Решающее лето - Памела Джонсон

Она выслушала меня молча и лишь потом с тревожным любопытством спросила:

— Можно ли, потеряв в молодости любимого человека, потом забыть эту потерю?

— Не знаю. Раньше мне казалось, что это невозможно.

Она не смогла скрыть радости, на мгновение осветившей ее лицо. Затем оно снова стало серьезным.

— Знаете, я видела Сесиль Арчер.

Я совсем забыл, какой известностью пользовалась в свое время Сесиль. Мне показалось невероятным, что Элен могла что-либо знать о ней и, более того, видеть ее.

— Неужели? Где же?

— Я хорошо помню: мне было восемнадцать, это был день моего рождения, и дядя повел меня на какой-то большой утренний концерт. Я помню Грэйси Филдс и Эдит Бэйкер. Помню только их и еще Сесиль Арчер. Она произвела на меня огромное впечатление, и я долго потом мечтала стать певицей мюзик-холла. Она была очень небольшого роста, правда?

— Да, пять футов, два или три дюйма.

— Темно-рыжие волосы, алое платье и никаких украшений. Она пела какие-то остроумные, хлесткие куплеты высоким, тонким голосом. Очень странный голос, сначала он мне не нравился, а потом… Сколько лет ей было тогда?

— Лет двадцать пять, должно быть. Она была в зените славы.

— Она была просто великолепна! — воскликнула Элен, и я знал, что она искренна, что это сказано не для того, чтобы сделать мне приятное. — Какая-то необыкновенно подкупающая манера петь — она была где-то далеко от меня, на сцене, и пела не для таких, как я, восемнадцатилетних дурочек, и тем не менее мне казалось, она могла бы быть мне подругой, могла бы помочь мне, например, выстирать блузку или что-нибудь в этом роде.

Ее слова доставили мне искреннюю радость.

— Как она была бы счастлива слышать это.

— Я не ошиблась? — спросила Элен. — Она действительно была такой?

— Не знаю. Как ни странно, но я очень мало ее знал. Ей были уже известны и слава и поклонение публики, но, мне кажется, вы в ней не ошиблись.

Она явно колебалась, прежде чем задать следующий вопрос.

— Ваше чувство к ней прошло?

— Да, — ответил я. — Оно прошло гораздо раньше, чем я сам это понял. Но память — это словно старый любимый плащ. С ним расстаешься с трудом. — И тут я вспомнил. — Моя сестра обожала Сесиль.

— Чармиан была тогда совсем еще ребенком, не так ли?

— Да. Но они часто виделись. Сесиль жила отдельно, когда ее отец женился на Хелене, но часто бывала в отцовском доме. Я думаю, Чармиан лучше, чем кто-либо, могла бы подтвердить или опровергнуть ваше впечатление о Сесиль.

— Как вы думаете, она согласится позавтракать со мной, если я ей позвоню? Я давно хотела спросить вас об этом. Она бывает свободна днем?

— Да. До последнего времени она держала няньку, но, когда Эван стал пить, ей пришлось отказаться от постоянной прислуги и взять приходящую.

— Мне не стоит расспрашивать об Эване?

— Лучше не надо. Насколько я знаю Чармиан она, очевидно, сама захочет вам все рассказать.

После ужина мы побродили по Сент-Джеймс-парку, полюбовались отражением луны в озере. Элен попал камешек в туфлю, она сняла ее и вытряхнула, держась за мое плечо, чтобы не ступить ногой в чулке на гравий дорожки. Я привлек ее к себе и крепко обнял. Она повернула ко мне свое слегка удивленное лицо, и тогда я поцеловал ее в губы.

В конце недели Элен и Чармиан завтракали вместе, а вечером я встретился с Элен.

Она не заводила больше разговора о Сесиль и лишь вскользь упомянула о Шолто. Как потом выяснилось, наибольшее впечатление во время встречи с Чармиан произвело на нее нечто другое, что явилось поистине неожиданностью для меня, хотя я мог бы в известной степени это предвидеть.

— Послушайте, Клод, Чармиан одержима мыслями о Хелене. Пока мы были вместе, она ни о чем другом не говорила, словно Хелена жива и вот-вот войдет в кафе и сядет за наш столик. Мне стало даже не по себе. Должно быть, она была к ней очень привязана.

— Самое странное в этом то, — сказал я, — что при жизни Хелены все было совсем иначе. Чармиан, разумеется, любила Хелену, они понимали друг друга, но Хелена не вошла в ее жизнь, как, скажем, она вошла в мою. Это у нее что-то новое, и, поверьте, Элен, меня это тоже беспокоит.

— Что же произошло?

— Думаю, ничего особенного. Просто Чармиан мыслями о Хелене пытается заглушить какие-то другие, более горькие и мучительные.

— Нет, все это гораздо сложнее, — возразила Элен со знакомой мне категоричностью. Не кажется ли вам, что вы все несколько упрощаете?

— Послушайте, моя дорогая, — сказал я, — есть вещи, которых вы просто не знаете. Например, глубину всей трагедии, переживаемой Чармиан. Не знаете, потому что сама по себе ее трагедия довольно банальна. Представьте себе молодую женщину, которой всего двадцать четыре года; она решает навсегда связать свою жизнь с человеком, которого буквально не выносит. Можете осуждать ее, но такова правда. Одно дело взойти на эшафот с высоко поднятой головой, другое — добровольно войти в тюремную камеру, самой запереть за собой дверь и выбросить ключ в водосточную канаву.

— Так не может продолжаться, — упрямо сказала Элен. — Это невозможно. Вот почему я отношусь к этому иначе, чем вы. Что-то обязательно произойдет. Должен наступить какой-то перелом.

— Должен наступить какой-то перелом, — передразнил ее я. — Вот так же утешают себя миллионы людей, но что из этого?

Она нетерпеливо передернула плечами, словно отбрасывала неприемлемый для нее пессимизм.

— Если она хочет заживо похоронить себя, это, разумеется, ее право. Но я не могу ее понять. Я всегда буду верить в перемены и буду ждать их, потому что я этого хочу.

— А я?

Взгляд ее потеплел.

— И вы тоже, потому что мы с вами одной породы. Мы похожи друг на друга гораздо больше, чем вы думаете, Клод.

Глава вторая

Однажды в конце мая я шел с работы домой, как вдруг на противоположной стороне улицы увидел Филда и Шолто.

Они быстро шагали по Бонд-стрит, щедро залитой лучами низкого закатного солнца. Я собрался было перейти улицу и окликнуть их, как вдруг что-то остановило меня, и я дал им уйти вперед шагов на тридцать. Трудно объяснить, почему я это сделал. Так бывает: иногда войдешь в комнату, полную спокойно беседующих, улыбающихся людей, и вдруг почувствуешь себя непрошеным гостем.

Филд и Шолто были веселы, оживлены и явно торопились куда-то. Мне бросилась в глаза странная близость этих двоих, хотя я не смог бы объяснить, в чем она проявлялась. Что касается Филда, то его я просто не узнавал: это мог бы быть его кузен, таким он выглядел самоуверенным и энергичным.