Трибунал для судьи - Вячеслав Денисов

И он даже не подозревает, что в мой рукав вползает очередной козырь.

– Будь мудрее, Антон. – Пащенко доел котлету и бросил вилку на стол. – Твоя задача – вернуться к прошлой жизни. И не нужно напрягаться в бесполезном направлении. Лукин только что из Москвы. Там его хвалили за качество работы областных судей и желали успехов в работе. Москва далеко, и никто там не станет копаться в делах Лукина. И без него проблем хватает. Вы сами делаете ему результат для отчета в столице, живете, обделенные, и жалуетесь лишь сами себе. Будь хитрее. Лукин останется на своем месте при любом раскладе – это не пешка и не Ступицын. Слишком махровая ваша система, чтобы ожидать в ней революций и вспышек судейского гнева. Лукин ведет себя так, как позволяет ему Закон и все ваше судейское сообщество.

С чего все началось? С ложки сахара. Окажись тогда в сахарнице хоть пол-ложки… И не было бы ничего. Ни Рольфа, ни этих откровений. Я жил бы прежней жизнью, судил и выносил решения. Любил бы Сашу и ощущал ее любовь. Ложка сахара оказалась ложкой дегтя в бочке меда. На языке лишь горечь и чувство отврата. Вокруг – предательство, масштабы которого страшно представить.

А мне тогда показалось совпадением, что судью, женщину с грудным ребенком на руках, отправили в отставку, лишив средств к существованию, и в этот же месяц судья, дочь председателя квалификационной коллегии, поехала в отпуск на Кипр… Кстати, в обществе нескольких адвокатесс из юридической консультации. Я посчитал это ошибкой. Однако никакой ошибки нет. Судью, отправленную в отставку, не восстановят, а дочь председателя на следующий год опять поедет на Кипр. И опять – с адвокатами. Я содрогнулся от одной мысли о том, что поехал бы куда-то отдыхать за счет адвокатов! Это же судья, купленный с ног до головы, со всеми потрохами!

Никакой ошибки нет. Как и то, что Рольфа хотят продать немке Штефаниц за очень большую сумму. Настолько большую, что язык не поворачивается, чтобы ее произнести. Маленький щенок, еще даже не научившийся поднимать лапу, как консервную банку, вскрыл то, что доселе пряталось за милицейской формой и черной мантией.

СКОЛЬКО СТОИТ МАНТИЯ?

Это вопрос не к Пащенко. Даже всезнающий прокурор не сможет ответить на этот вопрос. Но ответ знает Лукин. И он просто обязан мне ответить. Я умру от любопытства, если не узнаю.

– Звонил Земцов. – Сытый Пащенко слегка разомлел. – Отматерил нас, как сапожник. Отдельный привет тебе передал. Что-то он на тебя обижаться стал? Раньше такого не было. Вы что, подружились, что ли?

– Я тебе рассказывал. Не начинай все с начала. Лучше думай, как причленить Ступицына и Гурона. У них, оказывается, крыша такая, что я сражен наповал…

К вечеру, когда мой левый глаз заплыл окончательно, вернулся Пермяков.

– Твой волчина отказывается жрать, – сообщил он. – Укусил Иркину кошку, когда она подошла к его миске, но есть не стал. Положил морду на лапы и лежит так уже четыре часа.

Что-то подобное я ожидал услышать… А кошку мне не жалко. За свои харчи Рольф родину продаст, не то что какую-то кошку покалечит. Привычка.

– Вадим, когда я ехал обратно, я вспомнил, что у меня есть дело по некоему Бармашову. Он у меня ходит под подпиской за изнасилование. А задерживал его Ступицын. Может, попробовать его «прокачать» по нашей теме? Потерпевшая близка к тому, чтобы взять назад заявление. Мне уже задавался известный всем нам вопрос: «А что будет, если я откажусь от показаний?». Похоже, и с ней кто-то поработал. Может, Бармашов, а может…

– Кто потерпевшая? – прищурился Пащенко.

– Шмара привокзальная. Лера. Похоже, Бармашов ей просто не заплатил, потому что она пишет заявление на мужиков уже в третий раз. Два предыдущих раза я прекращал дело. Ну, ты же мне подписывал!

– Да помню я, помню, – решительно ответил Пащенко, хотя по его блуждающему взгляду я понял, что он ни черта не помнит. – Ты эти истории Антону Павловичу расскажи…

Ай, молодец, Пащенко!

Ты, Пермяков, Струге расскажи, а я заодно послушаю да врублюсь – что к чему!

Леру, Валерию Кременцову, мы нашли на вокзале сразу. Ее вел под руку сержант милиции, очень напоминающий внешним видом Мишу из новосибирской «Железки». Я сидел в машине, но очень хорошо слышал разговор.

– Сержант, я прокурор Пащенко. Куда ведем Кременцову?

