Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы - Сюзанна Шаттенберг

— Расстрелять Рамзина, крупнейшего ученого страны, человека с мировым именем, создателя прямоточного котла — изобретения, признанного всем миром, было бы непростительной ошибкой. До сих пор не ясно, как человек, столь преданный науке, мог совмещать призвание к науке с интригой в крупной политике и даже стремиться к антинародному посту, исключающему возможность проводить научную работу?»{809} Инженеры, верившие советской власти, но мыслившие все-таки старыми критериями, терялись в догадках. Все работники строительства собрались на вокзале, чтобы увидеть легендарного Рамзина, «вредителя» и ученого с мировым именем. На Лаврененко этот человек произвел огромное впечатление: он держался спокойно и уверенно, проанализировал положение дел, как будто никогда ничем другим и не занимался, чрезвычайно ясно изложил свои выводы и перечислил необходимые меры. Лаврененко был так очарован и в то же время растерян, что попытался заговорить с Рамзиным, но тот не отреагировал, и его тут же загородил собой сотрудник НКВД. «У меня родилась мысль: мог ли такой ученый уйти от техники в сомнительную политику и так активно действовать против народа?.. Нет, тут что-то не так… Не перегнул ли Крыленко в обвинении?»{810} Лаврененко оставляет вопрос без ответа.

Яковлев избирает еще один путь. Он, подобно Логинову и Гайлиту, изображает себя молодым энтузиастом, не питающим уважения к предшественникам и безгранично верящим в себя и свое дело. При этом он косвенным образом защищается от невысказанного упрека, что его возвышение могло иметь прямую связь с падением старых конструкторов из окружения Андрея Николаевича Туполева (1888-1972). С одной стороны, он рассказывает, как тяжело было неизвестному конструктору взять верх над именитыми коллегами. С другой стороны, находит нужным подчеркнуть неприятное чувство, которое вызвало у него назначение на должность, поставившую его выше старших коллег. Первый конфликт возник, потому что старшие увидели в его молодой конструкторской команде конкурентов: «…встревоженные ростом молодой конструкторской группы, независимой от Центрального конструкторского бюро, руководители завода, в ведении которого находилась занимаемая нами территория, в покое нас не оставили и решили выжить. За какие-нибудь два месяца (сентябрь-октябрь 1933 года) я получил три распоряжения дирекции завода с требованием освободить занимаемую площадь…»{811}В конце концов Яковлев победил: благодаря жалобам в правительственные органы он добился, чтобы им предоставили маленькую отдельную мастерскую, и заводу пришлось отдать им инструменты{812}. Начиная с 1938 г. Сталин не раз заставлял Яковлева вступать в соревнование с признанными конструкторами, которое тот тоже всегда выигрывал. И бомбардировщику, и истребителю, спроектированным Яковлевым, Сталин отдал предпочтение перед проектами В. Климова, А. Микулина, А. Швецова, С. Ильюшина, Н. Поликарпова, А. Архангельского и М. Шульженко: «Видимо, складывалось убеждение, что, если старые специалисты уже больше ничего дать не могут, придется опереться на молодежь. На мою долю стечением обстоятельств выпало представлять, наряду с другими, еще "не признанными", молодые конструкторские силы нашей авиации»{813}. Хотя Яковлев разделял убеждение, что молодые силы лучше, он все же задним числом чувствовал необходимость оправдываться за свое особое положение. У детей «буржуев» конфликт поколений разыгрывался в иной плоскости. Молодые инженеры Федосеев и Богдан так стремились с головой окунуться в работу, что активное участие в «социалистическом строительстве» приводило их к столкновениям с родителями или старшими коллегами, которые относились к советской власти с большим отчуждением, чем молодежь, выросшая уже при ней. У Федосеева были резкие разногласия с отцом. Последний не питал иллюзий относительно нового режима, тогда как сын надеялся интегрироваться в него, найти свое место и достичь процветания. Он верил в лучшее будущее и желал видеть Советский Союз только в самом положительном свете{814}. Одно время он настолько разошелся с отцом во взглядах, что даже порвал с ним{815}.

