Столпник и летучие мыши (СИ) - Скво Алина

— Какие такие дети Виевы?!

— Детьми Вия мы называем свои… как бы тебе объяснить… видишь ли… это не то, чтобы дети, а-а-а…

— Не юли, старый лис! Отвечай немедля, не то я за себя не ручаюсь!

— …грехи наши тяжкие.

— Чего-чего?

— Эх-хэ-хэ… Да уж мы с ними так договорились…

— Это с кем же?

— Да с грехами же.

— ?!

— Они нас не трогают — и мы их знать не знаем. Разделили сферы влияния и чётко соблюдаем границы. Тридцать лет назад они попытались было проникнуть на территорию нашего царства-государства. Но мы как рубанули по ним боевыми молитвами!

— Ваша междоусобица меня не колыхает. Почто, скажи на милость, эти черти мою Фрушу закабалили? По какому праву?

— Да ты не переживай, это всего на трое суток.

— Неужто буду дожидаться, когда грехи ваши ослобонят невесту мою? Не бывать тому! Да и недосуг мне!

Столпник не удержался и трахнул по столу кулаками. Стол-мегалит разлетелся вдребезги. Книга взмыла в потолок, затрепыхалась подстреленной дрофой и грохнулась наземь, вывалив наружу внутренности. Стены сотряслись, библиотечные тома посыпались вперемешку с реомидисами. Живые фонари закружили в воздухе, как чаинки в стакане. Те, кому не повезло, упали на пол и разбились, обрызгав камни. Солнечный сок быстро почернел и превратился в грязные лужицы.

Светозар заслонил лицо руками. Булыжник ударил его в живот. Государь согнулся, застонал. Мелкие осколки впились в монаршее тело, и кровь — неожиданно ярко-голубая — выступила на побелевшей коже. Государь выпрямился, отнял от лица руки и ответил буяну обречённо:

— Лин Эн суждено быть похищенной. Так сказано в писании. Что сказано — то сделано. Таково распоряжение свыше, и нам с тобой не дано его изменить.

— Не пори чепухи! В моих силах извести погань бесовскую под корень! Вот этой руцею*! Я ли не богатырь?! Я ли не спаситель рода человеческого?!

Семён затряс над грудой камней своими кувалдами.

— Ну-ну…

— Ты почему, хрен старый, утаил от меня, что у тя тут целое кодло чертей?!

Царь вынул из груди осколки, стёр лазурные капли, ползущие по бледному, точно вылинявшему, лбу. Испачкал пальцы, потянулся окровавленной рукой к золотому венцу, водрузил его на святейшую голову и строго посмотрел на спасителя.

— Хорошо ли тебе спалось, сын плотника? Готов ли ты исполнить своё предназначение?

— Не юли! Давай показывай обитель этих… как их?.. свиневых детей!

Новгородцев сжал кулачищи, костяшки пальцев хрустнули. Светозар повернулся к богатырю спиной и бросил через плечо:

— Иди за мной.

Старик пошёл, разгребая скипетром камни и осторожно ступая босыми ногами на опасный пол. Семён сплюнул и загремел берцами. Реомидисы вереницей прокатились вперёд, вылизывая лучами каждую выпуклость и каждую выемку.

— Здесь, под этой плитой обитель грехов — что-то вроде ада, — венценосец стукнул посохом. Живые лампы окружили маленькое смотровое окошко в подпол, но как ни старались, так ничего и не высветили. Из каменной промоины выглядывала плотная, чернозёмная тьма.

Столпник чертыхнулся и, высоко взлетев, ринулся головой вниз. Он прошёл сквозь камень, как вода сквозь песок. Реомидисы недоумённо переглянулись. Светозар погладил подбородок и облегчённо вздохнул.

— Ну, вот и ладушки. Так-то лучше будет.

***

Фру открыла глаза и не увидела привычных огней, не услышала рядом дыхания любимого, не ощутила под собой опоры. Тишь и мрак окружали девушку.

— Сёма… — тихо позвала она.

— И-ги-ги!

— А-ха-ха!

— Ау-ау-ау!

Дикий до тошноты многоголосый вой навалился разбойником с большой дороги. Ужас придавил, смял, отнял способность здраво рассуждать. Сердце съёжилось и на секунду остановилось. Девушка-воин попыталась подняться, но даже пальцем не смогла шевельнуть. Сердце ожило, затрепыхалось, выскакивая из груди. «Господи, пусть это будет сон, пусть это будет сон, пусть…», — с надеждой взмолилась Фру, выпрашивая, чтобы кошмар, страшный, как сам чёрт, на поверку оказался видением, внутри которого она проснулась. Переживать не стоит, ведь это не взаправду. Такое с нею уже случалось, и не раз. Поэтому она призвала на помощь всё, какое было, хладнокровие и постаралась не волноваться. Можно представить, что просто смотришь фильм ужасов. Утром он забудется навсегда. Но самовнушение не помогало: от страха кровь стыла в жилах, сводило скулы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вой стих, от чего стало ещё страшней. В абсолютной тишине послышался едва уловимый шорох, — точно тараканы лезут по стене. Шуршание усиливалось. Фру слышала, как некие существа подползают всё ближе и ближе. Вот они уже подобрались вплотную и начали медленно взбираться на неё. Они карабкались по рукам и ногам, лезли прямо в рот.

