Неживая вода - Елена Ершова

Он машинально накрыл ее ладонью и заскулил: хрипло, почти беззвучно. Мир подернулся кровавой пеленой, и на ней, словно свежий ожог на коже, проступило изображение птицы с человечьей головой. Под ее правым крылом собиралась в лужу перламутровая слизь умирающего монстра, а под левым – темная кровь Эрнеста. И, сжимая одной рукой капсулу с водою, другой Игнат осенял себя крестным знамением и бездумно повторял слова некогда заученной молитвы:

– Господи, ты прибежище мое и защита моя. Не убоюсь я ужаса в ночи, и стрелы, летящей днем, и язвы, ходящей во мраке. Потому перьями своими осенишь меня, и под крыльями твоими я буду безопасен. Ведь я… только я! Только я один пришел сюда с душою светлой, с помыслами бескорыстными. И нет в моем сердце зла…

Часть 4

Огонь очищающий

Я бросил огонь в мир, и вот я охраняю его, пока он не запылает.

Коптское Евангелие от Фомы

1

От купола до пола извилистой змеей пробежала трещина. Реальность лопнула, осыпалась цветными конфетти, и остался только один цвет – густо-красный. Лицо птицы исказилось – будто в отражении кривого зеркала, и под отслоившейся штукатуркой Игнат увидел другое – синюшное лицо мертвой Званки. Она усмехнулась губами, алыми и мокрыми, как раздавленные вишни, слизнула языком капающую Эрнестову кровь и произнесла – словно ветер прелые листья пошевелил:

– За новую жизнь – другой расплатись. Что взял – береги. Нашел – так беги!

И залилась низким, раскатистым навьим хохотом. Игнату показалось, что его внутренности срезонировали и задребезжали, как тронутые медиатором струны домры. Стены задрожали, закачались тросы и безжизненно повисшие лапы «сенокосца».

Подавшись вперед, Игнат схватил отброшенное Эрнестом ружье, дрожащие пальцы скользнули по окровавленному прикладу.

– Сгинь! – прокричал он.

И, целясь в хохочущий призрак, нажал на спуск. Отдача больно ударила в плечо. Игнат грузно сел в обвалившуюся побелку и увидел, как пуля, не задев постамента, вошла в сплетение тросов. Из разорванных металлических жил тотчас выбило снопы искр, а по оплетке побежали язычки пламени.

Сжимая в одной руке ружье, а в другой – капсулу с перламутровым эликсиром, Игнат принялся отползать назад. Где-то над головой раздался натужный треск, и еще один оборвавшийся трос рассек воздух ударом охотничьего хлыста. Закрутил вьюны розоватой, напитанной кровью пыли. «Сенокосец» начался крениться, скрежетать надломанными суставами. Застонала и выгнулась горбом лента транспортера, и крепление не выдержало: механическая конструкция с грохотом обрушилась вниз. Черным облаком взметнулась пыль. Одно из сочленений «сенокосца» насквозь пронзило грудную клетку уже мертвого Эрнеста. А птица со Званкиным лицом широко открыла рот, округлив его, словно старательно выговаривая букву «О», и выдохнула струю оранжевого пламени.

Вот тогда Игнат подскочил на ноги и бросился бежать.

Жар бил в его спину, желая достать до сердца, но оно не чувствовало тепла – там, в нагрудном кармане, лежала капсула, и от нее по коже разливался морозец. За спиной то и дело слышались треск и хруст, и Игнату казалось, что это из завала выбирается его мертвый проводник. Шатаясь из стороны в сторону, мертвец переступает по полу деревянными ногами. Руки слепо шарят в пустоте. Вот сейчас найдет свою голову, вот подымет над размочаленной шеей, из которой все еще выплескиваются багряные фонтанчики. И мертвая голова откроет глаза и укажет на Игната: «Вот он! Хватай!»

И парень поднажал, бросился вперед, ныряя за самодельные баррикады. Закатился под письменный стол, пригнулся, руками прикрыл голову. И вовремя. С тяжелым грохотом что-то пронеслось мимо и закрутилось, загремело по бетону. Это была позеленевшая от времени медная буква «А».

Игнат поднял лицо, вытирая рукавом слезящиеся глаза.

«Bon…» – прочитал он и на месте последней буквы увидел зияющую черную рану.

Гул огня стал явственнее, и, выбравшись из укрытия, Игнат увидел, что постамент и вся упавшая конструкция механизма объяты клубами пламени. Черные хлопья сажи и пепла теперь долетали и до него. Игнат закашлялся, прикрыл рукавом рот и побежал снова.

Обратно – через лабиринт опрокинутых шкафов, через залу, заставленную рядами спящих уродов. Игнату казалось, что они радостно улыбаются, словно узнавая, словно говоря: «Вот и стал ты причастен к нашей тайне. Вот и овладел ею. За новую жизнь – другой расплатился, своего провожатого в жертву принес. Радостно ли тебе?»

– Радостно! – зло ответил Игнат и прикладом шарахнул по ближайшей колбе.

