Глаз Паука - Олаф Бьорн Локнит

Аластор недоверчиво уставился на странного певца.

– А если вот так? – пробурчал он себе под нос и отобрал у Одноглазого виолу.

…Слышишь крик воронья в почернелом лесу?То невеста моя наточила косу;Битых птиц на песке – росчерк в алой крови:То невеста в тоске пишет мне о любви;А шальная стрела у виска пропоет —То невеста меня на свидание ждет…

В зрачке единственного глаза сидевшего напротив Аластора человека на миг вспыхнула и погасла яркая искорка. Теперь уже он нетерпеливо потянул к себе инструмент, когда песня закончилась – и слушатели невольно поежились от мрачной силы, влитой в простые слова незнакомой песни.

…Вертится, крутится мельница,Стало быть, все перемелется.Ветер промчится над берегом,Дверь затворится за недругом,Сталь оперения ястребаВспыхнет в закатных лучах…

Сложенную невесть когда и кем «Мельницу» в Шадизаре знали многие, и потому с удовольствием подтягивали. Но едва закончил Аластор – вступил Одноглазый, и снова в обеденной зале ощутимо повеяло холодом.

…Много смелых на страже уходили во тьму,Те, о ком не расскажешь, не споешь никому —За поверженной ратью встала новая рать,Мы учились не плакать, не умея терять.

Мы все ближе к заветным золотым берегам,К маякам из легенды, что светят векам,Глухо топчут копыта пепел, угли, золу,Наша цель позабыта и пылится в углу.

…Зачерпни, как шеломом, ветра времени вой,Валом пены и громом подступает прибой.Перекресток последний на дороге распят,Чайки стонут над бездной и кони храпят…

Хисс поймал себя на том, что стучит по столешнице кружкой в такт мерному, словно удары сердца, увлекающему за собой ритму очередной баллады, и обнаружил, что не одинок в этом. Еще недавно уныло пустовавшую таверну заполняли неизвестно откуда взявшиеся посетители, столы, скамьи и табуреты жались к стенам, освобождая круг, заключивший в себе двух человек. Доброхоты снабдили Одноглазого другой виолой, так что теперь ему и Аластору не требовалось обмениваться инструментом.

Мелодии непрерывно следовали одна за другой, сплетаясь нитями в основе драгоценного ковра или слоями стали в лезвии будущего меча. Песни спорили между собой, спрашивали и отвечали, возражали и соглашались…

– Эге, да это ж муалатт, чтоб мне провалиться, – врезался в крохотную паузу голос Ши. – Как их разобрало, однако… Теперь ведь не остановятся, пока один другого не перепоет.

– А, знаю. По-нашему это зовется айстефорд, – понимающе кивнул сидевший рядом Конан. – Состязание бардов.

– У вас что, тоже такое бывает? – не поверил услышанному воришка. – Вы как, тягаетесь, кто зарычит громче медведя?

– Много ты понимаешь, – оскорбился за свою далекую родину Малыш. – И вообще, заткнись. Не мешай.

Ши не сразу нашелся с ответом, вдобавок его ткнули кулаком в спину, настойчиво посоветовав держать язык за зубами. Большой обеденный зал «Змеи и скорпиона» уже не вмещал всех желающих послушать, люди стояли в открытых настежь дверях и у распахнутых маленьких узких окон. Хиссу еще никогда не доводилось видеть, чтобы выступление певцов собирало столько зрителей – ни в Шадизаре, ни дома, в Бельверусе. Должно быть, сюда сбежалось население всех окрестных домов – и шумная, голосистая орава опасается вздохнуть лишний раз, чтобы не упустить ни единого словечка.

Змеиный Язык всегда считал, что не отличается особенно богатым воображением, но на какое-то мгновение ритм очередной песни подхватил его, закачал и вышвырнул из привычной реальности. Всего на миг, не больше – этого хватило, чтобы увидеть с поразительной ясностью…

…стол – или алтарь? – накрытый отрезом дорогого темного бархата; длинный меч голубоватой стали, перечеркнувший наискосок бархатную черноту; и падающие невесть откуда золотые монеты. Тяжелые, отливающие масляным блеском золота высшей пробы. Иногда монеты ударяются о широкое лезвие. Тогда раздается тихий звон.

