Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов

Евреи женятся на русских, и многие из них даже Талмуд в руках не держали и Тору в глаза не видели.

— Господа! — воскликнул Гордеев, и все вокруг начали оглядываться, не понимая откуда исходит голос. — Поздравляю вас! Мы вступили в эпоху полного нигилизма!

Кто-то выкрикнул из зала:

— Да нам по хуй!

— Все догмы рухнули, — спокойно продолжил Славян, даже не моргнув глазом. — Теперь существует только объективная реальность, которая зиждется…

— … на деньгах, — подхватил я.

— Так вот, Эдуард, я хочу подытожить…

— Валяй! А то я уже сгораю от нетерпения, — иронично заметил я.

Капитан Гордеев задумался и даже глубокомысленно возвёл глаза к небу. Я в этот момент подлил ему водочки — он шарахнул и продолжил вещать утробным голосом:

— Они придумали новую технологию. Именно кредитная система явилась новым инструментом закабаления масс. Но для этого нужно было создать новое общество, совершенно безыдейное и глухое к любым призывам, кроме одного — SALE 50 %. А с этой задачей прекрасно справился Голливуд.

— Каким образом?

— Начиная с середины восьмидесятых, он проводил в нашей стране активную пропаганду американских ценностей. Их кино — это жуткий суррогат, которым отравился весь мир.

— Так вот, — продолжал Слава, — послушный советский народ был безнадёжно развращён, и в начале девяностых сложилась революционная ситуация, а наша страна в очередной раз утонула в крови. Это был последний ультиматум охуевшего от тягот и лишений народа…

— А мне кажется, что это был беспредел со стороны власти…

Он не обратил внимания на мою реплику, а продолжал спокойным размеренным голосом, мягонько сжимая и разжимая увесистый кулак (глаза его были серые, холодные, как февральское утро):

— В Кремле услышали этот ультиматум и начали создавать скрытую систему подавления. Как превратить народ в послушное быдло в условиях демократии? КГБ уже никто не боится. Партии нет. Национальной идеи нет. Милиция коррумпирована. Армия полностью деморализована. Вот и задумались умные дядьки, как вернуть народ в стойло. Благо у наших западных партнёров такой опыт уже имеется.

— И что это за секретное оружие?

— Они создают глобальную систему кредитования. Поверь мне, отделения Сбербанка будут даже на северном полюсе, чтобы любой пингвин мог получить ипотеку.

— Пингвины не водятся в Арктике, — скромно заметил я.

— Ничего-о-о, — пообещал Славян, — когда ипотека станет доступной даже для пингвинов, они туда переедут, потому что там теплее.

— Ну ладно, а прикол-то в чём?

— Тебе зарплату на комбинате начали платить? — спросил он, хитро прищурившись.

— Потихоньку.

— Главный принцип любого государства — держать народ в повиновении…

— Да заебал ты уже! Что дальше?!

— А деньги — это свобода. Это дополнительные возможности. Поэтому нельзя доверять деньги народу. Они должны оставаться в банке или находиться под контролем банка. Нельзя давать простым людям бабосы! Понимаешь?! — Славян пытался перекричать нарастающий гомон. — Но! При этом народ нужно заставить работать, да так чтобы он за эту работу держался обеими руками и даже не бухтел! Как это сделать, и при этом оставить бабки у себя?

— История повторяется, — задумчиво произнёс я. — Кортес расположил к себе индейцев, и они меняли золото на стеклянные побрякушки, а Колумб для этого использовал шнурки с металлическими наконечниками, которые просто завораживали индейцев.

Славян щёлкнул пальцами в знак одобрения.

— Молодец! — воскликнул он. — Простые работяги будут вкалывать на эту власть за побрякушки, шнурки и прочее барахло, которое на самом деле ничего не стоит, но народу это будут преподносить как великие блага. Вы отнесёте свои кровные в банк и никогда их больше не увидите. Точнее сказать, вам их переведут на карту и тут же снимут в счёт погашения долгов. Вы всё отдадите: и свободу, и бабки — одним росчерком пера. А потом и душу заложите в банк под проценты и будете в ладоши хлопать от радости, что вам за это дали ещё побрякушек. Пикнуть никто не посмеет.

— И ты это называешь латентной системой порабощения? — Я скорчил удивлённую физиономию. — Согласись, что это гораздо приятнее, чем ГУЛАГ.

— Любая диктатура недолговечна, — парировал Славян. — Самый послушный раб — это тот кому внушили иллюзию свободы. На этом весь демократический мир держится.

Я замахал руками в знак протеста.

— Русские — это маргинальная нация! Нас могут только силой запрягать и лупить вожжами до кровавого пота, но просто так мы этот воз не потащим!

— Да ладно, — снисходительно обронил Гордеев. — Хотел бы я шагнуть в светлое будущее и увидеть, с какой блаженной физиономией ты сунешь голову в этот хомут… сам… по собственной воле.

— Не увидишь! Я быстрее хлопну банк, чем возьму кредит.

Он посмотрел на меня с жалостью и молвил с лёгким еврейским акцентом:

— Моня, я умоляю вас, эти понты уже никому не интересны.

— Да мне плевать на всех остальных! Я как был бродягой по жизни, так и останусь! — кричал я, брызгал слюной и бил себя кулаками в грудь.

В этот момент мимо нашего столика проходила красивая статная брюнетка лет тридцати. На ней была обтягивающая водолазка и короткая юбка, что вызывающим образом подчёркивало её роскошные формы. По всей видимости, дамочка шла из туалета к своему столику в глубине «Альянса». Гордеев щёлкнул её взглядом, как Кот Баюн, и, слегка коснувшись её руки указательным пальцем, заговорил с ней волшебным певучим голосом:

— Мадам, я дико извиняюсь, но позвольте заметить… В этом шалмане вы смотритесь неестественно. Разрешите Вас как-нибудь пригласить в «Александровский». (Прим. авт. Самый фешенебельный ресторан в городе на тот момент).

— А что вы тут сами делаете, молодые люди? — спросила дамочка, озарив нас обаятельной белозубой улыбкой.

Она была воплощением эротической мечты со всеми её атрибутами: оттопыренная бразильская попа и большая грудь, пухлые губки и глаза, сияющие неприкрытой похотью, идеально гладкая кожа и тёмно-каштановые волосы, напоминающие моток медной трансформаторной проволоки. Я считаю жутким моветоном подкатывать к таким женщинам, ибо все комплементы в их адрес кажутся такими же замызганными и банальными, как поздравления с Новым годом.

— Именно в этом месте нас застал ливень, — с некоторым пафосом ответил Гордеев, на что она снисходительно улыбнулась и