Бог примет всех - Александр Леонидович Аввакумов

поняла, о чем они говорят. Фамилия комиссара была Крюгер, но он просил его называть по псевдониму — Горелов. Его горбоносый профиль в пенсе качался с колыханием машины. Иногда он оборачивался и улыбался Нине милою, застенчивой улыбкой. Его короткая верхняя губа открывала длинные зубы, цвета старой слоновой кости. Девушка не была врачом, но даже не вооруженным взглядом неопытного человека, было хорошо видно, что он обречен, что болезнь буквально выгрызает его изнутри.

По обрывкам фраз, Нина догадалась, что Крюгер обсуждал вопрос о выборах в Центральный совет рабочих профсоюзов, в котором оказалось много меньшевиков и беспартийных.

— На днях на пленуме Народного образования выступил представитель профсоюзов. Вот была речь, Семен!

— И о чем он говорил, товарищ Горелов?

— Ты только представь себе, говорил о диктатуре пролетариата. Говорил, что вот эти представители трудового народа выгоняют жителей из квартир, снимают с людей ботинки, говорил, что в этом и заключается вся диктатура пролетариата

— И что? Что с ним? Его арестовали?

— Пока нет, но ВЧК взяло его на карандаш. Вот она интеллигенция.

Лицо комиссара стало неприятным и колючим.

— И главное, он открыто заявил, что рабочий класс в самый ответственный момент в своей истории лишен права свободно думать, читать, искать, и виновны в этом — большевики.

— И откуда он? — спросил его водитель.

— Из буржуа будет…. Ведь только они достаточно грамотные люди, умеют говорить и много знают.

Горелов замолчал и, обернувшись к Нине, улыбнулся ей.

— Ничего, Семен, ничего. Скоро мы их все просветим. Кто сам босой, тот не будет плакать над ботинками, снятыми с богача.

— А наденет их, и будет измываться над другими разутыми, ведь на всех ботинок не хватит, да и размеры у всех разные, — неожиданно для них произнесла Нина.

— Вот и зубки показала буржуазия, — со смехом произнес Горелов. — Все сидела, слушала и вдруг, сразу в дамки.

Горелов вытянул ногу, подтянул голенище сапог и, дразня ее, спросил:

— Скажите, барышня, как вам мои сапоги?

Под колесами автомобиля выстрелило, и машина запетляла по дороге.

— Похоже, приехали, — произнес водитель и, открыв дверцу, выбрался на дорогу.

Мимо них проскакали два всадника с винтовками за плечами.

— Махновцы! Кругом одни махновцы, все митингуют и митингуют. И главное — получается. Крестьяне двумя руками за батьку. Когда мы от них избавимся, один Бог знает.

Вскоре водитель поменял колесо, и они снова тронулись в путь.

***

Они дошли пешком до ближайшей деревни. По дороге их остановил конный разъезд махновцев и отобрал у них автомобиль. Горелов предъявил в ревкоме свои бумаги и потребовал лошадей. Дежурный по ревкому — солдат с рыжими усами сразу же заявил:

— Где я вам возьму лошадь? Вы что не знаете, что все люди сейчас в поле. Идите к махновцам, может, они вам лошадей найдут.

— Ты понимаешь, дурь деревенская, с кем ты говоришь? Я комиссар Горелов! Да я тебя к стенке за подобные слова!

Солдат ухмыльнулся.

— Вот сейчас смотрю я на вас товарищ комиссар и думаю, а чем вы лучше махновцев? Они оружием трясут, требуют сена для лошадей, вы грозите расстрелом…. Ну нет у меня лошадей, неужели вам не ясно?!

— Нам нужна пролетка! — настойчиво твердил комиссар. — Или вы обеспечите нас транспортом, либо я вынужден буду арестовать вас.

— Сидите здесь, а я пойду, поищу…

В комнате стало тихо. Хорошо было слышно, как мухи бились о пыльные стекла запертых окон. На красивом, инкрустированном ценными породами дерева столе с залитыми чернилами стояла чернильная склянка с затычкой из газетной бумаги. По стенам помещения висели портреты Карла Маркса, Ленина и различные воззвания.

Горелов, уткнув бритый подбородок в поднятый воротник шинели, дремал в углу под портретом Урицкого. Желтели в полуоткрытом рту длинные зубы. Нина вышла на крыльцо. По горячей пыли бродили куры, из сверкавшей солнцем степи неслось жужжание косилок. Водитель тоже вышел, закурил и умиленно произнес:

— Вот Нина видите, какой человек этот Горелов. В чем душа держится, а все туда. Его прислали из Москвы сюда на лечение, а он тут же запрягся в работу. Ты бы знала, какой он работник, какой организатор. Ты думаешь, он простит махновцам нашу машину — никогда. Он обязательно позвонит в Москву и доложит об этом случае.

— Москва — далеко, а махновцы — рядом. Они ведь тоже за красных.

— Знаешь, Нина, у Махно, как он говорит народная армия, в основном в ней крестьяне, то есть не сознательная часть, а у нас Красная армия, то есть пролетарская. В этом вся разница.

— Странно, когда большевикам нужны были союзники в борьбе с Деникиным и Врангелем, Махно был хорошим, а сейчас…

— У каждого дела есть начало и есть конец. Ты права, Махно дрался за нас, а сейчас он против любой власти, в том числе и против советской власти, вот и выходит, что он из союзников превратился во врага.

— Как же так? — спросила она мужчину.

Он не ответил. На дороге показалась пролетка, на которой сидел мужик с лохматой бородой и с озлобленным лицом. Разбудив Горелова, они поехали дальше. Запыленное красное солнце склонилось к закату. Мимо них снова промчался отряд полупьяных махновцев, размахивающих шашками.

— Скажи, здорово вас обижают махновцы, — обратился Горелов к извозчику.

— Мужика всякий обижает. Все с нас тянут, что большевики, что махновцы. Все кричат о народе, но о народе и не думают…

— Какие вы мужики все близорукие, — обращаясь к Нине, произнес Горелов. — Не умеете вы нас ценить. Кабы не мы, по всей матушке-Руси шныряли бы вот такие шайки махновцев, петлюровцев и концу бы их царству не было.

— А что, они и при вас шныряют, а вы вот комиссары сидите смирненько и смотрите.

— Ничего мужик, скоро закончится их власть. Стянем мы сюда силы и прихлопнем их все одним ударом и махновцев и недобитых буржуев. Верь в это…

— А мне лично без разницы. Нагоните вы свои войска, а кто их кормить будет? Так что, нам мужикам без разницы кого кормить, большевиков или махновцев…

Мужик замолчал и, ударив кнутом по крупу лошади, погнал ее дальше по дороге.

***

Евгений Варшавский шел по улице города. В тот вечер ему почему-то особенно не хотелось возвращаться домой, а вернее на съемную квартиру, которую он снимал на окраине города. Неделю назад, возглавляемая им боевая группа из пяти офицеров, пустила под откос воинский эшелон, вывозивший из Крыма хлеб в голодающую Москву. Все одиннадцать вагонов сошли с рельс и, сложившись, как карточный домик повалились под откос. Побродив немного по улице