Ученье – свет, а богов тьма - Юлия Жукова

Арават вытаращивает на Кира возмущенные глаза, а потом серьезно сообщает Азамату:

– Я как раз собирался с тобой серьезно поговорить о том, что твой сын водится с сомнительной компанией…

Наш дружный оглушительный гогот повергает его в глубокое недоумение.

– Между прочим, – вспоминает Азамат, – кто-нибудь мне расскажет, как так получилось, что вы хорошо знакомы, а я об этом ничего не знаю?

Кир опускает взгляд и ерзает на месте.

– А чего тут рассказывать? – с вызовом говорит Арават. – Ты за ним особо не присматривал, но кто-то же должен! А я его еще в Худуле заприметил, до того как ты о нем публично объявил. Ох, и сильно же я удивился… Свою-то кровь всегда признаю…

– Кир, а ты почему ничего не сказал? – Азамат переводит испытующий взгляд на ребенка, которому, судя по тому, как он извивается, кто-то насыпал муравьев на стул.

– Ну, я не хотел тебя напрягать… И вообще, мы не очень часто разговаривали тогда…

– Котик, не мучай ребенка, – вступаюсь я. – Сам подумай, что он мог тебе сказать? И как бы ты отреагировал, узнав, что твой отец сдружился с твоим сыном помимо твоего ведома?

– С твоим, да уж, – как-то странно усмехается Арават.

– Ты о чем? – моргает Азамат.

Арават тяжело вздыхает.

– Сынок, я понимаю, ты хотел меня защитить. Но уж мальчику-то можно сказать правду.

Мы все дружно моргаем. Азамат соображает первым:

– Ты что, думаешь, он твой, что ли?

– Конечно, мой! – отрезает Арават. – Он же как с меня отлит, ты на него посмотри!

Кир втягивает голову в плечи и поглядывает то на нас, то на деда.

– Этого не может быть, – говорим мы с Азаматом хором.

– Ну коне-ечно! – протягивает Арават. – Ладно уж, в своем-то кругу можно и начистоту. Я ничего не отрицаю. Знаю, что ты мать очень любил всегда, и тебе обидно, наверное, но сам посуди, она ведь от меня ушла девять лет назад! А я был еще ничего себе мужик. Да и разница у нас была изрядная, ты же знаешь, она ведь не красавица… Конечно, это все не оправдание, но я бы не стал от него отказываться, если б знал.

Мы с Азаматом переглядываемся. Так и подмывает спросить Аравата, спал ли он с Азаматовой невестой, но по официальной версии она не имеет к Киру никакого отношения, а рассказывать Аравату всю подноготную не очень-то хочется. С его представлениями о должном как знать, не выдаст ли. По легенде же я мать Кира, соответственно это со мной он должен был бы согрешить. Боже, как это отвратительно!

– Не сходи с ума, – морщусь я. – У меня с тобой ничего не было, и ребенок твоим быть не может.

Арават закатывает глаза.

– Кого ты дуришь, женщина? Слепой увидит и тупой поймет, что ты при родах Кира даже через улицу не была. А скорее всего, и на планете. Мой он, и точка.

Мы с Азаматом еще раз переглядываемся.

– Этого не может быть вне зависимости от того, кто его мать, – настаиваю я. – Когда мы его только сюда привезли, я делала тест на отцовство. Он сын Азамата. Если бы у Азамата был брат-близнец, можно было бы еще поспорить. Но ты там близко не проходил. Если хочешь, могу прямо сейчас еще раз взять у вас обоих анализ и…

– Да кого волнуют твои тесты! – фыркает Арават. – У меня глаза есть, и видят они еще весьма неплохо. Мало ли что там твои машинки пишут! Я свое всегда узнаю.

Азамат кашляет – то ли для привлечения внимания, то ли просто потому, что кашляет.

– Значит, так, отец. Давай договоримся. Ты можешь думать по поводу Кира все, что хочешь, но я совершенно искренне считаю его своим. И я буду его воспитывать и принимать все решения, которые его касаются. Я не против, чтобы ты поддерживал с ним отношения, в конце концов, Кир уже большой мальчик и может сам выбирать, с кем общаться. Кстати, что касается его компании, у меня есть пара идей, что с этим делать, и мы их уже обсуждали между собой. Так вот. Если ты хочешь думать, что он твой, а я просто тебя защищаю, – пожалуйста, думай. Но если он когда-нибудь провинится, ты скажешь об этом мне. И не вздумай наказывать его своими методами. Если я узнаю, что ты его хоть пальцем тронул, ты его больше не увидишь. А я узнаю, даже если Кир сам ничего не скажет. У меня глаза и уши по всей планете, да такие, что ты и не представляешь.

Закончив речь, Азамат снова кашляет, и я уже не сомневаюсь, что это болезненное.

– Кир, сынок, – с нажимом говорит муж, – ты там что-то говорил про горячее молоко с маслом? Сделай, а?

– Что? Да, сейчас! – остолбенело откликается Кир и бросается к холодильнику.

Я в свою очередь иду рыться в аптечке. Народные средства, конечно, замечательно, но и лечения никто не отменял.