Богдан также не хотела обращать внимание на окружающую политическую обстановку и ссорилась из-за этого со своим главным инженером Н.Н. Сербом, старым специалистом. На ростовском мукомольном комбинате она обнаружила гармоничный инженерный коллектив, все его члены единодушно не любили советскую власть. Однако Богдан и другие молодые инженеры и техники, невзирая на это, были готовы разрабатывать новые конструкции и повышать производительность, а старый главный инженер расценивал любые действия в этом направлении как поддержку ненавистного ему ударничества. Они много раз спорили о смысле и цели технических новаций, и в итоге Богдан и ее коллегам порой приходилось реализовать свои проекты тайно, в отсутствие начальника{816}. Стремление к интеграции отдаляло Богдан от старых, критически настроенных инженеров, заставляя причислять ее скорее к новой, советской технической интеллигенции. Это коренное различие между старым и молодым поколениями видел и главный инженер Серб, заявивший Богдан: «Дражайшая, вы — наша собственная советская интеллигенция»{817}.

* * *

Шельмование и преследование старых инженеров вырыло между двумя поколениями такую пропасть, что даже реабилитация старых специалистов и зазвучавшие в печати призывы учиться у них и «не задирать нос» вряд ли могли навести через нее мосты. Логинов, Гайлит, Поздняк и Яковлев глубоко прониклись недоверием к старым специалистам, чувствовали себя новыми хозяевами и были уже не в состоянии относиться к старшим коллегам без предубеждения. Эти конфликты — запретная тема, которую инженеры в различной степени «вытесняют» из сознания, обходят молчанием или упоминают лишь вскользь. Типично для советского инженера, предпочитающего забыть о конфронтации с поколением своих предшественников, высказывание Розанова: «Никаких конфликтов между старыми и новыми инженерами не было»{818}. Наиболее яркий пример внутренней борьбы между новым дискурсом и старыми ценностными ориентациями демонстрирует нам Поздняк. В нем как будто жили две души: «новая», заставлявшая его видеть в лощеных господах врагов, и «старая», которая тянулась в мир ученых, к изысканной одежде и вежливому обхождению.

2. На производстве

а) Индустриализация как война

Перед молодыми инженерами, которые в начале 1930-х гг. устремились на заводы и фабрики, чтобы работать непосредственно на производстве и заменить старое поколение, правительство поставило великую задачу: в кратчайший срок превратить отсталую Россию в индустриальную страну, способную конкурировать с такими государствами, как США и Германия. Сталин требовал преодолеть «50-100 лет отставания» за десять лет. Рабочих и инженеров призывали выполнить только что принятый первый пятилетний план в четыре года. Гидроэлектростанции, металлургические комбинаты, химические и тракторные заводы надлежало построить за время, немыслимое даже для развитых западных стран. Металлургические гиганты Магнитогорска и Кузнецка, на возведение которых отводились фантастические 1000 дней, начали «социалистическое соревнование» за то, кто задует первую домну. На Днепрострое левый берег Днепра соревновался с правым: каждый стремился как можно быстрее завершить строительство своих объектов. Главным средством ускорить работу служили встречные планы, которые принимали рабочие и инженеры, беря на себя обязательство перекрыть план, спущенный сверху правительством, и выполнить порученные задания раньше установленного срока. Все старались трудиться «большевистскими темпами», т. е. опережать графики, работать по несколько смен без перерыва, сокращать производственные процессы. В печати новые инженеры изображались кудесниками, повелевающими временем: «Строители моста уплотнили время. Они втискивали в свои дни неимоверно много дел. То, что обычно требовало недели, у них отнимало сутки. Бетон, изготовляемый в течение месяца, они укладывали лишь 10-12 дней. Пролет № 2 был закончен на 18 суток раньше срока. 3-й и 9-й кессоны были опущены в небывало короткий срок. Дни строительства были, так сказать, днями конденсированной плотности»{819}. Инженеров, которые, опровергая прежние расчеты, ставили новые рекорды по срокам строительства, славили как «поколение Октября»: «Инженер Щит… знал… что страна требует темпов и темпов и что каждый день затяжки строительства — удар по всему хозяйству страны… Щит сделал единственный возможный для него вывод… В итоге кран был смонтирован не в месяц, а ровно в 15 дней без помощи "Союзсантехпропа"»{820}.