Братья по крови - Саймон Скэрроу

– Это если мы одержим над бригантами верх, – еле слышно произнес Катон.

Макрон слушал друга всего лишь вполуха. Он не мигая глядел на верховного, последние слова которого прозвучали как-то невнятно.

– Вот те раз. Глазам не верю, – ошарашенно прошептал Макрон. – Старик пьян…

Катон пригляделся и увидел, что Осторий слегка покачивается, а слова его утратили связность и едва исходят из странно перекошенного, обвисшего рта. Вот он шатнулся назад, оступился и со стуком рухнул на подий. К нему по ступеням тотчас бросился префект лагеря. На ноги уже вскочили несколько офицеров, включая Катона. Он сразу понял: пьянство здесь ни при чем, и, перекрывая гудящий потревоженным ульем зал, на бегу крикнул ближнему из центурионов, что стоял у дверного проема:

– Хирурга сюда! Живо!

Глава 19

– Мы же собирались перемолвиться с Септимием. Где он? – спросил Макрон, подтягивая к себе стул.

Сумерки уже сгустились вокруг скромного штабного домика форта, где разместилось обозное сопровождение. Комнату префекта освещали два светильника на треногах. Над квелыми язычками огня уже кружились стайки мошкары.

Катон пожал плечами.

– Только что заступила первая смена караула. Дадим человеку хоть немного времени на сборы.

Макрон пробурчал что-то невнятное и, припав спиной к стене, сложил на груди руки.

– Что слышно об Осторие?

Минул день после того, как генерал на совещании лишился чувств. Никаких официальных объявлений сделано не было, но по лагерю поползли слухи, что верховный, мол, грохнулся замертво. Набор причин варьировался от перепоя до внезапной смерти от яда, подмешанного лазутчиком Каратака. Катон узнал правду простым способом: посетил штаб Остория и все там разузнал.

– Он жив. Лагерный префект, ссылаясь на хирурга, говорит, что это было нечто вроде припадка. Теперь у него не действует левая половина тела, пострадала и речь.

– Он поправится?

– Хирург не знает. Он дает Осторию какой-то отвар из снадобий с Востока, а еще принес петуха в жертву Асклепию[28]. Уж не знаю, поможет ли.

Макрон нахмурился, недовольный тем, что его друг поставил под сомнение способности богов. Говорить так опасно, думал он. Сам центурион богов в своей жизни никогда не видел, но считал, что на всякий случай дань отдавать им нужно, хотя бы из соображений благоразумия.

Он тихо прокашлялся:

– Ты как думаешь, старик все же оклемается?

– Вот видишь. Ты сам говоришь, что он старик. А это недуг, от которого еще никто не оправлялся. – Катон сложил руки на груди и немигающим взглядом вперился в дверь. – Эта кампания его измотала. Войну против Каратака и его союзников он вел с той самой поры, как пять лет назад стал губернатором – последний его пост, после которого он хотел уйти с государственной службы. Я думаю, перспектива новой войны с Каратаком надломила его. Даже если Осторий пойдет на поправку, то сомневаюсь, что он будет в состоянии командовать армией еще один сезон кампании.

– Что же тогда? Кто возглавит все это дело?

– Старший легат Квинтат. До выздоровления верховного командовать будет он.

– Квинтат? Ты, кажется, говорил мне, что это он стоял за нашим назначением в Брукциум и как раз затем, чтобы от нас избавиться.

Катон кивнул. Квинтат хоть и говорил, что не желает им вреда, но обольщаться не стоит.

– Вот гадство, – опечалился Макрон. – Теперь у него вообще руки развязаны, для следующей-то попытки…

– Верно. И нам надо пытаться как-то ей воспрепятствовать. Не давать ему повода нас винить. И в связи с этим: как там у нас новые люди?

– Признаться, я поспешил с их оценкой. Учатся они быстро. В основном все славные ребята. Но как всегда, есть и такие, кто не может отличить острие копья от пятки. Погляжу – может, получится сплавить их в интендантскую службу, чтобы не висели бременем на остальных.

– Тут, понимаешь, палка о двух концах… Кто знает, какой вред они могут нанести, имея доступ к рациону и оснастке?.. А что насчет батавов?

Макрон поскреб щетинистую щеку.

– Мирон говорит, что они хорошие мужики. Правда, нужно время, прежде чем они станут еще и хорошими солдатами. К тому же между ними и фракийцами есть напряжение, готовое в любой момент перерасти в открытый конфликт. Я посоветовал Мирону шибануть кое-кого из задир лбами – может, поостынут. Или, скажем, пригрозить, что за такие выходки отправим их работать на интендантских складах. Ты же знаешь, что это за народ. Лучше сквозь огонь пройдут, чем будут учиться читать, писать и считать.

