Варяги - Александр Тестов

– Ну и что решил?

– Думаю, что все же это ты, Вадим!

– А вот твои щербины не спутаешь ни с чем, – улыбнувшись, заметил Вадим.

Слышавшие это воины разразились дружным смехом. Засмеялись и воевода, и Палей.

– Что мое, то не ваше! – хохотал щербатый десятник.

Новгородцы добрались до озера почти к полудню. На берегу их поджидал Валуй со своим десятком, еще вчера отправленный Вадимом сменить дежуривших до этого вепсов.

Радей приказал разбивать лагерь в лесу, в метрах трехстах от воды. «Маскировка, блин», – подумал Вадим, услышав приказ, слезая с коня. Новгородцы привычно устраивали походные шалаши из лапника и, разведя костры, принялись варить кашу. О быте своего командира позаботился Валуй. Десятнику поставили персональный шалаш и пригласили отведать поспевшей каши. Вадим извлек из поясной сумки ложку, подсел к котелку и первым зачерпнул густой каши, в которую новгородцы щедро настругали копченого мяса.

– Вкусно, – похвалил подчиненных десятник, а про себя подумал: «Вот ведь отец-командир, с солдатами кашу хлебаю…. Суворов – не иначе».

Отобедав, воевода разрешил отдыхать, и лагерь погрузился в послеобеденный сон. Вадим вышел на узкий песчаный пляж, где стояли четыре его трофея – черные, просмоленные драккары, по восемь весел с борта. «Вот интересно, как выглядит древняя Ладога?» – подумал он. Вадим посмотрел вдоль берега – охрана на месте, бодрствует. Приметив чуть в стороне небольшой камень, он подошел и сел. Подаренный Конди меч удобно разместился на его коленях и новгородский десятник отчего-то загрустил. Безостановочная суматоха, в которую они попали из мирного двадцать первого века, закружила и понесла куда-то. И нет времени остановиться, оглядеться и отдышаться. Уж не об этом ли мечтал Андрей? А дома остались мама, батя… Они, наверное, с ума сходят, с ног сбились, ища пропавшего сына. Да уж, затянулся наш исторический фестиваль. Вадим ясно представил, как родные обзванивают друзей-приятелей, обрывают телефоны больниц и, тьфу-тьфу-тьфу, моргов. Да и у Пашки, наверное, не лучше. Скорее, даже хуже. Его матушка и так хворая, а тут еще неизвестно куда запропастился ее единственный сын. Опять же его Настя невеста на выданье – и все впустую.

Вадим задумался об Андрее. Собственно о нем он почти ничего не знал. Кажется, он из Твери приехал на «фест»? И если они с Пашей когда-нибудь и вернутся к родным, то вот Андрюха уже никогда….

Ветра почти не было, ленивые волны тихо шептали о своем, и еще… он вспомнил злобное лицо Порки и отчаянные глаза его сына Ёллы, когда их обоих накрепко привязывали к огромной сосне и оставили в глухом лесу. Уж какой-нибудь лесной хищник точно позарится. Вадим знал, что если и не съедят сразу, то в любом случае протянут они не долго. Вадим дернул головой: в ушах до сих пор стоял этот душераздирающий писклявый крик Ёллы: «Не надо! Отпустите меня!» И гордые слова кангашского старосты: «Ты же мужчина, сын». Не помогло, Ёлла верещал до последнего, пока они не ушли и его голос не растворился в лесу. Вадиму было не жаль их ни капли.

Десятник, уперев локти в колени, положил голову на ладони. Солнце, перевалившее зенит, грело совсем по-летнему – наступила «бабья пора». Кое-где уже желтели листья, но по-настоящему до золотой осени, по прикидкам Вадима, было еще недели две. Он старался не сбиться со счета, откладывая в памяти каждый прожитый в прошлом день. «Да уж, хоть книгу пиши, – подумал он, – о приключениях робинзонов, да только кому она тут нужна, а дома… кто же нам поверит. Сумасшествие какое-то. Наваждение. История, блин».