– К мужчинам приставала, материлась. Веду в дежурное помещение составлять протокол.

– Давай ее сюда. Мы сами протокол составим. И сразу осудим…

Леру поместили в «Волгу» рядом со мной. Она с ужасом посмотрела на мое разбитое лицо, но, слава богу, не узнала. Зато ее очень хорошо узнал я. Три года назад я судил ее за кражу детской коляски у входа в Центральный универмаг. У Леры тогда появился ребенок, но денег на коляску никак появиться не могло. Поэтому свою проблему она решила самым древним в истории путем – украла. Я осудил ее на один год лишения свободы условно с испытательным сроком на два года. Похоже, девочка не исправилась.

– Лера, почем триппер для народа? – осведомился Пермяков.

Кременцова фыркнула и отвернулась. Потом придумала ответ и выпалила:

– Я ничем, кроме простуды, не болею!

– Да ну? – удивился Пермяков. – А Бармашов говорит, что после того, как вас Эрос воссоединил, он на винт что-то намотал. Грипп?

Лера огрызалась, Пащенко вел машину к прокуратуре, я молчал. Пермяков заполнял возникающие паузы. Нельзя сейчас молчанием пугать девицу, иначе она замкнется и не станет отвечать. Пермяков это знал, поэтому болтал без остановки.

В кабинете Пермякова Лера закурила и расслабилась. Очевидно, это было уже привычное для нее место. Обычный человек, впервые оказавшись в прокуратуре, как правило, нервничает. Я сел за ее спину, прислонившись спиной к сейфу. Боль во всем теле заставляла меня к чему-нибудь прислониться и уходить от разговора. Пермяков и Вадим поговорят не хуже меня. А с моей физиономией в «раскрутке» лучше не участвовать. Смешно выглядеть будет.

– Вот что, Лера. Давай-ка поговорим, как брат с сестрой. – Пермяков разобрал на столе бумаги, демонстративно отодвинув их от себя, и положил локти на стол. – Ты здесь уже в третий раз. И уже в третий раз я тобой занимаюсь. Сколько это будет еще продолжаться?

– А сколько меня еще насиловать будут?! Это твоя обязанность, гражданин Пермяков, заниматься заявлениями остальных граждан! – Кременцова старалась выглядеть возмущенной, но это у нее плохо получалось. Меньше всего она была похожа на жертву изнасилования. – Но я решила забрать заявление.

– Ты что, Кременцова, в загсе, что ли? Заявление она заберет! Все, хана твоему Бармашову! Лет семь ему обеспечено.

Лера не на шутку встревожилась. Не за судьбу Бармашова-насильника, а за свою собственную. Очевидно, события для нее развивались так, что привлечение Бармашова к ответственности грозило для нее крупными неприятностями. Мне хорошо знакома такая ситуация. Много лет назад я был на месте Пермякова. Лера после активного секса за вознаграждение не получила того самого вознаграждения. Обида перехлестывает через край, и она идет в прокуратуру. Так легче заставить Бармашова расплатиться. Следователь, естественно, задерживает Бармашова, после чего тот просекает тему и быстро расплачивается с «потерпевшей». Причем с излишком, ранее не обговоренным. Обязательным условием при этом является отказ Леры от сделанного заявления. И Лера, получив расчет вместе с компенсацией морального ущерба, его делает. Сейчас дело нужно прекращать и освобождать Бармашова от уголовной ответственности. Прокуратура заставила клиента расплатиться с проституткой за половой акт. Смешно, но это так. Самый страшный надзирающий орган занимается банальным контролем за исполнением клиентом своих обязанностей перед проституткой.

Но есть другая сторона медали. «Тупой» следователь Пермяков сейчас упрется рогом и будет продолжать разводить Бармашова за все тяжкие. В этом случае Лера рискует не только здоровьем. Бармашов и иже с ним может рассердиться не на шутку, потому что обязательства по договору нужно исполнять! Пермяков, конечно, обязан прекратить дело, но Лера этого не знает. Лера знает, что теперь ее жизнь может превратиться в кошмар.

– Как это – хана?.. Как это – семь лет?! Я не хочу!

– Ты бы так Бармашову орала, когда он тебе спаривание предлагал! Я сказал – хана, значит – хана.

Лера впала в панику, а Пермяков продолжал свою филиппику:

– Если хочешь, Кременцова, я в отношении Бармашова уголовное дело прекращу, а в отношении тебя возбужу.

– За что?!

– За заведомо ложный донос. До двух лет. Распишу обвинительное так, что тебе на суде и говорить ничего не нужно будет. Судья по максимуму бабахнет. И трехлетний ребенок не поможет. Тебя – на кичу, его – в детский дом.

Лера взревела, как пожарная сирена. Последний раз я такую истерику видел два года назад, когда приговорил одного разбойника к десяти годам. Взревела его невеста. Сейчас проститутку можно будет «прокачивать» на все, что только можно.