Одиссея капитана Блада - Рафаэль Сабатини

– Я отказываюсь – категорически и бесповоротно! Понимаете? Делайте со

мной, что хотите. И будьте вы прокляты, грязный пират без совести и безчести!

– О, какие слова! – усмехнулся Левасер. – Какой темперамент и какая

глупость! Вы не подумали, что я могу с вами сделать, если вы будетеупорствовать в своем отказе? А у меня есть возможность заставить любогоупрямца согласиться. И кроме того, советую помнить, что честь вашей сестрынаходится у меня в залоге. Ну, а если вы забудете вернуться с приданым, тоне считайте меня нечестным, если я забуду жениться на Мадлен.И Левасер, осклабясь, подмигнул молодому человеку, заметив, что лицобрата Мадлен передернулось от ужаса. Д'Ожерон бросил дикий взгляд на сеструи увидел в ее глазах отчаяние.Отвращение и ярость снова овладели молодым человеком.

– Нет, собака! Нет! Тысячу раз нет!

– Глупо упорствовать, – холодно, без малейшей злобы, но с

издевательским сожалением заметил Левасер. В его руках вилась и дергаласьбечевка, по всей длине которой он механически завязывал крепкие узелки.Подняв ее над собой, он произнес: – Знаете, что это такое? Это четки боли.После знакомства с ними многие упрямые еретики превратились в католиков. Этичетки помогают человеку стать благоразумным, так как от них глаза вылезаютна лоб.

– Делайте, что вам угодно!

Левасер швырнул бечевку одному из негров, который на лету поймал ее ибыстро закрутил вокруг головы пленника. Между бечевкой с узлами и головой онвставил небольшой кусок металла, круглый и тонкий, как чубук трубки. Тупоуставившись на своего капитана, негр ожидал его знака начинать пытку.Левасер взглянул на свою жертву. Лицо д'Ожерона стало свинцово-бледным,и на лбу, пониже бечевки, выступили капли пота.Мадемуазель д'Ожерон вскрикнула и хотела подняться, но, удерживаемаястражами, со стоном опустилась на песок.

– Образумьтесь и избавьте свою сестру от малопривлекательного зрелища,

– медленно сказал Левасер. – Ну что такое в конце концов та сумма, которую

я назвал? Для вашего отца это сущий пустяк. Повторяю еще раз: я слишкомскромен. Но если уж сказано – двадцать тысяч песо, пусть так и останется.

– С вашего позволения, я хотел бы знать, за что вы назначили сумму в

двадцать тысяч песо?Вопрос этот был задан на скверном французском языке, но четким иприятным голосом, в котором, казалось, звучали едва приметные нотки той злойиронии, которой так щеголял Левасер.

Левасер и его офицеры удивленно оглянулись.На самой верхушке дюны на фоне темно-синего неба отчетливовырисовывалась изящная фигура высокого, стройного человека в черном камзоле,расшитом серебряными галунами. Над широкими полями шляпы, прикрывавшейсмуглое лицо капитана Блада, ярким пятном выделялся темно-красный плюмаж изстраусовых перьев.Выругавшись от изумления, Левасер поднялся с бочонка, но тут же взялсебя в руки. Он предполагал, что капитан Блад, если ему удалось выдержатьвчерашний шторм, должен был находиться сейчас далеко за горизонтом, на путик Тортуге.Легко скользя по осыпающемуся песку, в котором по щиколоткупроваливались его сапоги из мягкой испанской кожи, капитан Блад спустился наотмель. Его сопровождал Волверстон и с ним человек двенадцать из команды"Арабеллы". Подойдя к ошеломленной его появлением группе людей, Блад снял

шляпу, отвесил низкий поклон мадемуазель д'Ожерон, а затем повернулся к

Левасеру.

– Доброе утро, капитан! – сказал он, сразу же приступая к объяснению

причин своего внезапного появления. – Вчерашний ураган вынудил наши корабливозвратиться. У нас не было иного выхода, как только убрать паруса иотдаться на волю стихии. А шторм пригнал нас обратно. К довершениюнесчастья, грот-мачта "Сантьяго" дала трещину, и я рад был случаю поставитьего на якорь в бухточку западного берега острова, в двух милях отсюда. Ну, азатем мы решили пересечь этот остров, чтобы размять ноги и поздороваться свами… А кто это? – И он указал на пленников.Левасер закусил губу и переменился в лице, но, сдержавшись, вежливоответил:

– Как видите, мои пленники.

– Да? Выброшенные на берег вчерашним штормом, а?

– Нет! – Левасер, взбешенный этой явной насмешкой, с трудом

сдерживался. – Они – с голландского брига.

– Не припомню, чтобы вы раньше упоминали о них.

– А зачем вам это знать? Они – мои личные пленники. Это мое личное

дело. Они – французы.

– Французы? – И светлые глаза капитана Блада впились сначала в

Левасера, а потом в пленников.Д'Ожерон вздрогнул от пристального взгляда, но выражение ужаса исчезлос его лица. Это вмешательство, явно неожиданное как для мучителя, так и дляжертвы, внезапно зажгло в сердце молодого человека огонек надежды. Егосестра, широко раскрыв глаза, устремилась вперед.Капитан Блад, мрачно нахмурясь, сказал Левасеру:

– Вчера вы удивили меня, начав военные действия против дружественных

нам голландцев. А сейчас выходит, что даже ваши соотечественники должны васостерегаться.

– Ведь я же сказал, что они… что это мое личное дело.

– Ах, так! А кто они такие? Как их зовут?

Спокойное, властное, слегка презрительное поведение капитана Бладавыводило из себя вспыльчивого Левасера. На его лице медленно выступиликрасные пятна, взгляд стал наглым, почти угрожающим. Он хотел ответить, нопленник опередил его:

– Я – Анри д'Ожерон, а это – моя сестра.

– Д'Ожерон? – удивился Блад. – Не родственник ли моего доброго

приятеля – губернатора острова Тортуга?

– Это мой отец.

– Да сохранят нас все святые! Вы что, Левасер, совсем сошли с ума?

Сначала вы нападаете на наших друзей – голландцев, потом берете в плен двухсвоих соотечественников. А на поверку выходит, что эти молодые люди – детигубернатора Тортуги, острова, который является единственным нашим убежищем вэтих морях…Левасер сердито прервал его:

– В последний раз повторяю, что это мое личное дело! Я сам отвечу за