Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой - Анат Гарари

– Это нелегкая ноша, чувствовать себя чужой по отношению к своему ребенку и сознавать, что и она не считает вас родной, – замечает Нири, – а что, кроме этого, вы к ней испытываете?

– Я… – Маргалит поправляет шляпку, – во-первых, я ее очень люблю и сделаю все, чтобы ей было хорошо.

Она останавливается на мгновение.

– Но меня никогда не оставляет чувство, что глубоко внутри мы чужие. Ничего тут не поделаешь: в ее жилах течет не моя кровь, и моя семья – это не ее семья. Из-за этого у меня такое чувство, будто между нами нет истинной связи.

Маргалит произносит слова медленно, словно думая вслух.

– Так было всегда. Может, если бы мы и не были похожи внешне, но она хотя бы походила на меня характером, то я бы, возможно, почувствовала, что между нами есть что-то общее. Нас бы это связало, хотя и не обязательно. Я уверена, что и она всегда ощущала то же самое – что между нами образовалось мертвое пространство; что если бы мы ее не удочерили, то оказались бы совершенно чужими людьми. Нам обеим известно, что я не настоящая ее мама, с этим ничего не поделаешь! Она пожимает плечами.

– Что значит, вы не ее мама?! – возмущается Клодин и легкий звон сопровождает ее попытку привстать с места. – Мне противно это слышать! Вы ее вырастили, она получила от вас все, что родители дают своим детям. Вы ее мать в полном смысле этого слова!

– Естественно, вы ее мать, у нее нет другой матери! – взволнованно присоединяется к ней Орна.

– Все верно, – не сдается Маргалит, – я, да, ее мать и я не ее мать. Все очень сложно. В данном случае на свете могут быть две матери, даже если одна из них и умерла. Иногда мне все абсолютно ясно, а затем я опять начинаю сомневаться. Я не могу найти однозначного ответа. По-моему, быть матерью в данной ситуации – это проблема чисто эмоциональная; печать в паспорте в этом случае не имеет для меня никакого значения. Правда, мне приходилось говорить с другими приемными родителями, и я даже ухитрилась выспросить у них, что они чувствуют по отношению к своим приемным детям; и все в один голос утверждали, что для них нет разницы между приемными и родными детьми, что между ними такая же связь и такая же любовь.

Она делает короткую паузу и продолжает, глядя на Клодин.

– Я не знаю, насколько этому можно верить. Возможно, все зависит от того, когда спрашивают. У меня ведь тоже бывает по-разному. Сегодня мне кажется, что если бы я встретила их в ситуации, подобной моей, когда и у них рождаются внуки, то, скорее всего, их ответ был бы несколько иным. Потому что это именно тот момент, когда вдруг проявляется отсутствие кровной связи.

– «Вдруг проявляется», – останавливает ее Нири, – вы не могли бы задержаться поподробнее, что именно вдруг проявилось и как это связано с ее родами? Что-то произошло между вами прямо там, в родильном отделении, или, может, с внуком?

Маргалит задумчиво качает головой.

– Я вам уже рассказывала, что была очень взволнована. Я, конечно, очень за нее волновалась, но… вместе с тем я чувствовала, будто во мне что-то открылось, меня просто захлестнуло чувство огромной любви к ней. Но… – она запинается, – где-то в мозгу зацепилась одна мысль, которая не давала мне покоя, – что именно сейчас мне ни в коем случае нельзя ошибиться. Она позвала меня быть с ней, и если я и сейчас сделаю что-то не так, она мне этого не простит. Она вздыхает, голос ее дрожит.

– Вы с ней очень осторожны… – мягко замечает Нири.

– Да, – опять вздыхает Маргалит, – и всегда была. Я всегда ходила вокруг нее на цыпочках.

– В чем именно вы боялись ошибиться, когда были рядом с ней в родильном зале?

Маргалит горько усмехается.

– Если честно, я и сама не знаю. Только помню, что у меня было такое чувство, будто все это происходит не со мной, а с кем-то другим; и я все время оценивала мое с ней взаимодействие со стороны, следила за малейшей ее реакцией, чтобы понять, все ли я делаю правильно.

– Вы боялись ее разочаровать.

– Да, – соглашается Маргалит, – когда она чем-то недовольна, у нее во взгляде появляется что-то такое, от чего у меня все внутри переворачивается.

Неожиданно поперхнувшись, Маргалит судорожно сглатывает и опускает голову.

– Что же такого особенного вы читаете в ее глазах? – подавшись вперед, не отступает Нири.

– Видите ли, она очень умная девочка.

Маргалит поднимает голову, и их взгляды скрещиваются.

– Не зря же она психолог. Она мгновенно видит людей насквозь и никогда не ошибается. Даже когда она была маленькой, у нее бывал такой особенный – пронизывающий, укоряющий – взгляд. Когда она так смотрела на меня, я тут же начинала проверять саму себя, что же я сделала не так, и, представьте, всегда находила.