Потом удивительное наваждение развеялось, и Хисс понял, что слышит не звон – скрип. Еле различимый такой скрип медленно ломающегося дерева.

По какому-то наитию Хисс поднял глаза вверх – и не поверил увиденному.

По толстенной закопченной балке, поддерживающей потолок таверны как раз над головами увлеченных поединком певцов, змеилась дюжина трещин. Балка уже выгнулась по меньшей мере на два пальца, и из разлома выпархивали крохотные светящиеся огоньки вроде светляков или последних искр гаснущего костра. Парящих в воздухе искорок становилось все больше, они сбивались в разноцветное облачко, и никто не обращал внимания на творившиеся под потолком непонятные чудеса.

«Музыка – тоже магия, – всплыло прочитанное когда-то, – только как бы эта балка со всей дури не рухнула нам на головы…»

Хисс протолкался ближе к Малышу – подросток-варвар уже не раз показывал себя на редкость здравомыслящим созданием – затеребил его за рукав, а когда Конан удивленно повернулся, настойчиво ткнул пальцем в потолок. Малыш рассеянно глянул вверх – и недоумение на его лице сменилось сначала пониманием, а потом отчаянием. Они не могли ничего поделать – ни остановить поединок, ни выгнать из таверны собравшихся людей. Музыка заворожила сбежавшихся поглазеть и послушать, и теперь никакая сила не сдвинула бы их с места. Даже когда Малыш попытался толчками направить ближайших соседей к двери, те только отмахивались.

А пел теперь один Одноглазый Хасти, и голос его удивительным образом звучал гораздо мощнее, чем положено звучать обычному человеческому голосу – вряд ли, конечно, песню слышали в соседнем квартале, но далеко за пределами таверны наверняка. И какая это была песня!

Аластор Кайлиени, отложив в сторонку виолу, лишь изумленно взирал на соперника.

…Унесенные ветром или смытые дождем,Обращенные пеплом, все равно сюда придем.Не сдержать нас цепям и стенам не остановить,Что вода нам, что пламя – не залить, не запалить!

Презирая законы, шли —Под зеленое знамя любви.

…Легче пепла, прозрачней, чем глаза твоих детей,Из окошек чердачных – стаи серых лебедей,Ты проснешься однажды под навязчивый мотив,Захлебнешься от жажды, тяжесть крыльев ощутив.

Плещет по небу – только лови —Зеленое знамя любви.

…За распахнутой дверью – лишь холмы да небеса,Лебединые перья, золотые голоса.Оттолкнись от порога, искры брызнули из глаз:Бесконечна дорога, ты теперь один из нас.

Ты любовь за собой позовиПод зеленое знамя любви.

…Наши крылья, и губы, и бессонные глаза —Их навеки полюбит не вернувшийся назад.Дальний путь к светлой цели, что по имени зовем,Для которой не пели и когда еще споем…

Светящиеся искры разбегались по соседним балкам и потолку, оставляя за собой веер растущих угловатых трещин, сочащихся деревянным крошевом и известковой пылью. Часть огоньков зависла в воздухе, обратившись сверкающей паутиной в каплях недавнего дождя и просторным шатром окутывая стол и двоих певцов, не замечавших ничего вокруг себя. Вот теперь паутинный купол, похоже, увидел не только Хисс – среди зрителей послышались удивленные возгласы. Кто-то ткнул пальцем в творящееся диво, кто-то выругался и, сумев избавиться от таинственного оцепенения, начал пропихиваться к выходу. Одновременно некая сила, похожая на порыв холодного ветра, мягко и настойчиво толкнула стоявших ближе всех, вынудив отступить на шаг назад и тем самым потеснить прочих слушателей, заполнивших таверну.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});