Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - Валентин Фалин

Кончилось все трагикомично. На совещании советской делегации Брежнев, с подачи ли помощников или по собственному почину – не знаю, поблагодарил авторов анализа. Бумага длинная, но время на ее прочтение тратится не зря. Генеральный секретарь считает, что большая часть содержавшихся в записке оценок может быть доведена до сведения союзников. Конечно, о тактике на ближайшую и среднесрочную перспективу надо говорить с осторожностью, некоторые обобщения тоже лучше опустить, но коль скоро есть желание узнать, что думают друзья, надо достоверно сообщить им, что на душе у нас самих.

Не перестаю удивляться министру. Век живи – век учись. Он согласно кивает в такт каждой фразе Брежнева. Ни тени сомнения на челе. Как будто подменили человека, накануне метавшего гром и молнии. Показать бы присутствовавшим его пометки в виде волнистых или с нажимом вычерченных линий и вопросительных знаков.

Вспомнился разговор с министром внешней торговли Н. С. Патоличевым. Однажды под настроение – это было после неудач наших совместных попыток побудить Громыко не вставать в позу на переговорах с британским коллегой Дж. Брауном – он произнес: «Знай, Валентин, в правительстве не любят и не уважают твоего Громыко». Перехватив мой взгляд, прибавил: «Карьеры ради… Салтыкова бы Щедрина на него».

Америки Патоличев не открывал, но давал мне понять. Что? Предупреждал, чтобы я не доверялся излишне Громыко, не становился его эхом? Милый Николай Семенович, один из немногих, кого должности не превращали в монстра. Конечно, он тоже должен был платить дань системе. Но у него не отнять и другое – еще при жизни Сталина и разгуле Берии Патоличев, будучи первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии, сорвал Цанаве, посаженному в Минск наводить кладбищенское спокойствие, арест и ликвидацию целого ряда видных партизан и подпольщиков. И когда, после смерти Сталина, Патоличева решили переместить в Москву, белорусская парторганизация – видимое ли это дело! – возразила: «Оставьте его нам!» Чуяли, что Николая Семеновича потихоньку отожмут от политической работы, займут там, где собственное мнение и человечность как рыбке зонтик.

Немало партийных секретарей разной пробы прошло перед моими глазами. Соглашусь заранее, о большинстве из них я имел чисто внешнее впечатление. И все-таки некая закономерность озадачивала: с мыслью на лице и живым интересом к делу люди почему-то скоро выходили в тираж, деятели же с бульдожьей хваткой, шагающие через судьбы напропалую, процветали. Из того же Патоличева получился бы генеральный секретарь, возможно, посолиднее Хрущева и, конечно, интереснее Брежнева. Потому-то, видимо, Патоличева и осадили в Министерстве внешней торговли.

Заседание руководителей стран ОВД не принесло неожиданностей. Первые секретари согласно отмечали, что мы вступаем в новую полосу развития. На этом «консенсус» кончался. Нельзя сказать, чтобы взгляды на будущее слишком разнились. Совпадения получались посредством ухода от деталей. Возражений нет, чтобы Советский Союз взял на себя инициативу в глубоком зондировании намерений социал-либеральной коалиции. Есть понимание желательности регулярного сопоставления мнений и обмена информацией.

Н. Чаушеску держится особняком: румыны давно уловили неизбежность перемен и скалькулировали их в своей политике, им остается продолжать начатое. Сопровождающие Чаушеску усердно скрипят перьями, фиксируя каждое оброненное в зале заседания слово.

Остаются еще двусторонние встречи. Они более содержательны. Хороши бы мы были, если бы выступление Брежнева свелось к общим местам и риторике. Собрались, облобызались, побалагурили за трапезой – и каждый восвояси.

В. Гомулка перечисляет условия, без которых поляки не представляют себе нормализации отношений с Западной Германией. Если Бонн не удовлетворит их, Варшава может повременить.

Руководители ГДР делятся впечатлениями от вхождения СДПГ во власть. До Эрфуртской встречи федерального канцлера В. Брандта с главой правительства ГДР В. Штофом оставалось еще три месяца. Как можно было поручиться за стабильность в ГДР с введением принятых в международной практике правил общения между людьми? Существование в изоляции обострило у властей ГДР комплекс неполноценности. И невольно влечет к жестким выражениям.

Брежнев заверяет В. Ульбрихта, что наша сторона будет обговаривать с друзьями каждый серьезный свой шаг. Пределы и возможности улучшения отношений СССР с ФРГ зависят от возможностей и пределов оздоровления отношений Федеративной Республики с ГДР – по этому поводу мы не оставим у Бонна сомнений. Вместе с тем не надо доказывать, что мосты между ФРГ и ГДР придется строить взаимными усилиями и что без минимума согласия здесь вряд ли удастся ввести Германскую Демократическую Республику в международное сообщество в качестве его полноправного члена.

Энтузиазма в делегации ГДР не было заметно. Обстоятельства сильнее желаний и обретенных за два десятилетия привычек. Впереди – туманная неизвестность. Когда и как все образуется, неведомо никому. Захочет ли Советский Союз и впредь урезать свободу поиска, ставя во главу угла потребности ГДР, что он делал с середины 50-х гг.? Может быть, руководство СЕПГ не зря холодно восприняло смещение Хрущева? После стычки с лейбористами в Лондоне Хрущев недолюбливал всех социал-демократов без разбору.

С Я. Кадаром, Т. Живковым и Г. Гусаком разночтений не было. Память вообще не вобрала приметных деталей, за исключением, пожалуй, одной. Венгерский лидер всем складом своего видения укреплял настрой на дерзание.

Совещание участников Варшавского договора зажгло зеленый свет советско-западногерманским переговорам в Москве. Оставалась «сущая мелочь» – определить не в общих чертах, а сугубо практически предмет этих переговоров и их конечную цель. Искать частные решения, оставляя на потом фундаментальные? Этого не получится, да и не нужно. Нотная переписка дала кое-какой «навар». Если надежды на абстрагирование от общеполитических проблем сохранялись вопреки опыту, их следовало сложить на пороге зала переговоров. И западным немцам, и нам тоже. Фундаментальное урегулирование обменом декларациями не ограничится. Речь пойдет о межгосударственном договоре. О каком по форме, чтобы не вошел в противоречие с международным правом, с обязательствами, принятыми на себя сторонами?

В воскресенье, 7 декабря 1969 г., посол С. К. Царапкин попросил срочной встречи со статс-секретарем МИД ФРГ Г.-Ф. Дуквицом, чтобы известить его о советском согласии с предложенной правительством ФРГ датой начала обмена мнениями по дипломатическим каналам относительно отказа от применения силы. Он должен был открыться на следующий день в Москве.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});