По следам карабаира. Кольцо старого шейха - Рашид Кешоков

Было еще прохладно, может, даже и ниже нуля, но день обещал быть ясным и теплым. Можно было надеяться разыскать следы обоза Асфара Унарокова. А в том, что Тау сопровождал именно ротмистра и других членов шайки, перебиравшихся на другое место, у Жунида не было сомнений.

Балку, на краю которой Тау остановил Кербеча, они пересекли верхами. Дорога, тянувшаяся за ореховым кустарником, почти оттаяла, и на ней хорошо были видны отпечатки колес и копыт.

Дараев и Коблев спешились, осмотрели их. Чич тоже слез с лошади.

— Наша бричка, — заключил он, разглядывая колею.

— Ну что ж, спасибо, Кербеч, — сказал Жунид, протягивая леснику руку. — Возвращайтесь. Дальше мы поедем одни. И не говорите никому, что видели нас.

Кербеч кивнул и, попрощавшись со всеми, повернул коня. Сидел он в седле твердо и прямо.

— Что может означать это слово? — задумчиво проговорил Жунид, когда они отъехали: — Буй.

— Какой Буй? — удивился Дараев.

— Газиз Дзыбов не договорил… помнишь, я спрашивал, кто его ранил? Он ответил: «Они не поверили мне, это Буй…» И все.

— Я как-то не обратил внимания, — смутился Вадим. — А может, кто-нибудь из них знает? Аскер! Махмуд!..

Но ни тот, ни другой не могли вспомнить человека, чье имя или фамилия начинались бы со слога «Буй»…

Жунид опять замолчал. Ушел в себя. Дараев не мешал. Он уже знал это обыкновение своего друга. Бывало так, что какая-то назойливая подспудная мысль не давала покоя Шукаеву. В такие дни или часы он ходил, говорил, делал все, что полагалось, но мозг его напряженно работал, решая задачу, занозой сидевшую в голове. Иногда размышления его вдруг прорывались наружу неожиданным для окружающих действием или вопросом, никак, казалось, не связанным с тем, что происходит сейчас.

Волновало его и другое в словах Дзыбова. Что это за адиюхцы, угнавшие лошадей? Значит, помимо Асфара, Тау и, возможно, самого Газиза, на конеферме в Чохраке побывал в ту ночь еще кто-то?.

Дорога вывела к реке. Лаба в этом месте была широкой и мелкой. На берегу уныло торчали над водой кривые голые грабы и несколько диких груш.

— Смотрите, смотрите! — вскрикнул Коблев, показывая на противоположный берег.

На небольшой открытой поляне с той стороны реки стояла двуколка. Лошадь темной масти пожевывала корм из мешка, привязанного к ее морде. Вожжи лежали на передке, а возница деловито занимался странным делом: из ящика, привязанного к повозке сзади, вытаскивал птиц — уток или гусей — и, методически сворачивая им шеи, бросал опять в ящик.

От того места, где они остановились, до одинокого возницы было не более трехсот метров, так что удрать он не мог при всем желании — разве что бросил бы бричку. Подъехать к нему скрытно — невозможно. Жунид скомандовал:

— Вперед! Рысью!

Кавалькада всадников помчалась по мелкой воде. Дно Лабы здесь было сравнительно ровным, и лошади шли красивым аллюром, слегка приподнимая морды от разлетавшихся веером брызг.

Неизвестный сидел спиной к реке и обернулся как раз в тот момент, когда лошадь Дараева (он скакал первым) выбралась на берег Бросив очередную утку в ящик и захлопнув крышку, ездовой схватил кнут и хлестнул коня. Бричка дернулась и затарахтела по лесной дороге. От сильного толчка привязанный к задку деревянный ящик оторвался и шлепнулся на камень, развалившись надвое.

— Махмуд, займитесь птицами! — крикнул Шукаев, догоняя Вадима.

Проселок повернул влево.

— Не уйдешь! — пробормотал Вадим, хлестнув коня нагайкой.

— Стой! Буду стрелять! — крикнул Шукаев, доставая пистолет.

Бричка ткнулась передним колесом в дерево, росшее у края дороги, и остановилась.

— Кто вы? И откуда у вас птица? — строго спросил Дараев.

— Хохлов Агап Кондратьевич, — забормотал задержанный. Длинный, нескладный, он стоял перед следователями и нервно теребил вожжи.

— Где работаете?

— Почтальон я… Подъехал Аскер Чич.

— Товарищ начальник, — изумленно сказал он, оглядывая двуколку. — Так это же наша! С конефермы!.. Вот, на правом колесе обод сшит… И мерин наш, кривой…

— Вы не ошибаетесь, Аскер? — спросил Жунид. — Посмотрите внимательнее.

— Зачем внимательней! Я знаю свой лошадь! Глаз плохой? Плохой! Шерсть черный? Черный! Чего еще! — по-русски сказал Чич.

В этот момент табунщик обратил внимание на Агапа Хохлова, который упорно старался повернуться к нему спиной.

