Чаша Грааля. Софиология страдания - Отец Сергий (Булгаков)

Когда же я возвратился в Иерусалим и молился в храме, пришел я в исступление. И увидел Его, и Он сказал мне (ἐν ἐκστάσει καὶ ἰδεῖν αὐτὸν λέγοντά μοι): «поспеши и выйди скорее из Иерусалима» (Деян. 22:17–18) и далее.

Третье: в следующую ночь Господь, явившись ему, сказал: дерзай, Павел (Деян. 23:11) – и далее. С этим же откровением совершенно сближается и то, что было с учеником Ананией в Дамаске: Господь в видении – ἐν ὁράματι – сказал ему: Анания! Он сказал: я, Господи! Господь же сказал ему: встань и пойди (Деян. 9:10–11) к Павлу. Все эти описанные в Деяниях апостолов явления Христа: три ап. Павлу и одно Анании – отличаются одним и тем же характером: они суть личные явления, доступные чрез видение и слышание только тем, к кому они обращены, и в то же время им присуща конкретность, свойственная земным явлениям Господа. О них можно сказать, что они отличаются от явлений Христа между Воскресением и Вознесением, остаются надземными, хотя и не небесными, как откровение на пути в Дамаск. Им присущ характер некоего посредства между небом и землёю, в котором надмирность соединяется с эмпирической конкретностью.

Не будет преувеличением утверждать, что и явления Христа святым, которые описываются в агиографии (явления Христа за Литургией преп. Серафиму, огня в чаше преп. Сергию, рассказы о видениях закалаемого младенца при совершении Евхаристии, видения стигматов св. Франциска Ассизского и др.) отличаются тем же самым характером. Они остаются доступны только избранникам, кому они предназначены, и для них они имеют известную конкретность, подобную явлениям Господа на земле. Однако они имеют место по Вознесении, и потому возникает вопрос о догматическом уразумении их.

[Присутствие Христа в Евхаристии]

Для ясности следует их сопоставить с евхаристическим присутствием Господа на земле. Святые Тайны обладают, с одной стороны, чувственной конкретностью явления: они видимы, осязаемы, вкушаемы, и в этом смысле можно сказать, что они принадлежат к вещам этого мира со всеми другими, как ему принадлежало их вещество: хлеб и вино, до и вне своего та́инственного преложения. Но и после него они сохраняют свою хлебность и винность со всеми их свойствами (даже вплоть до физического изменения – порчи[134] – и разрушения).

И однако присутствие Господа в Святых Дарах, praesentia realis, ограниченно: оно связано с определённой целью – причащением, и общение с Ним, восприятие Его присутствия даётся только чрез это последнее. Конечно, святость Тела и Крови излучается из Святых Даров, и им приличествует боголепное поклонение. Однако это присутствие Христа остаётся та́инственным, и оно не есть явление Христово.

Можно сказать, что во Святых Дарах мы созерцаем лишь Святое Причастие, хлеб жизни, но не Самого Христа, как Он зрим был на земле. И является поэтому произвольным преувеличением, не соответствующим установлению таинства, тот образ поклонения Телу Христову, который практикуется в католическом благочестии (Christus in puride). Исходя из правильной мысли – исповедовать веру в praesentia realis, т. е. истинность та́инственного преложения, католики истолковывают Евхаристическое присутствие Христа как земное Его явление, вполне аналогичное, если не прямо равное, Его присутствию в дни Его земного служения – до самого Вознесения. Чрез это оказывается противление как догмату Вознесения, свидетельствующему об удалении Господа от земли на небо, так и догмату Евхаристического преложения, который относится к Таинству Причащения. Мудрость Православия ограничивает это поклонение, приурочивая его лишь к этому последнему. Святые Дары сохраняются здесь для причащения, но не для поклонения, от него независимо. В Евхаристии мы не имеем явления Христа, Он сокрывается в ней, присутствуя, но не являясь. Господь даровал обещание пребывать с нами «во все дни до скончания века», а ап. Павел со своей стороны подтверждает, что «воспоминание» Христово, «возвещающее смерть Христову», будет совершаться, доколе Он приидет (1 Кор. 11:25–27) – до Второго славного Его пришествия. Однако это обетование не относится к земным явлениям Христа, но говорит лишь о сакраментальном присутствии Христа на земле.

Однако неправильно Евхаристическое присутствие Христово приравнивать Его явлению. Явление это, на земле, которое вместе с тем будет и Его подлинным присутствием (praesentia realissime), совершится лишь тогда, когда приидет Сын Человеческий в Славе Своей (Мф. 25:31), как и сказано ангелами при Вознесении: Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо (Деян. 1:11). И тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою (Мф. 24:30).

[Природа мистики]

Но как же понять те явления Христовы, которые имеют место между Вознесением и Парусией, – начиная от события на пути в Дамаск? Кратко выражаясь, здесь мы имеем не явления телесные, но видения духовные: Божественные касания сердца облекаются в зрительные образы, видения. Видения могут быть и субъективными порождениями продуктивной способности творческого воображения. Сюда одинаково относятся как образы художественного творчества, которые могут достигать субъективной убедительности для художника, не имея однако в себе силы реальности, так и подлинные касания духовного мира, которые облекаются в зрительные образы и тем самым переводятся на язык телесности. Видения в последнем смысле суть плод общения с духовным миром, светлым или тёмным. Открытость и беззащитность пред тёмным миром есть состояние галлюцинирования, земного вдохновения, которое ввергает в душевную болезнь. Образ видения творится человеческим воображением, касание духовное облекается в образы.

Иное надо сказать о видениях духовных, принадлежащих к Божественному миру, его откровениям. Им в высочайшей степени присуща реальность содержания, которой соответствует и реальность самих образов, хотя последним присуща известная антропоморфность, помимо которой было бы недоступно, непереводимо на язык человеческого восприятия являемое. Образы видений, как правило, не ограничиваются чертами земной, человеческой конкретности, как это мы имеем относительно явлений Христа по Воскресении. Если не считать особенного образа появления, а затем и сокрытия от глаз Являющегося, здесь всё просто и, даже можно сказать, обыденно: шествие на пути, рыбная ловля, встреча и разговор. Однако всё это иначе в явлениях Христа прославленного. Здесь уже не земные образы, но сверхземные или прямо небесные: явление Христа во славе Стефану, свет с неба и голос оттуда же ап. Павлу, и наконец – все видения тайнозрителю в Апокалипсисе: престол и Сидящий на нём, четыре шестикрылых животных, Агнец, открывающий книгу (Откр. 1:10–11; Откр. 4–6); жена, облечённая в солнце (Откр. 12); брачная вечеря Агнца и война Сидящего на коне белом (Откр. 19); образы последних свершений (Откр. 20–22).

Всё это, конечно, не суть явления Христа, не видения или небесного мира, или же грядущего –