Шумно вздохнув, Маргалит продолжает:

– Вы спрашиваете, что я читала в ее глазах? Думаю, что я всегда боялась увидеть в ее глазах упрек, прочесть, что я недостаточно хорошая. И не только для нее, а вообще: я просто недостаточно хорошая. Недостаточно умная, или недостаточно сильная, или недостаточно талантливая.

Маргалит замолкает выжидательно глядя на матерей, но и они молчат, обдумывая услышанное.

– Из всего, что я здесь услышала, – после длительной паузы начинает Това, – мне ясно, что, когда вы находитесь рядом с Михаль, вы испытываете чувство неполноценности, вы уверены, что она выше вас. Поэтому, наверное, вы и воспринимаете ее взгляд так, как вы его воспринимаете. Я не понимаю, откуда это; я уверена, что у вас есть много достойных качеств, которых нет у нее.

Маргалит не спешит с ответом.

– Я думаю, Това права, – Рут ставит на пол бутылку с водой, которую она держала в руке с начала встречи, – но мне кажется, что ваше отношение к себе связано…

Она смотрит в темную пустоту за окном, пытаясь подобрать необходимое слово.

– Мне тяжело это правильно сформулировать, но немного раньше, когда вы сказали, что представляете, каково матери, ребенок которой родился в результате изнасилования, смотреть на него, изо дня в день, видя в нем живое напоминание того, что она пережила, я подумала, что…

Рут останавливается, но Мики нетерпеливо подхватывает ее на полуслове:

– Что Михаль напоминает вам что-то, о чем вы хотите забыть! Я думаю, что Михаль напоминает вам о том, что вы никак не могли забеременеть!

Пораженная услышанным, Маргалит поднимает на них внезапно наполнившиеся слезами удивленные глаза.

– Да, это так, я чувствую…

Женщины молча следят за ней – ждут продолжения. Маргалит судорожно вздыхает; она говорит с трудом, вытирая ладонями мокрое от слез лицо.

– Даже не верится: прошло так много лет, а я по-прежнему не могу говорить об этом без слез. Я ведь после этого совершенно спокойно родила троих, а все равно каждый раз – как по живому. Тот год действительно был ужасным. Я вам рассказывала, я чувствовала себя такой униженной, потерянной. Все мои подруги, как нарочно, беременели одна за одной, строили планы, как они будут все вместе проводить декретный отпуск. И только меня это не касалось. Я страшно переживала. Конечно, я была очень рада, когда у меня появилась Михаль, но это было не то… это никак не меняло того, что я не смогла забеременеть и не испытала на себе, что значит выносить и родить ребенка. В первую очередь, я сама не чувствовала себя полноценной. И, по-видимому, это осталось до сих пор: до сих пор, когда я вижу беременную или только что родившую женщину, у меня сжимается сердце.

– Михаль вызывала у вас зависть, – констатирует Мики, – потому что ей с легкостью удалось то, в чем вы потерпели поражение.

– Я завидовала ей точно так же, как я завидую каждой, которой это удается, – с грустью соглашается Маргалит, – это правда. Я надеялась, что во время родов я буду не просто рядом с ней, а – вся в ней, вместе с ней, но даже тогда…

Она опять начинает плакать.

– Но даже тогда я смотрела на нее и думала, почему же с ней у меня не получилось…

В комнате тишина. Немного успокоившись, Маргалит поворачивается к Нири.

– Мне надо было в то время обратиться к психологу, а не бежать удочерять. Я бы успокоилась и, конечно же, забеременела. Факт, что потом все проблемы исчезли; так что во всем была виновата голова, все остальное было в порядке. Меня злит, что за столько лет я все еще никак не очухаюсь от этого года, с тех пор у меня словно камень на сердце! Почему я никак не могу оставить все это позади и просто продолжать спокойно жить дальше?! Что мне так не терпелось заиметь ребенка сразу после свадьбы?! Я была тогда такой дурочкой; видите ли, у меня была мечта, что именно мои дети станут первыми внуками у моих родителей. Вот мне и загорелось! Я только об этом и думала, и с каждыми месячными все больше и больше чувствовала себя неудачницей; мне было ясно, что я пустоцвет, что я не выполняю главного предназначения женщины, что я вообще не женщина, а так, пустая женская оболочка. Каждый взгляд, который я ловила на улице или на каких-то семейных встречах, я воспринимала как жалость или немой вопрос: как это я еще не беременна? Это была какая-то идея фикс, меня как будто заворожили! Сегодня я понимаю, что из-за всей этой путаницы мы приняли слишком поспешное решение, не очень понимая, что на самом деле означает усыновить или удочерить ребенка.