— Э! Э! Постой! Зачем лицо прячешь, Агап? Зачем наша подвода забирал?

— Вы знаете его, Аскер? — вмешался Шукаев.

— А как же? Кто не знает Агап? Он почту носит, письмо, газеты…

— Ну, вот что, Вадим, — искоса глянув на побледневшего Хохлова, сказал Шукаев, — вези его в Краснодар. Прямо в угро.

— Нет, пожалуйста… не надо, гражданин начальник, — умоляющим тоном забормотал почтальон. — Все скажу..

— Веди протокол, Вадим, — сказал Жунид. — Допросим его на месте. Возвращаться в Насипхабль некогда…

Агап Хохлов рассказал многое. Видимо, ему можно было верить. Преступный стаж долговязого почтаря исчислялся слишком небольшим сроком: всего полгода. Вовлек Хохлова в аферы с птицей и другие дела шайки не кто иной, как Алексей Петрович Буеверов, ставший мужем пересидевшей в девках сестры Агапа Ларисы.

Буеверов был старым опытным волком. Сначала Агап вместе с почтой развозил по просьбе шурина разного рода свертки, не зная, каково их содержимое, и якобы «спасая» новоиспеченного родственника от почтовых расходов. Жил Агап не густо, и бесплатные обеды, а иногда и ужины в «Олене», которыми потчевал его Алексей Петрович, пришлись весьма кстати.

Дальше — больше. Однажды Буеверов попросил Агапа отвезти в соседний аул по указанному адресу объемистый тюк. Потом — еще. Поручения стали касаться цыганского табора, с которым кочевал поблизости забубённый гуляка и жуир Феофан третий.

Должность Агапа, обслуживающего несколько станиц и аулов в районе, была как нельзя более удобной для Буеверова, ведущего свои дела на широкую ногу.

Агап приоделся и уже подумывал начинать в Гаевской постройку небольшого домика. Отпала бы необходимость платить за квартиру, да и пора уже было ему в его тридцать три года подумать о собственном хозяйстве.

Словом, Агап Хохлов завяз. По натуре не был он ни отважным, ни «рисковым», как его шурин, и неотступные мыслишки о неизбежной расплате частенько посещали его по ночам. Однако остановить ловко запущенное колесо Агап не умел, да и не решился бы это сделать.

Хохлов чистосердечно рассказал о связях своего шурина. Сам он познакомился с людьми ротмистра Асфара Унарокова и с ним самим совсем недавно, приблизительно месяц назад. Петрович решил, что тихоня Агап засел в его болоте по самые уши и опасаться его больше нечего.

Коротко показания Агапа в записной книжке Шукаева выглядели примерно так:

«Агап Кондратьевич Хохлов. Рождения 1900 года. Почтальон Насипхабльского почтов. отделения. Место жительства — ст. Гаевская.

Сестра Лариса (в девич. — Хохлова).

Ее муж — Алексей Петрович Буеверов. Зав. закусочной «Олень» гаевского станпо. Перекупщик краденого. Возможны и другие махинации, не известные Хохлову.

Ротмистр Асфар Унароков. Черноволос, смугл, лицо маленькое. Усики. Порывист, вспыльчив. Кличка «пахан». Бывший деникинец.

Его сообщники: Газиз Дзыбов. Присутствовал несколько дней назад на пьянке в «Олене» (были: Асфар, Тау, Феофан третий, Буеверов, Хохлов, Зизарахов, Будулаев, Лариса и цыганка Рита). Во время стычки Газиза ранил ножом Буеверов.

Тау — рецидивист. Наст, имя — Рахман Бекбаев.

Мустафа Зизарахов — профессиональный картежник и пьяница. Посвящен не во все дела шайки. Ему не всегда доверяют. Болтлив. Друг Дзыбова.

Феофан третий — цыганский вожак, связанный с шайкой Асфара. В конокрадческ. налетах не участвует. В сбыте лошадей — определенно. Парамон Будулаев — его правая рука.

Рита — таборная певица и танцовщица. Подруга Феофана.

О налете на конеферму «Зари» Хохлову неизвестно. Двуколку Тау продал Буеверову.

Затея с птицами — тоже Буеверов. Варварский способ ловли.

О том, каким путем Унароков собирается уходить из Адыгеи, Агап точно не знает, но слышал обрывок разговора между Буеверовым и Тау. Упоминали Кутский лес.»

Способ кражи птиц, действительно, был варварским. Мимо колхозного пруда со стороны, противоположной той, где стояла птицеферма, в определенный час, когда поверхность пруда белым-бела от множества плавающих гусей и уток, по дороге в тени деревьев проезжала повозка. С нее-то и забрасывались в воду кукурузные зерна с особыми крючками на длинных прочных нитках, привязанных концами к задку телеги. Проглотив такой крючок вместе с зерном, птица уже не могла ни избавиться от него, ни поднять крик и безмолвно плыла за ниткой, вытянув шею.