Стекло отозвалось глухим стоном, но выдержало. В месте удара образовалось белое пятно, от которого тут же разбежались капилляры трещин.

– Н-на!

Игнат ударил еще раз, вкладывая в удар всю злость, все накопившееся отчаяние. Трещины множились на глазах, муть поднялась со дна, и спящее чудовище заколыхалось, беспокойно заворочалось, ожидая скорой – на этот раз уже окончательной – смерти.

– Туда и дорога!

От нового удара стекло хрустнуло. Из пробитой бреши хлынула жидкость, и Игнат едва успел отклониться в сторону. Затрясло от омерзения, едва подумал о том, что вода, где плавало мертвое тело, могла попасть и на него. Ударил снова, наотмашь. На этот раз колба поддалась и лопнула. Потоком хлынула маслянистая жидкость. Поддерживающие монстра тросы закачались, заискрили, и оранжевые язычки пламени осветили мертвенно-бледную кожу. Игнат видел, как она вспучивалась волдырями, и они лопались, истекая белесой сукровицей, а потом чернела и трескалась.

– Добрыми намерениями выстлана дорога в ад! – осклабился Игнат. – Там и горите!

И обрушил приклад на следующую колбу.

Эта разлетелась со второго удара, но теперь Игнат отпрянуть не успел – на его щеки и руки брызнуло ледяной, мерзко пахнущей жидкостью. Содрогаясь, Игнат вытер лицо рукавом, но липкая дрянь впиталась в кожу. Щеки тотчас онемели, на губах появился железистый привкус, к горлу подкатила желчь. Игнат сплюнул желтоватую слюну, но все равно не смог избавиться от тошноты, а потом его все-таки вырвало прямо в разлитую из колбы жидкость. В отблесках огня она казалась не перламутровой, а багровой, как кровь, вытекающая из разрубленных артерий Эрнеста. Висящее на тросах чудовище конвульсивно подергивалось – словно насаженное на булавку насекомое. Игната вырвало снова.

За его спиной тем временем росла и набирала силу огненная стихия.

Обернувшись на трясущихся от слабости ногах, Игнат почувствовал, как в лицо ему дохнуло, будто из жерла печи. Сощурив глаза и вытерев выступивший пот, он увидел, что над лабиринтами шкафов и еще целыми колбами развернулись дымные крылья. Время от времени к куполообразному потолку взметались огненные перья и, остывая в воздухе, оседали хлопьями. Достигнув первой колбы, огонь огладил ее ласково, будто теплой материнской ладонью. И, размякнув от ласки и жара, она лопнула, выстрелив в стороны осколками оплавленного стекла. Маслянистая жидкость вспыхнула мгновенно.

«Из-за химикатов», – подумал Игнат и снова нервно усмехнулся, наблюдая, как оранжево-красный столб бьет в потолок, в витое латинское «…mente».

Огненный ручеек тем временем перекинулся на соседнюю колбу, и та взорвалась. Игнат пригнулся, спиной повернулся к летящим осколкам. Жар взъерошил волосы на затылке, и парень начал задыхаться, чувствуя, как ноздри наполняет удушливый дым.

«Беги!» – снова шепнула ему Званка. А может, вещая птица. А может, инстинкт самосохранения, наконец-то проснувшийся в омертвелом сердце. И, проснувшись, овладел телом и разумом Игната.

Вывернувшись из тулупа, парень накинул его на голову, обмотал рукавами. Ружье перебросил на спину, и при каждом шаге оно больно било промеж лопаток, тревожа недавно зажившие шрамы.

Позади, будто созревшие чирьи, лопались стеклянные колбы, истекали маслянистым гноем, и пламя тотчас охватывало их, вылизывая кожу застывших чудовищ.

Игнат протиснулся сквозь ржавую дверь, подле которой они с Эрнестом нашли скелет с раздробленной шеей. В спешке парень наподдал костям, и они раскатились в стороны. Маузер валялся там же, где его бросил Эрнест. А вот и знакомая ржавая решетка.

Игнат нырнул в открытую глотку воздуховода, ухватился за металлические скобы – пальцы не гнулись, дрожали от напряжения, но он все же сумел подтянуться на руках и принялся ползти вверх, поскуливая от усталости и страха. Подъем шел куда тяжелее, к тому же ружье тянуло вниз, а обернутый вокруг головы тулуп съехал и держался лишь на обмотанных вокруг шеи рукавах. В горле страшно саднило – не то от дыма, не то от химической жидкости, попавшей в рот. Игнат сдерживался изо всех сил, понимая, что, закашлявшись, потеряет драгоценные секунды, и тогда огненная смерть настигнет его. Ноздри снова защекотало от дыма – предвестника наступающей стихии. Задрав голову, Игнат пытался разглядеть спасительный свет, но наверху царили только пустота и тьма. В кармане тулупа, должно быть, еще лежал фонарик, да его не достать. Поэтому, когда Игнат ударился макушкой, он даже не обратил внимания на боль, а только счастливо вздохнул.