Варшавка - Виталий Мелентьев

— Время еще есть… Посмотрим, как сложатся дела. Но вообще-то…

Когда Басин запретил эту подготовку, а старшина сообщил об этом Кривоножко, тот грустно улыбнулся, как человек, который отлично видит промахи начальства, но в силу своей подчиненности не может или не имеет права исправить их.

— Ладно, старшина. Новый год мы отменить не в силах. А приказ командира есть приказ, и мы его выполним… Но если позволит обстановка… То почему же нет?

Они заговорщицки рассмеялись, и старшина, как и многие другие в последнее время, убедился: замполит в общем-то хороший мужик. Понимающий…

В сумерках снайперы выбрались с передовой, а капитан Басни остался на НП. Его беспокоило оживление противника. Можно было ждать его мести. Но пока он, Кислов, связисты и наблюдатели следили за противником. постоянно перезваниваясь с командирами рот и приданными артиллеристами, — жизнь шла своим чередом.

Бойцы выходили на ночное дежурство в траншеи я, дзоты, как никогда, деятельные и веселые — слух о том, что снайперы, артиллеристы и минометчики ухлопали немецкого генерала, веселил и наполнял гордостью. Правда, поближе к полуночи слухи обросли такими подробностями, что услышь эти байки артиллеристы, они бы возмутились: получалось, что они вроде и ни при чем. Впрочем, если бы пехота услышала то, что говорилось среди артиллеристов, она бы тоже возмутилась, — выходило, что снайперы и минометчики только ахали и мешали: затянули целеуказание, прикрыть пушкарей от огня противника не сумели и сейчас тоже молчат, как будто в рот воды набрали, — того и гляди, противник испортит праздник.

Глава четвертая

После ухода Кислова из отделения домовитый порядок снайперов нарушился, хотя Кислов и помогал чем мог. Когда отделение вернулось в нетопленую землянку, приподнятое, праздничное настроение угасло, пробилась обида неизвестно на кого и на что.

Когда разожгли светильник и Мал ков, чертыхаясь, начал растапливать печь, всегда молчаливый и потому, должно быть, незаметный, бывший партизан и связист Алеша Кропт обратился к Жилину, кажется, с первой за все время пребывания в снайперском отделении просьбой:

— Разрешите отлучиться на полчасика, товарищ сержант?

На пего посмотрели с удивлением и даже с осуждением: после такого боя, перед самым праздником следовало бы побыть вместе, а он отрывается, у него какие-то особые дела…

Жилин поморщился, но кивнул — идите. Костя не любил доставлять людям неприятности, он был уверен, что сделать людям хорошее всегда и легче и приятней, чем сделать плохое…

Когда Кропт ушел, Костя грустно усмехнулся:

— Ну вот, добровольцы-москвичи, равно как и комсомольцы, и остались мы старой компанией. И нет за той компанией ни догляду, ни, обратно же, заботы. Как будем встречать Новый год?

— Как его встретишь? — злился Малков, раздувая огонь под загодя не просушенными дровами — Мамы с папой не предвидится, в магазин не сбегаешь. Поужинаем — и на боковую.

Джунус грустно усмехнулся и стал закуривать, Засядько отвернулся — ему вспомнился дом и школьная елка.

— Ну, сознательность, ну, крепкое моральное состояние: чуть что — разнюнились, — притворно-сердито причитал Костя. — Вместо того чтобы повышать бдительность, они собираются дрыхнуть. Не пойдет! У кого что есть в загашниках?

А что могло быть в загашниках у снайперов, которые каждый день выходили в бой?

— Понятно… Старшин из вас не получилось. Я, видно, тоже не выдвинусь. Хотя, может, до каптенармуса и дослужусь. — Костя достал свой вещмешок и вынул из него неполную фляжку с водкой и банку американской тушенки. В дни его наивысшей славы, после возвращения из дома отдыха, эти богатства подбросил ему командир хозвзвода. У Кости хватило ума не сразу передать их в общий котел. — Остальное приложится. Засядько!

Смотайся-ка к Марии и попроси маленько картошки. Кое-что сварганим. Джунус и я — за приборочку. Порядочек должен быть, как в гвардии…

— А какой порядок в гвардии? — спросил Малков.

— Опытно-показательный. Гвардия — носитель передового боевого опыта. Понятно?

Что-то стронулось в отделении. Разгоралась печка, и ребята словно оттаивали. Стали перестилать нары, подметать, но тут вернулся растерянный Засядько и сказал:

— Картошки не дали…

— Кто не дал? — замирая от недоброго удивления, спросил Костя.

— Мария… Говорит, нечего вам возиться.

— Она что, сама приготовит?

— Да… нет… Просто она сказала, чтоб мы не возились. Что надо — сделается…

Ребята оценивающе оглядели растерянного Засядько, но так и не решили — радоваться им или сокрушаться.