— А-а-а! — закричала Фру, пытаясь сбросить мерзких тварей. Тщетно. Её тело оставалось неподвижным, как бревно. Гнусное шуршание убивало.

Мгновенно вспыхнул и погас свет. Двадцать пятый кадр отпечатался в подкорке. Бульдожьих размеров членистоногие с маленькими человеческими головками кишели вокруг. Их жуткие рожи все, как одна, были направлены к ней — дочери камбоджийского народа, воительнице, невесте самого сильного человека на земле. Она почувствовала на груди колючие лапы насекомого.

— З-з-з… Привет! Я — Зависть, одна из ветвей мерзостей человеческих. Мы все произрастаем из одного места — могилы совести. Давай дружить.

— Пошла вон, дрянь!

— Напрасно ты так. Ведь мы с тобой почти сёстры. Разве тебе не завидно, что твоя начальница получит жизнь и карьеру, как она и рассчитывала с самого начала. А ты получишь дырку от бублика. Твой Сёма бросит тебя. Сегодня же он будет с Марфой, а ты останешься с нами на трое бесконечных суток, пока наши объятья и поцелуи не превратят тебя в отхожее место.

— И-ги-ги-га-га-га-го-го-го! — завыла бандитская шайка.

Снова блеснула вспышка, и Фру прямо перед носом обнаружила женское лицо с одним глазом над переносицей и пучками слипшихся волос на плоской башке. Существо облепило лапами оцепеневшую девушку и потянулось к нецелованным губам.

— Тьфу! Пр-р-рочь, мр-р-разь! Хр-р-рен что у вас выйдет! Не на ту нар-р-рвались! — зарычала Фру.

— И-ги-ги-га-га-га-го-го-го! — ещё пуще зареготала тьма. — Замилуем тебя, заласкаем, красавица. Будешь, как мы.

Грехи толпились перед распростёртым девичьим телом, наваливались на него кучей-малой, пихались и дрались за право подобраться к лицу, заглянуть в слепые глаза.

— Х-х-х-х… А я — Блуд. Полюби меня, я такой ласковый, вот увидишь… Позволь обнажить твоё белое тело, выбросить прочь эти отвратительные штаны… Будь моей хозяйкой. Пожалей меня, я так тоскую по прежней владелице. Её бедные косточки лежат в скальных развалах за северным перевалом Тридевятого царства, Тридесятого государства. Ух-х-х, этот Светозар! Он злой, нехороший…

— Сёма!!! — душераздирающе завопила Фру, чувствуя, как чьи-то лапы пытаются сорвать с неё униформу.

— Причём здесь какой-то Сёма? Посмотри на меня, я вылитый Ален Делон, секс-символ всех девчонок-семидесятниц! Обожаю таких дурочек, как ты…

Новая вспышка осветила шаржистую ряху, как две капли воды похожую на кинозвезду. Всё остальное у знаменитости было от жука навозника.

— Ш-ш-ш-ша! — послышалось громкое шипение. — Не по ваш-ш-шим шапкам Сенька… Это моя добыч-ч-а!.. По всем параметрам моя! Мне ли не знать этих перепуганных до смерти глаз, мне ли не слышать загнанного сердца? Не передо мной ли — Страхунынием — пали тьмы народов, подрезая собственные поджилки кастовыми законами, канонами женской доли, религиозными догматами, холопством и прочими уродствами? Сколько Ломоносовых, Циолковских, Гребенниковых, Козыревых я — Страх-х-хуныние — задушило вот этими руками!

Молниеносная вспышка высветила скопище мерзости, и на её фоне — две разинутые клешни, готовые вцепиться в девичье горло. Заливаясь слезами, Фру дико захохотала. Горло пересохло. Не хватало слюны наплевать в поганые рожи.

— Ха-ха-ха! Я не боюсь тебя, человекоубийца! Тьфу! И я не унываю, ха-ха-ха! Мне даже весело, потому что вы все — просто падаль, прошлогодняя листва, ха-ха-ха! От неё вас не отличает ни шорох, ни жалкие останки. Ваша минувшая слава — гниль, дерьмо! Тьфу! Без человека вы — ничто, туман! Ха-ха-ха, ха-ха-ха!