Снаружи в коридоре послышались шаги, и в дверь сначала постучал, а затем просунул голову Тракс:

– Опять торговец вином заявился. Говорит, вы его звали, чтобы сделать заказ из нового поступления.

– Верно. Зови.

Тракс в дверях слегка замешкался:

– Да я, если хотите, сам с ним потолкую.

Катон посмотрел на него с напускной строгостью. Как правило, в быту офицер его ранга действительно поручает такого рода покупки своим слугам. Но Катону нужна была какая-нибудь мнимая причина для встреч с Септимием. Хотя, конечно, нехорошо, если слуга сочтет, что начальник ему не доверяет и потому берет на себя эти заботы сам.

– Тракс, не своевольничай. Пришли торговца сюда, а нам с центурионом приготовь пока поесть.

– Слушаю, господин.

Дверь за слугой закрылась, и Макрон укоризненно цокнул языком.

– Рано или поздно кто-нибудь задастся вопросом: чего это, интересно, торгаш Гиппарх сюда зачастил? К тому же он нам особо и не помогает: подумаешь, стал невольным свидетелем побега… И в лагере он не свой. А это вызывает подозрение.

– Ничего не поделать. Или он ходит сюда продавать мне вино, или мне придется мотаться туда-сюда в городок и покупать у него самому, а это еще более странно.

Макрон лишь пожал плечами.

Вновь послышались шаги – теперь шли уже двое. Тракс отворил дверь, пропуская Септимия, а затем закрыл ее у него за спиной, молча и хмуро. Септимий, который под мышками нес по пузатому кувшину, с порога бодро поприветствовал:

– Мир вашему дому, благородный префект и центурион! Рад, рад, что вы ко мне вновь обратились! Вот они, те самые образцы отменного вина, только что поступившего в Вирокониум, – так быстро только ласточки летают!

Едва стихли шаги Тракса, как он перестал фиглярствовать и поставил оба кувшина на стол, а сам сел на свободный стул, переводя дух.

Макрон без промедления указал на вино:

– В интересах твоей легенды нам, думается, имеет смысл опробовать твой товар.

– Решение мудрое, – согласился Септимий. – И в тех же интересах моей легенды, вам бы не мешало за него заплатить. По динарию за кувшин.

– Ого! – якобы гневно вскинулся Макрон. – Наживаться на соратниках?

– А почему бы и нет? Для одних это – смягчение бремени расходов, для других – ценз на патриотизм. Всяко на пользу имперскому агенту.

– Так вот как нынче выглядит вымогательство?

Септимий молча усмехнулся и протянул ладонь. Макрон с проклятиями полез в кошелек, вынул серебряную монету и кинул ее Септимию, а затем уже с чистой совестью потянулся к кувшину.

– Посуда где?

– Вон там, на полке.

Макрон поднес три чаши из самианской керамики, до краев налив себе и Катону. Септимию он нехотя наполнил до половины. Тот из нее лишь пригубил и, поставив на стол, заговорил:

– Жаль, конечно. Болезнь губернатора нашему делу не поможет, это совсем некстати.

– Нашему делу? – переспросил Макрон, бросив на него сверлящий взгляд.

– Моему делу, – с вызовом поглядел на него Септимий. – Моего хозяина. Императора. Делу Рима. А значит, и вашему. Теперь доволен?

На лице Макрона мелькнула улыбка.

– Теперь – да. Время от времени не мешает мне об этом напоминать.

Имперский агент повернулся к Катону:

– А ведь это означает, что командование на время перейдет к Квинтату.

– Своим умом дошел?

Септимий колкость проигнорировал.

– Легата вам следует остерегаться. Он не делает секрета из того, что его симпатии на другой стороне, даже если и не является прямым соглядатаем Палласа. Положение опасно уже тем, что Каратак на свободе и хоронится среди бригантов. Ну, а с Квинтатом в чине командующего сложно даже представить, на что он может пойти ради подрыва нашего положения.

Макрон спесиво фыркнул.

– Да как у тебя вообще язык поворачивается говорить, что римский легат может намеренно жертвовать своими людьми для удовлетворения прихотей императорского вольноотпущенника?

Септимий ожег его взглядом.

– Представь себе, центурион: Рим на этом зиждется. Все зависит от того, кто сидит на троне и стоит с ним рядом. Все остальное, что происходит в империи, – лишь воплощение этой глубинной правды.