Время рокировок - Андрей Васильев

Только вот мне не хочется доходить здесь до высшего цивилизационного пика, поскольку им, как правило, является изобретение идеального оружия, которое и заканчивает существование человеческого вида как такового.

Ладно, это все к делу не относится. Так вот, о чем я — права Настюшка, пусть все остается как есть. Мне это все тоже очень нравится. Вот только услышал бы еще кто наши пожелания.

До Сватбурга мы так в этот день и не добрались. Точнее — могли бы мы до него добраться, поскольку ближе к сумеркам те из нас, кто ходил в рейд к первому бункеру, заметили знакомое место, а именно — ту самую излучину, на которой в свое время мы сцепились с бывшими соплеменниками Жеки.

— Если не останавливаться, то часам к трем ночи будем в Сватбурге, — сказал мне Одессит, который в первом рейде героически погиб в бою с болотными тварями, а потому досюда не дошел. Но зато он отметился во втором конвое, так что эти места все-таки были ему знакомы. — Фарватер я помню, опять же — полнолуние нынче, светло — хоть иголки собирай.

— Так-то оно так, — согласился с ним я. — Только вот…

— Не надо лишать людей праздника, — сказала вдруг Милена.

— Именно, — одобрил ее слова я. — Мне почему-то кажется, что нас ждут. Ну, без оркестра и транспарантов — но ждут. И если мы прибудем в ночи, то это людей… Расстроит, что ли?

— Я же не дурак, понимаю, о чем речь идет, — согласился Одессит. — Еще часок средним ходом — и встанем на якорь посередине реки. Вы как хотите, а я на берег больше не ходок, в смысле ночевки. Так это хлопотно выходит, опять же — пассажиров добавляется. Да и автомат у меня отняли.

— Тебе автомат ни к чему, Жора, — утешил я его. — Ты теперь народное достояние, тебя беречь будут, холить и лелеять.

— Вот это правильно, — одобрил Одессит мои слова. — Я ж уникален, просто этого никто не понимает! А ну, мелочь пузатая, руки убери от этой блестящей штучки! Вот же ж!

Дети, по первости сидевшие тихо, поскольку были маленько ошарашены гудком, дымом из трубы, переменой обстановки, а также всем остальным, потихоньку освоились и начали бродить по кораблю, пользуясь тем, что Азиз был занят. Ну и, понятное дело, первым делом цапали все, что блестит, включая пулемет.

— Алиция! — заорал я. — Ваши дети сейчас корабль на детали разберут! Вы куда смотрите?

— На проплывающий мимо пейзаж, — отозвалась та. — Курва-мать, какая красота вокруг. А мы все в лесу сидели!

— Лучше я. — Фрэн с сомнением глянула на полячку, закрыла Свод и убрала карандаш в карман. — Чую, проку в этом вопросе от нее не будет. Дети, идем ко мне!

— Если бы только в этом, — скептично заметила Марика.

Алиция ничего на это не сказала, хотя, несомненно, все слышала. Не думаю, что ей нечего было сказать, просто она не сочла нужным проявить хоть какую-то реакцию. Ну вот — не увидела в этом смысла.

Ночь прошла спокойно — «Василек» покачивался на легких волнах, вода плескала о его борта, в унисон ей резвилась рыба, чуть ли не выпрыгивая из реки на палубу, еле слышно булькало что-то внутри лодки. Одессит до конца корабельный котел не потушил, мотивируя это тем, что утром опять колупаться, как давеча, не хочет. На мое опасливое «А не бумкнет?» он только засмеялся, а после очень серьезно заверил меня, что нет, не бумкнет, так как пар он спустил, а приток воздуха уменьшил. Я почти ничего не понял, кроме того, что на этот раз он на самом деле разбирается в том, что говорит.

Не скажу, что я ему вот прямо сильно поверил — но и проверить его слова возможным не представлялось. Не было у нас больше специалистов в этой области.

Хотя на всякий случай вахтенным, которых я назначил, велено было будить меня, если что-то где-то зашипит или загудит. От греха.

Но — не понадобилось. Разбудили меня не вахтенные, а птицы — и те, что галдели в лесу, по обеим сторонам реки, и те, что постоянно ошивались над кораблем, сопровождая Лизаньку.

Что примечательно — а Мурабилка-то, похоже, был прав. Сдается мне, что и Лизанька их понимает, и они ее. Правда, не могу сказать точно, что она им приказывает делать — с дикцией у девчушки проблема и серьезная, но это все не страшно. В этом мире каких только людей нет — наверняка и логопеда найдем, который ей речь поставит.

Представляете — птицы, которым можно дать задание? Это же идеальная разведка. Это же беспилотники, которые никто никогда не сможет обнаружить или запеленговать. Просто в силу того, что никто не заподозрит разведку в двух птичках-невеличках.

