Поэзия народов Кавказа в переводах Беллы Ахмадулиной - Белла Ахмадулина

Мне приснилось имя этого места земли: так ясно, так слышно, что я проснулась в слезах, но потом весь день улыбалась, и те, кто не знал, что значит САКАРТВЕЛО, — стали лучше, радостнее ощущать себя на белом свете.

Это было в московской больнице имени Боткина. Я не хворала, но, по доброму усмотрению врачей, была в больнице, где по ночам писала, — некоторые мои слова относятся к разным местам моего обитания на этой земле, всей земле.

Больница — пока ты здрав и жив — удобное пристанище для дум не о себе, а о других.

«Возлюби ближнего твоего, как самого себя», — мне не однажды приходилось думать об этих словах, но я любила ближнего более, чем себя.

Ежели некто повинен в таковом грехе, он повинен перед другими, перед ближним и дальним, этот грех тяжело искупаем, но прощаем свыше, — при обязательном условии искупления вины, исполнения долга, диктуемого свыше.

Эти незамысловатые рассуждения относятся лишь ко мне.

С таким тщанием и так долго пишу я предисловие к моим сочинениям, написанным ночами в больнице… Доктор Боткин не мог знать о больнице его имени, построенной для бедных и страждущих в 1911 году Кондратием Солдатенковым, благотворителем, сострадателем, издателем.

Кто одаряет (а порой — огорчает) нас снами? Я пробовала сама перевести грузинские слова на русский язык, у меня ничего не вышло: я не умею писать по-грузински, но я и во сне слышу грузинскую речь, грузинское пение.

Грузия, Сакартвело — свет моей души, много ласки, спасительного доброго слова выпало мне в этом месте земли, не только мне — многим, что — важнее.

О Гмерто[214], пишу я, — о Боже, храни этот край земли и все, что мы видим и знаем, и то, что нам не дано знать.

Имена тех, кому посвящены эти стихи, да не будут забыты.

Б.А.