– Ишь ты как развернул, – наконец находит слова Арават. – Кто бы мог подумать, что я такого неженку вырастил. Или ты считаешь, что я тебя несправедливо наказывал? Меня-то в детстве отец похлеще порол, я тебя еще жалеючи…

– Я ничего не считаю, – шепелявит Азамат, рассасывая гигантскую противовоспалительную таблетку. – Справедливо там, несправедливо, кто теперь установит. Я только знаю, что моих детей никто не будет бить, пока я жив.

– Ну я посмотрю, как ты вырастишь из них хороших людей без ремня, – с сомнением кривится Арават. – Пока что он водится с друзьями, которые спят под столом.

Кир поджимает губы и остается стоять у плиты как статуя протеста.

– Под столом спит не Киров друг, а мой подчиненный, – не моргнув глазом сообщает Азамат. – А я за восемь лет командования поднаторел в воспитательном деле, ни разу никого не стукнув. И намерен продолжать в том же духе.

– Вообще, – вставляю я свои пять копеек, – на Земле уже несколько веков телесные наказания – это подсудное дело. И ничего, хватает хороших людей.

Арават смотрит на меня так, будто хочет сказать, что мне бы в свое время хорошая порка не повредила, но при Азамате не решается.

– Лизонька, – резко меняет тему Азамат, – мы сегодня в столицу возвращаемся?

– Еще чего! – фыркаю я. – Ты же там сразу на работу выйдешь! Нет уж, сиди тут, лечись. Отзвонись своим дармоедам, скажи им, что заболел, пускай тебе еще больничный оплатят, если надо, я оформлю.

– Тебе чего, денег не хватает, прорва? – опешивает Арават. – Жена Императора!

– Мне всего хватает, а кто-то тут энцефалолинзы хотел.

– Ты меня соблазняешь, – довольно улыбается Азамат. – А погулять выпустишь? Там такой снежок с утра шел…

– Какой погулять?! Я тебя щас в камин целиком засуну, и питаться будешь одним эвкалиптовым маслом! Гулять он собрался по морозу!

Азамат стоически выдерживает мой фейерверк, на всякий случай прикрыв голову ладонью.

– Понял, понял, рыбонька, не кипятись. Я просто спросил, вдруг повезет. А завтра выпустишь?

Я с шумом набираю воздуха на следующую гневную тираду, но Азамат быстро снижает цену:

– А послезавтра?

– Посмотрим, – мрачно сдаюсь я. – Если будешь хорошо себя вести, пить все таблетки, много лежать и мало работать.

– Чем не пожертвуешь ради благой цели, – вздыхает он. – А лежать обязательно в спальне или можно в гостиной?

– Можно в гостиной, – окончательно размякаю я. – Только я там камин включу.

– И зажаришь меня на вертеле.

– С перцем и горчицей.

– Согласен.

– Вперед.

Я иду разжигать камин и слышу за спиной голос Аравата:

– Ну ты и подкаблучник…

– Она обо мне заботится, – мечтательно произносит Азамат. – Ты не поймешь, наверное. Я сам поначалу не понимал.

Я возвращаюсь в кухню сопроводить супруга на ложе, сопровождаю, укладываю и укрываю пледом по пояс.

– Ну ты его еще запеленай! – возмущается Арават, пришедший следом. – На нем вон какой кафтан пуховый, куда еще? У меня такой был похожий, жалко, износился. Где ты его покупал, Азамат?

– Мне его Лизина мать связала, – гордо сообщает Азамат, закладывая руки за голову и приготавливаясь целый день плевать в потолок.

– Мать?! Эта жуткая баба?!!

– Зря ты о ней так, – ехидно замечаю я. – Она бы и тебе связала, ты ей понравился.

Арават закрывает лицо руками.

– Нет, спасибо, я обойдусь.

– Ну ты еще подумай, – медовым голосом продолжаю я. – Она пока что другим занята, но другое скоро кончится и придет к нам на почту, и тогда у нее начнут чесаться руки… Конечно, еще есть Хос и Тирбиш…

Арават кривит рот и смотрит на меня, как на змия-искусителя.

– И что, она вот этих всех оленей и орлов вывязывала? Полиняют же все равно.

– Земная шесть не линяет.

Арават скрипит зубами так, что стекла дребезжат.

– Я подумаю, – наконец сообщает он мрачно.

Кир приносит Алэка и укладывает его Азамату на живот в качестве грелки. У Алэка другие соображения по этому поводу: папа нужен для того, чтобы играть в унгуцики, то есть подпирать ребенка ладонями под пузо и мотать им над головой, чем круче повороты, тем громче счастливый визг. Азамату и самому этот процесс доставляет массу удовольствия, он смеется и сюсюкает, как я в страшном сне не могу. Кир смотрит на них с откровенной завистью, и я тыкаю его под ребра. Он совершенно неожиданно отвечает тем же. Я щекотки вообще не боюсь, но такую наглость снести невозможно, поэтому я применяю все свои козырные приемы, отточенные в потасовках с братом. Азамату тоже перепадает пару раз, Кир хохочет и брыкается, Алэк пищит, короче говоря, диван превращается в бедлам с бесильней.