Что еще? Что-то тревожило… нет, не безумные глаза красавицы Койвы, жены кангашского старосты, когда ее мужа и сына уводили в лес. И не ее истеричные крики, когда нойда отрешил ее от родного очага, узнав о пособничестве подлостям Порки. Нет. И не проклятья Койвы, которые она в гневе щедро расточала, словно змея яд, когда ее выгоняли из родного Кангаша. Ее брат лично увез бедолагу вниз по реке, подальше от людских глаз…

Вадим не заметил, как задремал под птичьи трели и шепот прибоя. Во сне отчетливо ухнула сова, как-то по-особенному жалобно. Кода! Ах да… Елена Константиновна. Ее не стали хоронить в Хидене – в священной роще медвежьего рода. Для нее нашли другое место – красивое и вольное. На высоком правом берегу реки Сьясь. Тело шаманки предали земле, вместе со всеми ее скромными пожитками, у подножия небольшого холма. Вадим сам поправил на ее груди маленький изящный амулет бесконечности. Золотая пластина должна была оставаться в земле до своего срока.

Теперь Вадим уже не сомневался, что летом одна тысяча девятьсот пятьдесят второго года археологическая экспедиция профессора Чистякова будет вести раскопки точно в этом месте. И что студентка Елена Константиновна Латышева найдет именно свое захоронение и свой роковой амулет бесконечности. И опять завьется спираль, бесконечная спираль истории…

Сквозь дремоту Вадим слышал негромкие голоса переговаривавшихся новгородцев, несших охрану драккаров, но почему-то их голоса были так похожи на голос Елены Константиновны… Да, да… два вечера подряд они провели в ее шалаше. Как все же причудливо переплетаются порой людские судьбы? Кто бы мог подумать, что студентка факультета археологии Ленинградского государственного университета станет сначала любимой, а затем отверженной женой новгородского старшины Буйслава. Того самого Буйслава, отца нынешнего новгородского князя Боривоя. Да, в это было трудно поверить, но нелюдимая лесная шаманка вепсов – мать князя! Хотя поначалу он и не был князем.

Вадим хотел проснуться, сбросить дремоту, но не смог. Воспоминания о шаманке, о ее жизненных переплетениях держали цепко, не отпускали. Ее рассказ и сейчас отчетливо проносился в его голове. «Я попала сюда в одной сорочке ночной, знаете, были у нас такие длинные ночные сорочки. Я в первый же день вышла к людям. Они называли себя немного странно – бепся. Но я сразу поняла, что это вепсы. Поначалу я очень обрадовалась, что попала к людям, я ужасно замерзла и хотела есть. Ведь я сама из карелов. Мы без труда поняли друг друга, ведь у нас в школе до четвертого класса преподавали родной язык. Не удивляйтесь, это так. И даже учебники были. Меня привели в поселок, в Каргийоки, так они его называли. И когда я увидела постройки их поселения, я заподозрила неладное. А уж из разговоров я и вовсе поняла, что занесла меня нелегкая не туда. Вообщем, меня приютили, обогрели и накормили. Сам могучий Баар, тогдашний глава рода, дед Конди, пришел посмотреть на меня. Он-то и заметил, что я в кулаке сжимаю что-то ему знакомое. Он попросил посмотреть, а потом и сам показал мне их родовой амулет. И мой, найденный при раскопках, и его, со знаком бесконечности, были похожи как две капли воды. Баар обрадовался и тут же собрал старейшин в священной роще. Меня не пригласили, и я не знаю, о чем там шла речь. Я, лежа у печки, ждала и думала: «Каким ветром меня сюда занесло?» Потом ко мне пришли Баар с шаманом рода и объявили, что я их родня! Баар рассказал мне, что некогда их род был един и жил далеко на севере. Затем род разделился и каждую ветвь возглавил славный вождь – все братья по крови. Перед расставанием некогда единый амулет расплавили и из него сделали две одинаковые половинки. Одна часть рода осела у озера Ладога, недалеко от реки Сясь, а другая ушла на восток и больше о ней ничего не известно. Со слов Баара я поняла, что разделился род еще при его прапрапрапрадеде. Собственно, по этому амулету меня и приняли как родню из давно пропавшей ветви медвежьего рода. Дальнейших расспросов мне удалось избежать. Я соврала им, что сильно ушиблась, упала и потерялась.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});