый год десяток блокбастеров. Люди на этих фильмах плачут и смеются. Мне иногда кажется, что Брюс Уиллис — это новый мессия. Прости меня, Господи, за богохульство!

— А наш кинематограф, товарищи, загоняет страну в глубокую алкогольную депрессию! — продолжал орать Гордеев. — Это же сплошная чернуха или пошлость!

— Я тут решил в кино сходить, — вдруг спокойным тоном произнёс он. — Вырвался в коем веке. Фильм называется «Мама». Ну что я могу сказать про эту картину? Дениска собрал такой актёрский состав, который уже никто и никогда не соберёт, а вместо откровения получился слабенький водевиль, и даже неповторимый Павел Лебешев не смог вытянуть этот фильм. Не получилось у Дениски ожидаемого эффекта «Родни», хотя, знаешь, такая лёгкая аллюзия всё-таки возникает…

— Единственная и неповторимая! — крикнул Славян. — Настоящая богиня спасает этот бездарный фильм от полного фиаско! Вот перед кем я приклоняю колено! Вот кем я не перестаю восхищаться! Великая женщина! Мать всех матерей!

Я уже не понимал, что он несёт и кому адресует эти слова, лучезарным взглядом отправляясь в радужную перспективу.

— Ну, что ты разошёлся? — пытался я его успокоить. — Это молодые режиссёры. Они ещё научатся снимать.

— Папенькины сынки, блядь! Рафинированное поколение! Жизнь видели только в замочную скважину! Пороху не нюхали, книжек не читали, а туда же — лезут кино снимать. Духовной основы никакой, да ещё природа, как известно, отдыхает на этих детишках… Поколение мажоров, блядь!

— Славян, хватит материться, — зашипел я. — Ты же культурный человек.

— Ты пойми, — сказал я, — раньше искусство было элитарным, и каждый продукт был штучным, а теперь мы вступили в эпоху массовой культуры, которая пришла к нам, как сифилис, с американского континента. Только в Соединённых штатах искусство поставили на поток и сделали инструментом для зарабатывания денег. Они совершили революцию — приземлили культуру до потребностей обывателя, вместо того чтобы обывателя тащить на новый культурный уровень. Американская культура — это зло, поглотившее весь мир. А что творится в нашей стране? Мы перестали снимать самобытные фильмы, и уже второе поколение молодёжи воспитывается на американских эрзацах. Что мы делаем? Выращиваем пятую колонну? Кино — один из самых мощных рычагов пропаганды, но у нас этот инструмент находится во вражеских руках. Мы — потерянное поколение, выращенное терминаторами и маньяками. Согласись, не самые лучшие учителя для наших детей… Но people хавает это дерьмо и платит за это деньги, а утончённые вкусы истинных ценителей никого не волнуют.

Он абсолютно меня не слушал и смотрел куда-то мимо впавшими цинковыми глазами. Я медленно повернул голову и увидел за спиной, за соседним столиком, двух субтильных блондинок, которые кокетливо улыбались ему. Девчонки были явно заинтересованы нашим диалогом.

Они были настолько одинаковые, что я назвал их для себя «матрёшками», к тому же одна из них была крупнее другой и чуточку симпатичнее. Вообще-то они были довольно миленькие, но даже в прокуренных сумерках ночного заведения было видно невооружённым глазом, что эти блондинки уж больно потрёпанные, повидавшие огонь, воду и медные трубы. Пьяные ужимки, глупое хихиканье, вульгарные шмотки, плохо прокрашенные корни волос, откровенные взгляды, не таящие никаких