Не скажу за Алицию, которая вызывает у меня противоречивые чувства, а Лизаньку я точно никому не отдам. И беречь буду почище, чем любого другого человека, обладающего талантом. А еще приставлю к ней персонального воспитателя. Скорее всего, кого-то из умников, пусть разбираются, что к чему и выясняют — как ей прокачивать это дело.

— Жрать охота, — подал голос Одессит из своей рубки. Уж не знаю, как он там устроился, скажу только, что если бы такое происходило в реальном мире, то он утром вообще бы не разогнулся.

— Охота, — поддержала его Фира. — Но — нечего. Не семена же жевать?

Сухого пайка не было. То, что мы брали в дорогу туда — уже съели, а из Нового Вавилона мы толком ничего и не прихватили. То есть — купили много разного, но все это в сыром виде было несъедобно. Или просто недосягаемо, ибо находилось в трюме, среди других грузов.

Можно было бы рыбы наловить, но так ее есть неинтересно, а разводить костер на палубе «Василька» я не дам никому. Даже если меня будут убеждать в том, что это безопасно на все сто процентов. Один уголек — и мы снова сухопутные.

— Тьфу, разбудили, — сонно пробормотала Настя, как всегда устроившаяся около меня. — Рассвело? Жора, заводи машину, я домой хочу.

— Там и позавтракаем, — подытожил Голд, как всегда — свежий и бодрый. Разве что небритый, но и это он собирался прямо сейчас исправить. Он зачерпнул забортной воды, достал из кармана опасную бритву, купленную в Новом Вавилоне, и подмигнул мне: — Не желаешь? Могу уступить тебе право побриться первому, по старшинству.

Я потер подбородок, укололся щетиной и с сомнением покачал головой.

— Боюсь, — не стал скрывать я очевидного факта. — Ну да, крови тут нет, но опасаюсь такой штукой горло себе располосовать.

— Могу побрить пана, — подала голос Алиция. — Когда я была юна, то подрабатывала в цирюльне, на Флорентийской улице. А это — главная улица Кракова, там абы кто не будет держать такое заведение. И мастера там работают самые лучшие. Это так, без лишней скромности.

Плеснули девичьи смешки — про скромность она сказала зря.

— Я бы не рискнула, — с сомнением протянула Марика. — Эта женщина, бритва в ее руках, твое беззащитное горло. Да ну. Тебе со щетиной лучше, ты так брутальнее выглядишь.

После этих слов я снова потер подбородок, призадумавшись уже всерьез.

— Дядя Жора, Настюша права, — обеспокоенно сказала Фрэн, которая как наседка провела ночь рядом с детьми. Они тоже просыпались и терли глаза кулачками. — Мы-то без еды сможем, нам чего. А они — маленькие совсем.

— Азиз, — бодро скомандовал Одессит. — Подбрось топлива и тяни якорь, уже можно. И еще — будите народ на плоту и лодке, а то еще навернется кто в воду, а Жора будет виноват. Жора, если послушать людей, всегда во всем виноват.

Нет, все-таки дом — это дом. Даже если уезжаешь ненадолго — ждешь встречи с ним. Вот и мы все вскоре переместились на нос корабля, ожидая, когда появятся знакомые очертания Дальнего утеса, за которым стоит он — наш родной дом.

Я даже в предвкушении встречи с ним все-таки доверился Алиции, которая и впрямь очень ловко и очень быстро меня побрила, сожалея об отсутствии пены, одеколона и какого-то ремня. Зачем ей был нужен последний — понятия не имею.

Собственно, долго ждать и не пришлось — часа через три Настя заорала:

— Почти приехали! — и потыкала пальцем во вздыбленные камни, находящиеся прямо по курсу.

— Гуди! — скомандовал я Одесситу. — Сейчас можно.

— И нужно, — добавила от себя Марика. — Да-да, я — «за». Просто всему свое время.

Одессит лукаво улыбнулся и пару раз дернул шнур, оглашая окрестности поднадоевшим нам звуком.

«Василек» обогнул Дальний утес, и мы дружно ахнули.

Нет, замок стоял на своем месте, и монитор никуда не делся, и людей мы увидели, а они заметили нас и замахали руками.

Но к знакомому до боли пейзажу добавилась еще и пристань. Пристань, точнее — дебаркадер, как ее назвал Одессит — добротно сделанная, свежевозведенная, сияющая белизной досок, широкая — хоть пляши. Да собственно на ней сейчас и отплясывали, махая нам руками, два десятка человек.

— Успели-таки, — с гордостью сообщил нам Одессит, поправляя фуражку. — Вот что значит — дать необходимые инструкции. Но кто бы оценил? Марика, зараза, верни автомат, не позорь меня!