I

Памяти Симона Чиковани

Вот было что: проснулась я в слезах.В зеницах, скрытных пеклах суховея,не зеленеет влагой Алазань.То ль сновиденье было суеверно,нет! то был дэв. Он молвил: Сакартвело.Конечно, дэв. Один из девяти.Мой краткий сон не помнил о Тбилиси —дэв осерчал и пожелал войтив затменный ум затворника больницы.Моим глазам плач возбранен давно,он — засуха за твердою оградой,иначе бы зрачки слились в однотечение, словно Кура с Арагвой —там, возле Мцхета. Если глянешь ввысь —увидишь то, чему столетья мстилиза недоступность выси. Глянешь внизс вершины… можешь? Возрыдай, о Мцыри.Плачь обо всех, доплачься, доведипустыню глаз до нужных им деяний.Но где мой дэв, один из девяти?Часы мои, который час? — Девятый.Девять — всего у Сакартвело есть:названий ветра, соучастий в хоре,чудес и чуд. Но я не там, а здесь,где предаются не мечтам, а хвори.Да охранит меня святой Давид!Смиреннейший, печется ль он о дэвах?Забыть мой сон иль вновь его добыть?Меж тем часов — как плит Марабды — девять.Грядет обход. Врач должен обойтизначенье пульсов, жалоб, недомолвок.Нет времени считать до девяти:«пятиминутки» ритуал недолог.И страждущих число не таково.Врачующих труды неисчислимы(и нужды). Солнцем глянувший в окно,о Гмерто! знаю: Ты пребудешь с ними.Мой перевод я изменить хочу.Симон простит. Строка во тьму не канет.О Господи! не задувай свечудуши моей, я — твой алгетский камень.Врач удивлен: — Вы — камень? Но какой?Смеюсь и помышляю об ответе.— Я — камушек, взлелеянный рекойгрузинскою, ее зовут Алгети. —Внимает доктор сбивчивым речам,как Боткину когда-то удавалось.— Вы сочинять привыкли по ночам. —Сбылись анализ крови и диагноз.Не той, как Сакартвело, ибо той любви —другой избранник убоится,пасут меня и нянчат добротойи Солдатенков, и его больница.Я отвлеклась. Повадка такова,что слов туманы — Овену подобны.Но барельефу — скушно знать, когдаочнулись благодарные потомки.У них уйдет на это полувекс добавкой упраздненной пятилетки.А я — живу, как доктор повелел:звенят тарелки и горчат таблетки.День бодрствует, как подобает дню.Вторженьем в них пренебрегают вены,но их принудят. Помышленья длюи для удобства прикрываю веки.При капельнице, что воспета мной,возгрежу о Симоне, о Важе ли —незримый вид я назвала бы мглой,но сомкнутые веки повлажнели.Постыдность слез спешу стереть с лица —вошла сестра по долгу милосердья.…Июль спалил луга, ожег леса…Как зимовать? Нет денег, мало сена…Сестра — из Кимр. Есть у нее коза.Коза — всегда! — есть мой кумир строптивый.В сестре Татьяне нет нисколько зла.И денег нет. Но повезло с квартирой,не ей, а сыну… Прокормить козуона сумеет… Муж Татьяну любит…Я слушаю… Меня влекут ко снуулыбки прибыль и печали убыль.— Все времена — лихие времена, —сквозь сон я слышу. Разум занят ленью.Я думаю: о Грузия моя!Но и козу нечаянно жалею.Каприз иль приступ? Слышит и Курапризыв страдальца: — Эскулапы [215], где вы? —Я думаю: о Грузия, когда…?Вдруг — никогда? Не отвечайте, дэвы.Во сне ли праздник пел и танцевал?Туда, где квеври и Алавердоба,шел с алою гвоздикой Тициан,а я и Нита оставались дома.Мне девять раз рассказывал Симоно том, что знал, и, выйдя из полонамежзвездного, делили пир со мнойГалактион и Тициан с Паоло.Спасли грузины убиенный Дождь[216] —воскресли струи строк и уцелели,и все совпало: маленькая дочь,и Лермонтов[217], и храм Свети-Цховели.Кто в эту ночь молился обо мне,сберечь меня просил святую Нину?Прижился голубь на моем окне —что будет с ним, когда его покину?Быть может, хлебца кто-нибудь подаст:здесь всяк невольно мыслит о загробьеи, по примете, потчует подчасклюв Божьей птицы просьбой о здоровье.О муже Вове с Таней говорим:пригожий, добрый, да вину привержен.Лекальщик он, и за труды хвалим.В разлуке с хмелем — сумрачен, но вежлив.Зарплата — редкость. Оскудел завод,но подсобил, когда играли свадьбу:дочь вышла замуж. А отец — в запойводвинулся. Но я все это знаю.Не он ли населил мои стихи?Посредь страны, бессчастной, беспризорной,не он ли бродит вдоль моей строки —сородич мой, со мною неразъемный?Смышленый, с древней думой о вине,а не о тех, кто свысока им правит,одет в прорехи, — близок мне вдвойне:его восславил мой Гусиный Паркер.В дочь Тани Ольгу был влюблен грузин.Влюблен и ныне. Объясните, дэвы:как он попал в остуду кимрских зим?К тому же он — Давид, иль, вкратце, Дэви.Манил он Ольгу в Грузию свою,но запретил и проклял мини-юбку.Назло ему, возрадовав семью,невеста предпочла соседа Юрку.Святой и царь, всех кротких опекун,смиритель гневных, что в виду имеетчужой жены не мимо, а вокругблуждающий твой кимрский соименник?Он в честь твою крещен и наречен.Пусть минимум порочного подолазабудет тот, кто боле ни при чем.Но почему украдкой плачет Ольга?Усов ревнивца доблестную мастьмуж Вова хвалит, чуждый русской спеси.Страдает Юрка. Изнывает мать,страшась Куры и Волги сложной смеси.Вдвоем, в девятом предночном часу,о том о сем судачим откровенно.Татьяна, проводив меня ко сну,разучивает слово: Сакартвело.И неспроста: оно в ее устахосвоится и природнится к Тане.Разгадка — не в ревнующих усах,в другой, покамест не воспетой, тайне.Коль девять раз царицею Тамарбыл некогда проведан сон Симона,взмолюсь: цари! мой разум отуманьи к подданным твоим не будь сурова!Я — ровня им. Твоя над нами власть.И Лизико — для грез о Руставели —в девятый день июня родилась.Чабук[218] ее крестил в Свети-Цховели.Смешение имен, времен и Кимрс тем краем, что зовется: Сакартвело, —безгрешно. Пусть гуляет вкось и вкривьперо, покуда не осиротело.Жизнь замечает, что желает есть.Суть снеди — легковесна и целебна.Какое благо и какая честь —лежать в постели в чине пациента.Возжаждавших иных чинов — мне жаль.Не очень, впрочем. Разберутся сами.Лишь возлежать! и с жадностью вкушатьтот суп, что порицаем гордецами!Полеживать! Лениво ликовать!Лбом в девять пядей помнить девять дэвов!На суету не променять халат,как это делал мой любимый Дельвиг[219].Он — завсегдатай сердца моего.Как весело он расточал свой гений!Молчок! По мне скучает молоко.Я слезы снов утешу смехом бдений.«Я Вам пишу»… — вот и пиши, радей!Как Таня к няне, я приникну к Тане.Чужая боль — больнее и роднейсвоей, тебе двоюродной, не так ли?Надземную я навестила синь —итог судьбы преображен в начало.Мой сон был свеж и не успел остыть,когда больным заметно полегчало.Благодарю лежачий мой постой.Смиренно и не вспыльчиво сознанье.День августа иссяк двадцать шестой —счастливый день, что начался слезами.

II

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});