— Она сказала — готовьтесь там…

— Ну и черт с ним! — рассердился Костя. — Раз не разжился картошкой — валяй вон с Малковым в лес, нарежьте лапника…

Засядько с Малковым стали натягивать полушубки, но в дверь постучали валенком.

— Кто там еще? — спросил Малков.

— Открывай, руки заняты! — крикнул из-за двери Кропт.

Он вошел в землянку задом, чтобы ногой прикрыть дверь, а когда обернулся, то оказалось, что под мышками у него зажаты свертки, а в руках он держал маленькие елочки.

Аккуратно разложив елочки на нарах, кинув на стол свертки, Алеша стал вынимать из карманов блестящую катушку, разноцветную проволоку и бумагу. Снял полушубок и скромно сообщил:

— Вот…

— Что — вот? — нарочито серьезно спросил Костя.

— Все для елки.

— Что все?

— Бумага и проволока на игрушки. И серебряная бумага. Из микрофарад.

— Это что еще за микрофарады?

— Это, товарищ сержант, конденсаторы большой емкости. Они делаются из станиоля. А станиоль — это тонкая-тонкая, вроде — папиросной бумаги, блестящая лента. Серебряная.

И на игрушки и так… вообще. А вот здесь, — Кропт пошевелил сверток побольше, — заяц.

А вот это, — он похлопал по свертку поменьше, — компот.

— Черт! — восхищенно протянул Костя. — А ведь ты похлеще Кислова. Но откуда компот?

— Я, ребята, зайца недавно убил. Во время тренировок. Шкурку содрал, а тушку закопал в снег. До Нового года. Шкурку отдал командиру хозвзвода второго батальона — у них там свой скорняк есть. А мне за это компот. А все остальное ребята из взвода связи выдали.

— А как же твоего зайца никто не слопал? Мышей же до черта, да и так… вообще… хищники.

— Так я его по-партизански хранил: облил водой. обморозил, а лед никакие мыши не прогрызут, а хищники не учуют.

— Ну. знаете ли, товарищ Кропт, я даже не представляю, что с вами делать! — Костя обвел взглядом отделение. — Ведь придется его качнуть. А?

И ребята, преодолевая веселую оторопь и попадая в тон командиру, почти серьезно согласились с ним — качать нужно. Заслужил! Но Кропт тоже попал в тон и потому, очень внимательно осмотрев низкие, чуть сочащиеся влагой накаты, согласился:

— Качать, конечно, нужно. Но только на четвереньках — иначе до накатов не достанете.

Терпеть дольше этот нарочито серьезный разговор уже не было сил, и ребята навалились на Кропта, покатали его по нарам, а он, отчаянно крича: «Елки! Елки!», не отбиваясь, хохотал вместе со всеми.

Когда все улеглось, он вынул из полушубка ножницы и серьезно сказал:

— В нашем распоряжении всего час. За этот час нужно сделать все заготовки. А потом за ножницами придут. И за клеем. Садитесь за работу.

Они тесно уселись за шаткий стол, светильник поставили в середину. Каждый, кроме Джунуса, когда-то клеил игрушки для елки, и каждый взялся за дело. Джунуса заставили резать блестящий, почти невесомый станиоль на узенькие полоски. Ножницы оказались занятыми. Тогда в ход пошли ножи-складни и финки. Ребята сопели, вспоминая нелегкие конструкции корзиночек и хлопушек, и поначалу отрывисто перебрасывались словами, потом, когда работа увлекла, Засядько сказал:

— А у нас в Пидгороднем елок в общем-то и не было. У нас сосенку обряжали. Привозили издалека. И свечей много было. А еще яблок и конфет. Ну, яблоки у нас в каждой хате запасали, а вот конфеты — то да… И вот однажды, я уж в седьмом учился, батька одного первоклашки приволок в школу три огромных свежих кавуна. Ну, это арбуза по-нашему.

Квашеных кавунов у нас в каждой хате сколько хоть. А тут — свежие… Думали-думали, как с ними поступить. Крестовину для елки сделали трехпалой и поставили ее на арбузы.

Елка на трех арбузах, как на трех китах… Ну, танцевали там, колядовали и всякое такое, а потом разделили на всех и конфеты, и подарки, и те арбузы. А они ж — красные и сладкие. Я, понимаете, ем и все время думаю: чем же это арбуз пахнет? Никак не пойму — знакомое что-то, а не вспомню. И уж как пошли домой — понял. Свежий арбуз пахнет снегом. И сейчас, как только снег выпадет, так я — вспоминаю те арбузы.

Засядько замолк. Шуршала бумага, ребята тоже вспоминали свои детские елки, и воспоминания те уводили все дальше и все глубже, поднимая затаившуюся в сердцах нежную слабость. Алеша Кропт вздохнул, быстро взглянул на Жилина и, поймав его тревожный взгляд хитро посмеиваясь, сказал: