Скифы пируют на закате - Михаил Ахманов

Скиф обернулся. Зуу'Арборн со своими людьми пребывал в замешательстве, и было ясно, что в конном бою толку от безоружных мореходов никакого. Но Джамаль… Глаза его сверкали, как угли, рот хищно ощерился; он уже выхватил меч и крутил им над головой с видом лихого рубаки-самурая. Похоже, он готовился защищать свою Тамму до последней капли крови – если только она нуждалась в защите.

«Песня на него, что ли, так подействовала?» – пронеслось у Скифа в голове. Потом он припомнил: хочу, чтоб кони… чтоб женщины… чтоб битвы и шашки наголо! Ну, чего клиент пожелал, то и получил! Вот только как исполнить приказ шефа? Приглядывай-де за князем и при первой опасности – назад! Но сейчас он и сам не вернулся бы обратно, даже если б чудом припомнил пароль: в бездонных глазах Сийи светилось ожидание и что-то еще – быть может, намек на предстоящую награду. «Черт с ним, с князем! – подумал он. – Хотел драку, так будет ему драка!»

– Нас не четверо, а шестеро. – Слова слетели с его губ, потом сверкнул клинок катаны, и обтянутая кожей рукоять привычно легла в его ладонь. Три девушки за его спиной тянули слова заклятья:

У меня нет очага –

свет солнца мой очаг.

У меня нет дум –

удар копья моя дума.

У меня нет брони –

ночная тьма моя броня.

У меня нет оружия –

тело мое оружие и защита.

О, Безмолвные, одарите меня силой!

Точеные пальцы девушки стиснули запястье Скифа. – Хорошо! Но твой клинок слишком короткий, чтобы рубить с коня. Возьми мой меч, а Джаммале пусть даст меч Тамма! – Она кивнула своим всадницам. – Песня спета. Теперь вперед, сестры! Во имя Безмолвных Богов!

Копья с трепещущими флажками опустились, четыре амазонки пришпорили коней, копыта глухо ударили в мягкую землю. Шинкасы, развернувшись шеренгой и дико взвыв, ринулись навстречу; их топоры с серпообразными лезвиями со свистом рассекали воздух, ременные петли мотались на шестах, маски, полоскавшиеся на встречном ветру, кривлялись и корчились, точно живые. Скиф скакал сразу за Сийей с длинным прямым мечом в одной руке и катаной – в другой. Рядом мчался Джамаль, грозно вскрикивая, звеня клинками; видно, он был неплохим наездником и держался в седле куда уверенней, чем на гребне волны. Справа от князя белым облаком стелился огромный зверь. Он уже не рычал, не ревел, только схлестывал бока пружинистым гибким хвостом да разевал пасть, жаркую, как жерло вулкана.

«Четыре девушки, двое мужчин, кони и тигр… или лев, кто его разберет… Ну и команда! – пронеслось у Скифа в голове. – Не слишком ли пестрая? Попугай с петухом не уживутся в одном курятнике, говаривал майор Звягин, однако..,»

Они столкнулись с шинкасами, и он забыл о комбате, забыл о своем молчаливом хранителе Харане, забыл о Земле и о прожитых там годах. Блестящие полумесяцы секир крутились перед ним, мелькали арканы да сети, дикий клич рвался из двух десятков глоток, и сам он внезапно стал таким же диким всадником, неистовым скифом, кентавром с разящими молниями в руках. «У меня нет смерти, – насвистывал ему ветер. – Вихрь Небесный унес мою смерть! О, Безмолвные, одарите меня мужеством! Одарите ненавистью и силой!»

Меч словно сам собой рассек волосяную сеть, достал плечо державшего ее воина, перечеркнул грудь кроваво-красной полосой; взлетела катана, отражая удар топора, потом ринулась вниз, к горлу шинкаса, сорвав острием маску. Мелькнуло лицо – лик демона с хищным оскалом и выпученными глазами. Катана полоснула по шее, голова воина запрокинулась, алые пузыри вспухли на губах. Захрипев, он упал с коня.

«У меня нет рук – клинком меча стали мои руки!»

Амазонки прошли сквозь разбойничий строй, как гребень с четырьмя зубцами; длинные их копья разили наповал, и четыре всадника свалились в траву – кто с пробитой грудью, кто с развороченным боком. Белый Родич ударами тяжелой лапы переломал ноги двум или трем лошадям и сейчас добирался до седоков. Рядом с ним крутилось с полдюжины шинкасов, они махали топорами, набрасывали на зверя сети; он огрызался, бил хвостом, ревел – и лошади степняков испуганно шарахались в стороны. Джамаль же, так и не успевший обагрить свои клинки, попался сразу в два аркана – кисти и локти его были прижаты к бокам, лезвия мечей болтались у колен. Он сыпал проклятиями, пытался перерезать тугие волосяные петли, но безуспешно: пара насевших на него шинкасов действовала с ловкостью опытных охотников за людьми. Разбойники, видно, не собирались убивать пленника, но хотели оттащить его подальше от свалки. Конь Джамаля ржал, мотал головой, упирался, не желая расставаться с седоком; князь, рыча что-то по-грузински, откинулся в седле, упираясь босыми ступнями в стремена.

Если сбросить со счетов двоих зарубленных Скифом, оставалось еще пятеро. Эти, не дожидаясь новой атаки амазонок, тянули к Скифу топоры и петли на шестах – похоже, желали сыграть с ним в ту же игру, что и с Джамалем. Но Скиф был быстрее; сообразив, что его хотят оглушить и связать, несколькими стремительными ударами он перерубил шесты, ранил одного из воинов в бедро, ударил жеребца пятками по бокам и помчался к князю. Того уже успели оттащить шагов на тридцать; один из шинкасов поймал узду и тянул лошадь Джамаля за собой, не выпуская из правой руки аркана. Скиф подумал, что не успеет, размахнулся и с силой швырнул катану.

«У меня нет дум – удар копья мои думы!»

Хоть и короткий клинок, хоть и не копье, да режет глубоко! Не зря, выходит, потомков Аматэрасу почитали грозными бойцами; и оружие у них было таким же грозным, беспощадным, и ковались клинки их не затем, чтоб пугать да ранить, а чтобы убивать. Острие катаны ударило степного всадника между лопаток, рассекло хребет, пробило ребра, на ладонь вышло из груди. Шинкас вскрикнул и захлебнулся кровью; один аркан ослаб, и Джамаль, вывернув кисть, полоснул по другому мечом. Лицо его покраснело от ярости; приподнявшись в стременах, он воткнул оба своих клинка в живот степняку, что пытался совладать с его конем. Тот хрипло вскрикнул и начал сползать с седла.

«Хороший человек князь, – подумал Скиф, разворачивая жеребца, – а ударил жестоко. Пробил бы горло… быстрая смерть, без мучений… Ну, бой есть бой! Нет у меня сердца – лед горных вершин в груди!»

Меч Сийи с бронзовой рукоятью, изукрашенной бирюзой, играл и пел в его руках. Он походил на шпагу, с которой Скифу приходилось иметь дело, но казался пошире на палец и длиннее; к острию лезвие слегка расширялось, напоминая древесный лист. Скиф крутил клинком, отбивал удары секир, не пытаясь нападать, – против пятерых врагов шансов у него было немного. Но вдруг рядом очутился Джамаль, потом за спиной застучали копыта – амазонки, развернув коней, снова мчались в атаку. Ударили копья, степняки отпрянули с хриплым воем – один вылетел из седла, трое, бросив оружие, зажимали раны. Глухо рявкнул белый зверь, ему ответил протяжный клич шинкасов, и поле битвы внезапно опустело – десяток уцелевших разбойников стремительно уходил к зарослям высокой травы.

Скиф вытер меч о гриву своего скакуна, свесился к земле, выдернул из мертвого тела катану. «Не задирайся с местными», – говорил Сарагоса… А он ответил: «Я – не убийца!» Он и вправду не хотел убивать, но обстоятельства были сильнее: три человека, валявшиеся на земле, пали от его клинка. Схватка, однако, шла на равных: сила против силы, ловкость против ловкости, меч против топора.

Подъехала Сийя, оглядела его забрызганные кровью руки, одобрительно покачала головой.

– Ты настоящий боец, светловолосый! Таких я еще не видела среди мужчин… Ты и с луком обращаешься так же хорошо?

– Нет. – Он протянул ей меч с бирюзовой рукоятью.

– Ну, я тебя научу… сегодня или завтра. – Девушка улыбнулась, лукаво сверкнув глазами.

Скиф осмотрелся. Тамма с Джамалем направлялись к людям Зуу'Арборна; во время скоротечной схватки маленькие мореходы сбились в кучу вокруг купца и дрожащими голосами распевали молитвы богам Джарайма. Одна из амазонок объезжала поле боя, иногда деловито тыкала копьем в распростертые в траве тела шинкасов – добивала раненых; вторая девушка, не слезая с седла, перетягивала предплечье чистой тряпицей.

– Злобные тха… – Сийя ап'Хенан повела бровью в сторону мертвецов. – Нападают, когда их пятеро на одного… Но сегодня они просчитались!

– Что им было нужно? – Скиф вытер катану, вложил ее в ножны. – Хотели убить?

– Нет, у них другой промысел. Они отродья демонов, светловолосый… Схватили бы нас и продали ару-интанам – за зелье, что дарит дурные сны.

– А что с нами бы сталось?

– Что? – Сийя нахмурилась. – Странные вопросы ты задаешь, светловолосый! Мы носим в себе частицу богов – ты и я, каждый из нас, каждый человек… Без нее мы – сену, всего лишь жалкие сену… Вот наше сокровище, вот добыча для демонов! Но мы, женщины Амм Хаммата, с ним бы не расстались… просто умерли бы! Ведь нас защищают Безмолвные, и демонам не удалось бы насытиться нашими душами. Ну, а вас с Джаммалой обратили бы в сену, в живых мертвецов… Разве их нет в Джарайме?